Живя в Афинах, Симонид всё больше проникался духом свободы. Его восхищали гражданская солидарность афинян и смелые устремления Фемистокла, который после неожиданной смерти Мильтиада стал безусловным вожаком демоса. Фемистокл понимал, что персидский царь не успокоится, пока не отомстит афинянам за своё поражение у Марафона. Поэтому он готовил сограждан к войне с персами, причём к войне на море, а не на суше. Несмотря на сопротивление родовой аристократии, Фемистоклу удалось провести через народное собрание свою Морскую программу, исходя из которой афиняне за два года должны были построить двести триер.
Фемистокл полагал, что персы как прирождённые конники и стрелки из лука да ещё при своей многочисленности непременно окажутся сильнее эллинов на суше. А потому эллинам гораздо выгоднее сражаться с ними на море, ибо при своей храбрости персидские воины не умеют управлять кораблями. Для этой дели персидские цари всегда нанимали финикийцев и египтян.
Симонид не мог не восхищаться Фемистоклом, видя, что честолюбие этого человека направлено не на личное обогащение, а на процветание и военную мощь Афин. Единственно, что не нравилось Симониду, это умение Фемистокла плести интриги с целью ниспровержения своих недругов в афинском народном собрании и в Совете Пятисот. Но это Симонид по большому счету считал издержками демократии, ведь в Афинах кроме Фемистокла было немало известных граждан, желавших влиять на толпу ради собственной популярности и нисколько не заботившихся о выгоде государства. Бороться с такими людьми честными способами было просто невозможно.
Самым опасным противником Фемистокла был Аристид, сын Лисимаха, по прозвищу Справедливый.
Аристид был из знатной, но обедневшей семьи. Отец его разорился, но не потому, что был кутилой или погряз в долгах. А по причине постоянных раздоров среди граждан. Все эти раздоры в конце концов закончились тиранией Писистрата. В результате чего пришла в упадок и родовая аристократия. Аристид приписывал Фемистоклу замашки тирана, обвиняя его, что, возвышая демос, он намеренно втаптывает в грязь афинскую аристократию. Ему не нравилось в том, что Фемистокл собирается в грядущих войнах опираться на бедняков, зачисленных во флот, а не на гоплитов и конников, набиравшихся из числа зажиточных граждан.
"Это понятно, - любил повторять Аристид, - ведь по афинским законам Фемистокл является неполноправным гражданином. Матерью его была фракиянка.
Афинская знать никогда не жаловала Фемистокла. Вот он и мстит теперь лучшим гражданам, выбившись в архонты!"
Трудно сказать, сколько было истины в этих упрёках. И была ли истина вообще. Фемистокл действительно по матери считался нечистокровным афинянином и аристократов явно недолюбливал. Долгая и упорная вражда Аристида с Фемистоклом закончилась победой последнего: подвергшийся остракизму, Аристид был вынужден на десять лет удалиться в изгнание.
После этого афиняне украдкой поговаривали, что бесчестный победил честного. Ни для кого не было тайной, что Фемистокл ради успеха способен на ложь, интриги и подкуп. Всем было известно, что среди его друзей есть немало таких, кто привлекался к суду за взятки, наговоры и лжесвидетельства. У Аристида же, наоборот, в друзьях были люди самой безупречной репутации, сам он никогда не опускался до грязных интриг и презирал ложь.
Симонид с недавних пор стал ловить себя на мысли, что он больше не может уважать Фемистокла в той мере, как это было раньше: Фемистокл одержал верх над Аристидом, используя бесчестные методы, зная, что тот не станет действовать против него тем же оружием. В Симониде вдруг заговорила его аристократическая кровь, ведь он, как и Аристид, родился пусть в бедной, но знатной семье.
Всю свою жизнь Симонид старался находиться в окружении какой-нибудь выдающейся личности, царя или тирана, полагая, что именно такому человеку, облечённому властью, более пристало заботиться о людях искусства.
Однако помыслы правителей, с которыми Симониду приходилось встречаться, не имели широты помыслов Фемистокла. Не обладали эти правители, будь то Писистратиды или Скопады, и даром убеждения, каким обладал Фемистокл. Симонид готов был признать, что Фемистокл самый выдающийся из всех правителей, если бы не его многочисленные неприглядные поступки, из которых самым неприглядным было, конечно же, изгнание честнейшего из афинян - Аристида.
Разочарованный Симонид вновь воспрянул духом, когда в беседе с Мегистием узнал про грядущую великую судьбу царя Леонида.
"Для подвигов Судьба выбирает лучших, - думал Симонид. - Если Леониду суждено богами прославиться на века, значит, боги узрели его нравственную чистоту. Уж он-то наверняка не станет заискивать перед демосом, ведь в Спарте правит закон, а не толпа. И Леонид в большей мере правитель, нежели Гиппий или Фемистокл, ибо он получил царскую власть по праву рождения, а не хитростью своего отца или заискиванием перед толпой".
Желание познакомиться с царём Леонидом всё сильнее овладевало Симонидом, буквально лишая его сна и покоя. Знатные спартанцы, с которыми Мегистий знакомил своего друга, казались ему пустыми и неинтересными в сравнении с тем, кто должен был стать избранником Судьбы.
Мегистий всё это видел и понимал. Прорицатель объяснял своим спартанским друзьям замкнутость и неразговорчивость Симонида тем, что того на время покинуло вдохновение, без которого невозможно сочинить ни строчки.
Наконец, в Спарту пришло известие, что война на Крите закончилась и войско возвращается домой.
НРАВЫ ЛАКЕДЕМОНЯН
- Как долго ты намерен разыгрывать из себя недотрогу, братец? - В голосе Дафны звучали одновременно издёвка и раздражение. - Или ты ждёшь, что Горго сама станет вешаться тебе на шею?
Леарх взглянул на сестру с недоумением.
- Ты же сказала мне, чтобы я не смел давать волю рукам. Ты предупреждала, что Горго не выносит грубых мужчин. Или забыла?
- Ничего я не забыла, - в том же раздражении проговорила Дафна и плотнее притворила за собой дверь.
Леарх только что встал с постели. Он совсем не ожидал увидеть в своей спальне сестру, да ещё такую рассерженную.
- Что случилось, Дафна? Объясни.
- В твои годы, братец, пора быть решительнее в общении с женщинами, - сказала Дафна сердито. - Ты что, не видишь, какие взгляды бросает на тебя Горго?
I Гё замечаешь, как она печально вздыхает, всякий раз расставаясь с тобой? В таком случае, братец, ты или слепец, или глупец! Я велела тебе держаться скромно при первых встречах с Горго, чтобы у неё сложилось о тебе благоприятное впечатление. Ты же, как видно, решил, что любовное свидание - это что-то вроде беседы по душам. По-твоему, она желает встречаться с тобой, чтобы наслаждаться твоим остроумием. Так, что ли?
- Не кричи, - предостерёг Леарх, - а то мать услышит.
Дафна и впрямь говорила слишком громко, возмущение переполняло её.
- Тебе Горго неприятна, что ли? - Дафна упёрла руки в бока. - Ты же сам восхищался как-то при мне её попкой, грудью и волосами. Вспомни, это было сразу после второй или третьей встречи. Я уж подумала, что ты вознамерился наконец-то повести себя решительнее, перейти к поцелуям и так далее... Я оставляла тебя наедине с Горго, а сама в это время слонялась во дворике. А ты, братец, так ни на что и не решился!
- По-твоему, это просто - тащить царицу в постель! - обиженно воскликнул Леарх. - Ты думаешь, это легко - приставать к ней с поцелуями?
- А что тут сложного? - Дафна пожала плечами. - Горго такая же женщина, хоть и царица.
- Не могу я так... - пробурчал Леарх, смущённый взглядом сестры.
- Как так?
- Вот так, сразу.... - Леарх заходил по комнате. - В конце концов, надо, чтобы она привыкла ко мне, а я - к ней.
- Ты с ума сошёл, братец! - Дафна схватила Леарха за руку. - Куда ещё тянуть?! Леонид и мой муж вот-вот вернутся в Спарту! Если сегодня же вечером ты не уложишь Горго в постель, я не знаю, что с тобой сделаю!
Этот разговор вогнал Леарха в печаль. Он-то втайне надеялся, что с Горго не дойдёт до интимной близости, что к возвращению царя они расстанутся не любовниками, а добрыми друзьями. Леарх мог позволить себе в мечтах подхватить Горго на руки и перенести на ложе. На деле же при встречах вся решимость куда-то испарялась от одного взгляда царицы. Таких дивных и обезоруживающих глаз Леарх не видел ни у одной из женщин в Лакедемоне.
Быть может, истомлённый плотским желанием Леарх и отважился бы как-нибудь увидеть Горго без одежд и в полной своей власти, но благодаря частым встречам с Меланфо кипение страсти неизменно находило выход. С Меланфо было гораздо проще, несмотря на большую разницу в возрасте. Она не отвлекалась на разговоры и обычно сама первая начинала раздеваться. По своей наивности Леарх полагал, что имеет полную власть над Меланфо, на самом же деле это она покорила его своей страстностью.