2
Провожали Данилу всем миром. Соседи собрали харчи на дорогу, дали одежонку, топор, рогатину. Напутствовали, чтобы присмотрелся, как где люди живут, нет ли земель вольных, от татар безопасных. "Может, и мы следом стронемся… На чужой стороне житье - не мед, но и здесь стало невмоготу…"
Много людей уходило тогда из Владимирской земли. Шли владимирцы за Волгу, в глухие лесные места. На Вятку шли, на Ветлугу, на Унжу, на Сухону, на Белоозеро, а кто и дальше - к самому Студеному морю. Искали люди покоя, которого не было на владимирских опольях.
Лесными нехожеными тропами, таясь от княжеских людей. Данила пробрался в Кснятин, город на Великом Волжском пути. Сюда приставали новгородские караваны, плывущие на север, в Каргополь. К одному из таких караванов прибился Данила. Кормчий с охотой взял молодого мужика: на волжском просторе лишний человек в ладье не помеха, а когда пойдут малые реки да волоки, крепкие мужицкие руки ой как понадобятся! Для Данилы же это было удачей. Княжеские сторожевые заставы пропускали караван беспрепятственно.
Новгородские ладьи с хлебом плыли вниз по Волге, затем Шексной до Белоозера, а там через волоки перевезлись в озеро Воже. Дальше была хмурая река Свидь, впадающая в озеро Лача, возле которого стоял Каргополь. Здесь был конец пути для караванщиков, но не для Данилы. Не нашлось в Каргополе места для беглого мужика. Равнина по берегам мелководного озера Лача - Каргопольская Суша - была уже занята пашнями, а в городе сидел новгородский наместник. За свободной долей нужно было идти еще дальше.
Даниле снова повезло. На торгу в Каргополе он познакомился с мужиками-звероловами, которые привезли на продажу мед и бобровые шкуры. Разговорились. Седобородый зверолов сочувственно кивал головой, слушая рассказ о странствованиях владимирца. Посоветовал:
- Если полной воли ищешь - ступай, парень, на Кен-озеро. По Онеге через пороги с нами сплавишься, а там высадим тебя возле устья реки Кены, до озера сам пойдешь. Ничего, ничего, дойдешь, - успокоил зверолов Данилу, заметив сомненье на его лице. - Хоть и лесом идти, но лето нынче сухое, болота подсохли. Держись только берега Кены. Река сама выведет куда нужно…
Ночевал Данила вместе с новыми знакомцами. На берегу Онеги, возле ладьи, разожгли костерок, повесили над огнем медный котел с ухой, на чистой холстине нарезали хлеб. Старик достал из-за пазухи кисет с солью, густо посыпал ржаные ломти.
- Ешь, парень…
А вокруг - простор, глаз не отведешь. Вода в озере Лача матово-серая, задумчивая, неподвижная, а в Онеге - медлительная и голубоватая, как бледное северное небо. Время было уже за полночь, но - светло, будто ранним вечером. Лениво плескалась рыба в реке. В лесу за рекой пересвистывались птицы. Благодать!
- Стоит Каргополь с незапамятных времен, - неторопливо рассказывал старый зверолов, прихлебывая уху деревянной ложкой. - И деды наши, и прадеды не помнили, когда на это место первые люди пришли. Называется город по-местному Каргун-пуоло, то есть медвежья сторона. Медведей на Онеге было видимо-невидимо, по ночам лапами в избы стучались. А иные сказывали, что имя Каргополю дал некий князь. Пришел он с дружиной на Оиегу, схлестнулся в жестоком бою с чудью белоглазой, местными уроженцами. Много полегло ратников, пока пересилил князь. Ушла чудь в глухие леса, сгинула навек. А над полем битвы не один день воронье кружило, трупы хладные терзало. Отсюда и пошло названье - Воронье поле, или Карго-поле по-здешнему…
- Видно, нет на Руси местечка, где бы людская кровушка не проливалась, - вздохнул Данила.
- Ну, это ты зря, парень! - возразил старик. - Места у нас тихие, не в пример Низовской земле Ни татарин, ни немец сюда не доходил. Кровь проливаем больше звериную, чем человеческую. Не с ворогом бьемся, а с лесом да буйными реками…
- А Онега-то будто бы тихая, - начал Данила и смущенно замолчал, услышав дружный смех.
Старик строго глянул на своих развеселившихся товарищей, укоризненно покачал головой:
- Грешно над незнаньем людским смеяться! А ты, парень, запоминай, - продолжил он, обернувшись к Даниле. - Это здесь Онега тихая, возле Лача-озера. А дале, как сомкнутся берега, будто бешеная становится. Первый порог верст за десять от Каргополя, называется Мертвая голова. Там из воды на самой быстрине белый камень, будто череп, торчит. Много ладей о него разбилось. Ну, да сей год воды много, большая нынче вода. Над многими камнями поверху пройдем, а от Мертвой головы как-нибудь увернемся - кормчий у нас бывалый…
Рано утром ладья звероловов поплыла вниз по Онеге. Остались позади шатровые кровли каргопольских церквей, поднявшиеся над избами посада как могучие северные ели над мелколесьем. Берега постепенно становились выше, а теченье - быстрее. У Надпорожского Погоста река неожиданно повернула направо, и впереди открылся порог. Вода резво побежала под уклон. Две пенистые струи отходили от берегов и смыкались посередине реки, разбиваясь об огромную каменную глыбу.
Мертвая голова!
В дно лодки били короткие злые волны, клочья пены перехлестывали через борта. Вода кругом будто кипела, бешено кружилась. Ладью неудержимо несло к Мертвой голове.
- Поберегись! - протяжно закричал кормчий.
Звероловы бросили весла, приподнялись и, когда ладья, казалось, уже готова была врезаться в каменную глыбу, - резко оттолкнули ее в сторону заранее приготовленными жердями. Мертвая голова осталась позади.
А река, узкая и извилистая, продолжала бесноваться в обрывистых берегах. Ладью отчаянно бросало из стороны в сторону, брызги летели в лицо. И вдруг неожиданно - широкий спокойный плес.
Слава богу, прошли!
Данила разжал пальцы, намертво вцепившиеся в борт ладьи, облегченно вздохнул.
- А ты ничего, смелый! - одобрительно заметил кто-то из звероловов. - Иные на порогах криком кричат иль плачут, с жизнью прощаясь…
Дальше были еще пороги - такие же ревущие, клокочущие, грозные. Но нигде больше не испытывал Данила слепого, всепоглощающего ужаса, подобного тому, какой овладел им возле Мертвой головы. Он сидел на корме, рядом со старым звероловом, и с любопытством поглядывал на убегающие берега.
На родине Данилы, в Низовской земле, многие села и деревни стояли на опольях, а здесь люди тянулись только к воде. К береговым обрывам прилепились редкие деревушки. На берегу же были и покосы, и небольшие поля с грудами камней, выбранных из пашни терпеливыми землепашцами. Тропинки тоже прижимались к самой воде, то взбегая на обрывистые кручи, то опускаясь на песчаные плесы. По ним, тяжело ступая натруженными ногами, шли мужики, тянули бечевой ладьи вверх по теченью.
- С низовьев к Каргополю на веслах пути нет, - поясняли Даниле звероловы. - Хороша наша Онега, да сурова. Слабому здесь делать нечего…
На второй день пути ладья тихо причалила к мысу, из-за которого вливалась в Онегу спокойная прозрачная Кена. Данила соскочил на ребристый, накатанный волнами песок плеса.
- По тропинке шагай, вдоль бережка, - еще раз напутствовал старый зверолов. - От реки не уходи. Ты в здешних местах человек новый, заблудишься. А выйдешь к озеру, остановись на истоке Кены. Ладьи туда со всех деревень приозерных подходят, долго ждать людей не придется.
Помолчав, старик добавил:
- А коли на новом месте тяжко придется, найди знакомца моего, старого Прохора. Большого ума человек. Уважают его. Старожильцы говорят даже, что на Кен-озере все люди - прохорята, Прохоровы дети. Скажешь Прохору, что дед Пафнутий послал…
- Спасибо, дедушка! Спасибо, люди добрые! - кланялся Данила. - Не знаю, как и отблагодарить вас. Без вас бы…
Звероловы переглянулись. Дед Пафнутий, строго сдвинув брови, оборвал парня:
- Не кланяйся! Не перед иконой, чай! А благодарности твоей нам не надо. Другому кому сделай хорошее - вот и благодарность твоя. В здешних местах человек человеку помогать должен, иначе не проживешь. Запомни это, парень!
С тем и пошел Данила навстречу своей новой судьбе…