- Приехали послы от Батыги три дня назад. Сам я их и встречал, стремя в стремя ехал. Пригляделся. Воины у них злые, жилистые, в седлах сидят крепко - видно, в бою твердые, хоть и росточком невелики. На половцев похожи, такие же желтые и узкоглазые. Но, мыслю, поопаснее они, и оружие у них получше. Копье у каждого, лук со стрелами, а у кого и по два лука, сабли, ножи, топоры. От посольского корма отказались - с собой везут и сушеное мясо, и кобылье молоко - кумыс. И коням сена не просили: кони у них диковинные, сами траву из-под снега копытами роют. Такая конница и зимой в походы может ходить. Это - самое опасное…
Остей Укович кивнул, соглашаясь. И он о том же думал, приглядываясь к татарским всадникам, во множестве разъезжавшим вблизи крепостных стен. И с тем, что опасней они, чем половцы, тоже был согласен. Половцы в прямом бою нестойки. Бой для них - подскок и отскок, если сами не опрокинули первым отчаянным натиском - по степи рассыпаются, другого случая ждут. А главное - привычны половцы, бивали их многократно, нет страха у воинов перед половцами. Татары - иное. Непонятны татары, чего ждать от них - неизвестно. А неизвестность устрашает…
Андреан осушил ковшичек квасу, бросил в рот зимнюю ягоду - клюкву, продолжил:
- Послов Батыевых провели через всю Рязань. Все воины, что в городе были, вдоль улиц встали. Чтоб видели послы - сильна земля войском! В гриднице встретил их Юрий Игоревич, сидя в золоченом княжеском кресле, как послов встречают. Но был князь в боевом доспехе, и бояре стояли в доспехах же. Это тоже со значением: пусть видят - и мир творить, и биться в Рязани готовы…
Остей Укович поинтересовался:
- А как послы ханские? Что говорили?
- Дерзкие послы! - нахмурился Андреан. - Вошли не поклонившись, шапок не сняли. Протопали грязными сапожищами по узорному ковру, наследили. Старуха в бубен ударила, голосила что-то, но толмачи не разобрали что. Бесноватая вроде. Потом другие послы вперед вышли, начали посольские речи говорить, но не по чину говорить, не по чести - позорно. А как перевел толмач бездельные речи их - обмерли все от гнева. Просили послы десятины во всем: в богатстве рязанском и в людях, чтоб рабами их стали. А князя Юрия Игоревича - в данники…
- Не бывать такому позору! - гневно поднялся из-за стола воевода. - Не было подобного срама на земле Русской!
- И князь Юрий Игоревич тако же мыслит. Но послам велел отвечать уклончиво, вежливо. Не по сердцу велел отвечать - по трезвому разуму. Пусть-де едут послы дальше, в стольный град Владимир, а он, рязанский князь, не может без великого князя владимирского такое большое дело решить. А к царю Батыге - сам видишь - пока что свое посольство послал с дарами великими.
- Мудро поступил князь, - одобрил Остей Укович. - Пока послы Батыевы во Владимир ездят, а наши сюда, да пока возвратятся те и другие - время-то и пройдет!
- И ты не без разума, воевода! - похвалил Андреан. - Верно понял князя. Уже посланы гонцы по всем волостям рязанским, по градам. Вся земля Рязанская в полки собирается. Только бы успеть!
Воевода Андреан задумался, помрачнел. Видно, тревожило его что-то такое, о чем он не решался сказать сразу даже старому знакомцу. Но все же, помедлив, сказал шепотом:
- Боюсь я за князя Федора. Молодой он, горячий… На княжеском совете с отцом спорил, кричал… Деды-де наши и отцы дани никому не давали и в рабах ни у кого не бывали, за отечество свое умирали, и нам бы честь свою оружием или смертью в битве сохранить. А послов дерзких татарских предложил Федор лишить жизни… Едва смирился перед отцовской волей… А ну как перед царем Батыгой гордость свою выкажет? И себя и дело погубит…
- Да, голова у князя Федора горячая, - согласился Остей Укович. - Помнишь, как прошлым летом половцев за Донцом нагнали? Федор тогда один против целого десятка кинулся…
- И ты тем же отличился. Борода седая, а туда же - очертя голову в сечу полез! - подковырнул воевода.
- А мне можно, я не князь! - поддержал шутку Остей Укович, но тут же помрачнел. Шутить нынче - не ко времени. Не до шуток, когда беда в ворота стучится…
В последний предрассветный час, когда устает самая зоркая стража, Остей Укович и Андреан поднялись на стену. Воины у бойниц, узнавая воевод, приветственно поднимали копья. Светлые кольчуги рязанских дружинников, приехавших с посольством, тускло отсвечивали в темноте. Что и говорить, намного увеличилась сила Онузы с прибытием рязанской дружины - втрое, поди, сильнее! Славных молодцов прислал рязанский князь!
- Тихо все, Остей Укович, - почтительно доложил дозорный на башне, которая высилась над самыми опасными, обращенными к степи, воротами. - Не шевелятся супостаты.
- Не шевелятся, а ты слушай. Тишине не верь. Степняк - враг хитрый. Не углядишь - всем беда!
Дозорный снова прильнул к бойнице, вытянул голову, прислушиваясь. Что такое? Будто бы шорох? Еще… Стонет кто-то… Иль почудилось! Нет, под стеной кто-то есть!
Дозорный подергал за веревку, опущенную вниз, в караульную избу. Осторожно ступая по крутой лестнице, на башню поднялся десятник. Вопросительно посмотрел на дозорного. Тот ткнул пальцем вниз, под стену:
- Будто есть кто там… Стонет…
Десятник прислушался.
Опять стон - негромкий, болезненный.
- Буди воеводу! Скажешь - человек под стеной!
На башню поднялись Остей Укович, Андреан, толмач. Остей, перегнувшись через стену, негромко окликнул:
- Эй, кто там?
- Свои… Человек княжеский… - донесся слабый, прерывающийся голос.
Десятник шумно дышал в затылок воеводе, шептал:
- Остей Укович, прикажи отворить ворота! Спасать надо, спасать!
- Не дело говоришь! - отрезал воевода. - Десятник, а караульной службы не знаешь! А может, татары под стеной? Может, только того и ждут, чтоб ты ворота им отворил? То-то тебе спасибо царь Батыга скажет! В старину храбрые воины, если такая нужда была, со стены на веревке спускались…
- И я спущусь, не побоюсь!
Воевода, поколебавшись, разрешил:
- Иди!
Дружинники обвязали десятника крепкой веревкой, осторожно спустили за стену, в недобрую темноту. Через малое время веревку подергали снизу, раздался негромкий оклик десятника:
- Подымай!
Веревка поскрипывала под двойной тяжестью. Дружинники, надсадно пыхтя, подтянули и перевалили через стену десятника и еще другого человека - облепленного снегом, с сосульками крови в бороде. Положили неизвестного на помост, осторожно обмахнули снег.
- Апоница?! - ужаснулся Андреан, узнав пестуна-оберегателя молодого князя Федора.
- Беда! - простонал Апоница. - Убили моего ясного сокола, князя Федора Юрьевича… И бояр всех перерезали… И воинов… Один я в суматохе уполз…
Суровые, хмурые стояли вокруг раненого старика воины. Вот и кончилось ожиданье беды, пришла сама беда…
3
Утром татарские тумены со всех сторон окружили Онузу. Спешенные татары шли к крепостным стенам с длинными штурмовыми лестницами, с вязанками хвороста - заваливать ров. Волокли к стенам осадные орудия, опутанные ремнями, с высоко поднятыми рычагами, похожими на огромные деревянные ложки. А поодаль, не приближаясь на перелет стрелы, спокойно текли, минуя Онузу, бесконечные потоки татарской конницы. Видно, военачальники Батыя и часа не желали тратить на штурм пограничной крепостицы, которую обороняла горстка воинов, и устремились в глубь Рязанской земли. Только малая часть татарского войска осталась под стенами Онузы, но все равно на каждого ее защитника приходилось по сотне врагов.
Татарские конные лучники подскакивали к самым стенам, пускали стрелы. Длинные черные стрелы глухо стучали, впиваясь в бревна тына, с пронзительным свистом проскальзывали в бойницы. Из тяжелых крепостных самострелов было трудно попасть в конных лучников, бешено проносящихся под стеной в вихрях снежной пыли. А высунуться с луком из бойницы было нельзя - татарские стрелы летели густо, непрерывно.
Повезло молодому рязанскому ратнику Митьке, впервые бывшему в ратном деле. Из тяжелого самострела он сшиб с коня татарского тысячника. Стоял тот на пригорке, недоступном для простых луков. То и дело к нему подъезжали гонцы, падали ничком на снег, не смея глаз поднять на высокородного нойона. Но просвистела вдруг огромная стрела, насквозь пронзила тысячника. Покатилась в снег круглая шапка нойона, и понесся прочь взбесившийся конь, волоча за собой застрявшего в стременах всадника…
Радостно закричали воины на стенах Онузы.
Но мрачен и молчалив был старый воевода Остей Укович. Не в пустячной перестрелке решалась судьба крепости. Возле воротной башни уже выстраивались в рядок грозные камнеметные орудия - пороки. Татары натягивали упругие ремни, укладывали на рычаги тяжелые круглые камни.
- Попомни мои слова, Остей, - сказал Андреан, указывая пальцем на осадные орудия. - Вот этой самой сатанинской выдумкой и будут татары крушить стены градов русских. Не копьем брать их будут, но бездушным каменьем…
Андреан не успел договорить - тяжко вздрогнув, пороки выплюнули каменные глыбы. Страшным был их первый удар. От стены посыпались щепки, верх башни скособочился. На помосте за бойницами опрокинулись котлы с кипящей смолой. Дико закричали обваренные ратники.
Еще удар…
Еще и еще…
Гнулись брусья ворот, крошились железные скобы.
Как живое существо, вздрагивала Онуза от страшных ударов.
Но дубовые стены выдержали. Это, видимо, поняли и татары. Два самых больших порока медленно поползли к воротной башне. Воевода Остей Укович подозвал Андреана:
- Собери своих дружинников, поставь за воротами. Самое опасное место - там. На тебя одного надеюсь. Не удержишь ворот - все пропадем. С богом!