Неказистым было новое жилье Сидорки: бревна почернели от дыма, пол весь в щелях, а сеней и вовсе не было - дверь выходила прямо на улицу. Узенькое оконце, затянутое рыбьим пузырем, едва пропускало свет. Но кузница была рядом, за углом, а в кузнице наготовлено железо всякое и коробья с древесным углем: знай, кузнец, работай!..
И Сидорка работал. За жилье, за хозяйское железо, за защиту от лихих людей брал домоуправитель Вишеня половину всего изделья. Но за оставшуюся половину платил хлебом или разрешал продавать на торгу. По пятницам дед Сидорка выносил на торговую площадь короб с подковами, топорами, ножами. Кормился сам и кормил внука.
Прошке на новом месте понравилось - весело! Возле кузницы стояла коптильня, подальше - изба мастера-ювелира, а еще дальше, в углу двора, избы сапожников, гончаров, плотников. И в каждой избе люди: мужики, бабы, ребятишки. Не то что на старом дедовом дворе, где все вдвоем да вдвоем. Люди были там только за воротами, на улице, а на улицу дед отпускал редко.
На черном дворе дружинника Онфима прошло Прошкино детство. Глухой бревенчатый частокол со всех сторон, кучи мусора, который выбрасывали из изб прямо во двор, непролазная грязь весной и осенью, а летом тучи пыли. От избы к избе, от коптильни к кузнице люди ходили по мосткам из толстых еловых плах. Так было во всем Новгороде.
Попробовал было пришлый гость-немчин, поселившийся неподалеку, завести другие порядки. Отрядил двух холопов собирать и отвозить мусор за городской вал. Но ничего из этого не вышло, кроме огорченья. Весной, когда растаял снег на соседних дворах, потекли сквозь щели частокола на выскобленный двор немчина зловонные ручьи, все затопили. Пришлось немчину везти мусор обратно, засыпать лужи. Долго смеялись люди, вспоминая немчинову глупость.
Вместе с другими ребятишками Прошка часто забирался на частокол, отделявший черный двор от чистого, хозяйского.
Там была другая жизнь. Под навесами ржали и постукивали копытами сытые кони. Из поварни доносились запахи неведомых яств. Поблескивали на солнце слюдяные оконца нарядных двухэтажных хором. Над островерхой крышей поднимался деревянный короб вытяжной трубы - дымника. Резное крыльцо выкрашено красным, его широкие деревянные ступеньки вымыты добела.
Иногда к Онфиму приезжали гости. Бояре в цветных кафтанах - зеленых, желтых, голубых, лиловых, с длинным рядом поперечных застежек, в красных сафьяновых сапогах, неторопливо слезали с коней. У крыльца гостей встречал сам хозяин, кланялся, под локоток бережно вел в хоромы. Боярские холопы, тоже в нарядных кафтанах, но покороче - выше колен, толпились во дворе. За поясами у холопов были длинные ножи, а в руках - топоры и копья. Без охраны бояре вечерами по улицам не ездили: город большой, лихих людей много…
Когда Прошка подрос, его мир расширился за пределы двора. Вместе с товарищами он спускался по Козьмодемьянской улице к Волхову. По реке плыли большие купеческие ладьи, сновали юркие челноки-долбленки. По мосту, соединяющему Софийскую и Торговую стороны, медленно ехали телеги с товаром, спешили всадники, толпами валил простой ремесленный люд.
За рекой, над Ярославовым дворищем, где собиралось новгородское вече, поднимались купола Николодворищенского собора, Параскевы Пятницы, Ивана-на-Опоках и других церквей. А Великая улица вела к Детинцу. Мощные стены Детинца был и сложены из булыжника, намертво спаянного известковым раствором. Поверхность стен была неровной, камни выпирали наружу. Но так издавна привыкли строить в Новгороде: без тщательной подтески камня, не на показ, а на прочность. Над стенами высились многоярусные четырехугольные башни: Владимирская, Княжая, Спасская, Дворцовая, Кокуевская, Златоустовская. Стены и башни Детинца венчали зубчатые бойницы, за которыми по деревянным мосткам день и ночь ходили ратники владычного полка.
В Детинец люди входили сняв шапки. Крестились на купола белокаменного Софийского собора, главного храма Новгородской земли. В хоромах около собора жил архиепископ, владыка духовный и первый советчик в земных делах. А в самом соборе, в глубоких подвалах, за надежными запорами, хранились договорные грамоты Великого Новгорода с иноземными государями и великими князьями, городская казна, записи судных дел. Сюда, в древний Софийский собор, построенный еще при князе Ярославе Мудром, привозили добычу военных походов.
В лето шесть тысяч семьсот семидесятое молодой князь Дмитрий Александрович привез из немецкого города Дерпта бронзовые врата невиданной красоты: все в узорах, в литых фигурках людей и разного зверья. Тяжелым было это заморское чудо. Врата привезли разобранными на нескольких телегах, а когда начали прилаживать их в Софийском соборе, то недосчитались многих бронзовых узоров. Но богат Великий Новгород мастерами-умельцами, не пришлось звать литейщиков из далекого Магдебурга, где делались эти врата. Новгородский мастер Авраам взялся дополнить потерянное.
Часами смотрели люди, как Авраам тут же, у соборных стен, отливал по восковым моделям бронзовые фигурки. И Прошка, в то время уже двадцатилетний парень, тоже ходил смотреть на работу мастера.
Но в город Прошка выходил только по воскресеньям, да еще в пятницу, когда выносил на торговую площадь свое кузнечное изделье. Остальные дни он хлопотал в кузнице. Дед Сидорка стал совсем плох, подсобить мог разве что советом. Кряхтя, усаживался в кузнице на ларь с углем, часами смотрел, как Прошка взмахивал молотом, как летели во все стороны искры. И соседи теперь обращались не к деду, а к Прохору, если нужно было кому что сделать. Для гулянья времени почти не оставалось.
2
В год, когда помер великий князь Александр Ярославич Невский, на двор к Онфиму зачастили дружинники молодого князя Дмитрия. Не обошли они и кузницу: кому понадобилось перековать коня, кому подправить железный доспех. Переяславец Фофан как-то поинтересовался, почему молодого кузнеца люди прозвали Суздальцем?
Прошка неохотно объяснил:
- Отец мой был из Суздаля… Убили его немцы на Чудском озере…
- Из наших мест ты, выходит, родом-то! - ласково улыбнулся Фофан. - Что суздалец, что владимирец, что переяславец - все из одной земли - с Низу…
После этого разговора Фофан заходил в кузницу каждый раз, когда был у Онфима. Звал кузнеца в гости на дружинный двор.
Князь Дмитрий Александрович постоянно держал в дружинном дворе на Торговой стороне три десятка воинов: для вестей, для пригляда за новгородскими делами. Остальная дружина и сам князь жили за посадом, на городище. А из Дмитриевых бояр наезжал сюда только дворецкий Антоний, глаза и уши князя. Фофан же был не просто дружинник, а доверенный человек Антония, приставленный смотреть за всем, что происходило в Новгороде. И молодого кузнеца Фофан привечал не без дальнего умысла. При встречах расспрашивал о новостях. А Прошка знал немало, везде у него были друзья-приятели: на торговой площади, на пристанях, в боярских дворах, на посадах.
Прошку и самого тянуло к переяславским дружинникам, всегда веселым, уверенным, дерзким парням. Он зачастил на дружинный двор, где его вскоре признали за своего. А когда молодой кузнец рассказал о тайной поездке в Литву боярского сына Полюда, Прошкой заинтересовался сам боярин Антоний.
Крепко запомнился Прошке этот разговор - наедине, в потайной горенке дружинной избы.
Боярин Антоний сидел возле стола, закутавшись в синий суконный плащ, прихлебывал из ковшичка горячий медовый сбитень. Боярину нездоровилось. От тишины, от неяркого дрожащего мерцанья светильника, от синих зимних сумерек за оконцем - слова боярина показались Прошке особенно значительными.
- Много врагов у князя Дмитрия Александровича, - говорил тогда боярин. - Злоумышленны бояре новгородские. С Литвой сносятся. К немцам гонцов шлют. И все потому, что не хотят под рукой великого князя быть, Русь крепить. Но их дела тайные - явными становятся, если верные люди к их лукавству приглядываются. Крепко ты нам помог, когда о Полюде рассказал. Сам князь Дмитрий Александрович о тебе знает. И еще больше помочь сможешь, если захочешь…
Прошка кивнул, соглашаясь.
- А сюда больше не ходи, - продолжал Антоний. - Фофан сам к тебе в кузницу придет, когда нужно будет. Или в городе где встретитесь, будто ненароком. Или еще что придумаем…
Так стал Прошка тайным доверенным человеком князя Дмитрия Александровича. Ходил он теперь по городу не для развлеченья, а со смыслом: ко всему прислушивался, приглядывался, осторожненько расспрашивал о новостях. Поздно вечером к заднему частоколу Онфимова двора приходил от Антония человек в неприметной шубейке, в шапке, надвинутой на глаза. Прошка пересказывал ему, что успел узнать, а то и просто совал через щель и частоколе исписанную бересту - тайную грамотку.
Жгуче-интересной, значительной стала Прошкина жизнь…
Верным спутником Прошки во всех делах был приятель Акимка, сын гончара и сам гончар, хотя больше подходило бы ему другое ремесло - такое, в котором требовалась сила. Акимка был могуч, кряжист, ломал подковы, на удивленье людям завязывал узлом железные прутья. Прошка и сам был немалого роста, но этот выше его на голову! Ума Акимка был небыстрого, слова выговаривал невнятно, а больше молчал, глядя на Прошку преданными глазами.
Акимка во всем подражал другу, даже нож за голенищем носил такой же, как Прошка, - широкий прямой клинок владимирской работы. С Акимкой Прошка чувствовал себя в безопасности, пробираясь с Антониевыми поручениями по пустынным ночным улицам. Этакий богатырь от десятка разбойных людей убережет!