- Еще спасибо скажет. За волю вольную драться - это тебе не купцов грабить. Самое наше дело. Недаром мечи из цепей сделали.
- Капитан опять поставит своих людей в сенат, а нам." то что от того? Ведь власть будет ихняя, а не наша.
- А это мы еще поглядим!
- Не было бы худо.
- Не каркай, пришибу!
ЗА БЛАГОВЕЩЕНЬЕМ, В ЗАУЛКЕ
Около полудня на подворье у Чуриловых теснился весь посольский поезд. Боярин Беклемишев собрался обратно на Москву.
Пока посол прощался с хозяевами и купцами, Данила Гречин расставлял езду. Сам он с молодцами будет открывать путь. За ними возок боярина, за возком колымага княжны Мангупской. Потом поставил повозки со слугами да служанками, а далее телеги с посольскими помощниками да писцами. В хвосте снова молодцы с оружием.
Боярина вышли провожать Никита и Семен Чуриловы, Василько Сокол, купцы Степанко Васильев, Гаврюшка Петров да Семка Хозников и Шомелька. Посольский толмач порешил осесть в Кафе - семью завести. Боярин опять-таки своевольно Шомельку отпустил. Семь бед - один ответ.
Беклемишев с каждым полобызался, каждому сказал ласковое прощальное слово. Сокола толкнул под бок: "Жди в гости на Дону". Поблагодарив хозяев за хлеб, за соль, сел в возок. Открыли ворота, и поезд, громыхая коваными колесами по мостовой, тронулся в дорогу. Последний раз высунулась из возка рука боярина, качнулась, блестя перстнями, и исчезла.
Добрый путь вам, русские люди!
Когда посол уехал, Гаврюшка Петров подошел к Соколу и как бы между прочим сказал:
- Зашел бы ты, парень, ко мне. Наши люди больно поговорить с тобой хотят. Сегодня вечером.
- Где найти двор твой?
- За Благовещеньем, в заулке. Спроси коморы Гаврюшки Петрова - всяк скажет.
- Приду непременно.
Вечером Сокол и Никита вышли из дома. Они долго блуждали по неровным и кривым улицам. Весь город стоял на холмах, и прохожим то и дело приходилось взбираться по каменистым ступенькам улиц наверх или спускаться чуть ли не на ягодицах вниз. По улицам шлялись мелкие чиновники, матросы и рыбаки. Иные были уже пьяные, другие выискивали таверну или кабачок.
Коморы Гаврюшки Петрова были на другом конце Кафы. И потому купцу и Васильку пришлось идти через весь город. Никита шел не спеша и тихо обо всем, что видел, рассказывал:
- Смотри, вон за крепостной стеной пригород, сиречь антибург. Живут тут ремесленники, видишь, насколько ветхи жилища их и грязны улицы. Тяжко им тут, народишко совсем бесправный.
Улица, по которой шли купец и Василько, поднялась на вершину, открылся порт и береговые огоньки.
- Что-то за портом костров палят много? - спросил Василько.
- Страшнейшее то место, - ответил Никита. - Людишки живут в лачугах, а то и просто в земляных норах.
- Кто они?
- Всякий сброд. Генуэзцы зовут их одним словом - чомпи.
- Это как будет по-нашему?
- Стало быть, низший, бесправный человек. Среди них есть соции, стипендарии и лабораторес. Мудреные латинские имена, а суть одна - нищета.
- Отчего же по-разному зовутся?
- Что в норах живут - то стипендарии. Это люди приблудные. Наехали из разных мест по найму на кораблях и снова ждут удобного случая, чтобы наняться и уплыть в другое место. Более всего встают в солдаты, стражниками да матросами. Те, что в лачугах, - соции. Сие народ местный, они нанимаются в сторожа, на всякую грязную и временную работу и никуда из города не уезжают.
- А лабораторес?
- Это те, что носят мешки, корзины с зерном, полбой и песком. Просто грузчики.
Никита вдруг остановился, снял шапку, перекрестился, Подняв голову, Василько увидел перед собой церковь.
- Это и есть храм Благовещенья. Церковь наша - русская. За ней скоро и коморы.
- Никогда не думал, что в Кафе столь много русских людей живет. Верно, более всего купцы?
- Не только. Хотя и нашего брата не мало, одначе больше мастеровых. Есть и оружейники, плотники, бочары, швальщики, сапожники да кожемяки.
- Мастеровые наши отколь тут взялись?
- Мало ли отколь. Сколько веков из русской земли невольников сюда тянут. Многие тысячи побывали здесь. Ловкие да с таланом сами из неволи выкупились, иные сбегали от хозяевов своих. Ты много ль у Черного камня стоишь, а сколь к нему житейскими волнами народу прибило. Так и тут. Вот придем к Гаврюшке, послушай, что люди говорят, а после мой совет выслушай." Давно я тут живу и все одну думку вынашиваю. Сейчас пришла самая пора. Ну вот, мы, кажись, и пришли, - сказал Никита, подойдя к широким дубовым воротам. - Это Гавриловы коморы и есть.
У купца Гаврюшки полна горница народу.
Когда Василько и Никита вошли, коренастый, весь в шрамах человек вел громкую речь. Увидев вошедших, он замолчал, а хозяин дома крикнул:
- Сказывай дальше. Это наши люди.
Никита на ухо Соколу шепнул: "Шкипер Родольфо, фряг. Слушай, что он скажет".
- Мой капитан, синьор Леркари, отважный и справедливый человек. Он сказал: - Иди, Родольфо, к ремесленникам, среди них есть много честных и смелых парней. Они тоже, как весь городской плебс, терпят страшную нужду. Скажи им прямо: капитан Леркари поднимает свою шпагу на жирных и знатных. Пусть ответят они, готовы ли выступать на общего врага нашего. Говорите! - шкипер сел на край скамьи.
- Ты бы хоть пару деньков подумать нам дал, - сказал купец Хозников. - А то сразу так.
- Что там думать! - выкрикнул угловатый, в кожаном фартуке мужик. - Уж терпежу совсем не стало. Приходят в кузню - скуй то, сделай это. А платить не хотят. Сенька, брат мой, намедни шпагу задаром отдать отказался - на пытошной машине руки выломали.
- А я от плотников. Зовут меня Игнат Рыжик.
- Знаем!
- Так вот я и говорю: топоры у нас в руках острые, а уж души и того острее. Житья от богатеев никакого нет. Что голодуем - это плевать - притерпелись, а издевательства как переносить? Дуняшку мою, поди, все знавали, одно утешение родителям была. Поймали, уволокли да целый месяц над телом ее измывались. У консулова масария в наложницах была. А сколь наших девок после их грязных рук по кабакам пошло! Скажи капитану, плотники топоры наточили, только знака, мол, ждут! Все!
- Сапожники за плотниками! Дубины возьмем!
Поднялся купец Федор Сузин:
- Подождите, робяты, - так нельзя. Не посмотрев в святцы, да бух в колокол - рази так можно. Надобно знать, ради чего за топоры браться. Вот ты, Рыжик, скажи - порубишь ты жирных, а потом куда?
- Потом? Стало быть, снова плотничать буду.
- Ну и дурак. Ты будешь рубить жирных, а капитан Леркари снова в сенат фрягов насажает и вторую твою дочку теперь уж к новому масарию сволокут, а у Кольки Скибы - кузнеца ноги выломают. Пусть нам Родольфо скажет, сколько, в случае победы, наших людей поставят в сенат и сколько в попечительный комитет. Сегодня в сенате одни фряги и причем знатные. Иным, говорят, туда нельзя. Ведомо нам, что Леркари сам человек не знатного роду, простого купеческого звания. Пустит он в сенат простых людей ай нет?
- Капитан Леркари велел мне сказать: кто будет драться с жирными, из тех брать в попечительный комитет и в сенат. Теперь я хотел бы знать, сколько ваших людей выйдет на улицы и с каким оружием.
- Зовут меня Даниоло. Кольчужники выйдут сорок душ!
- Швальщики выставят тридцать. С рогатинами! Говорит Сурен Тергригорян. У нас славные молодцы.
- Эй, бочары! Что молчите? Сколько от вас?
- Пиши пятьдесят. С топорами.
- Оружейники - двадцать пять! Выйти есть с чем!
- Кузнецы!
- Плотники!
- Кожемяки!
- Ну, атаман, твоя очередь, - шепнул Никита Соколу.
Сокол встал, поднял руку и, волнуясь, крикнул:
- Пиши пятьсот! - все головы повернулись к нему.
- От кого пятьсот? - шкипер удивленно поднял разрубленную бровь.
- От лесных людей. У каждого меч и копье!
В горнице одобрительно зашумели. Шкипер грыз ноготь большого пальца:
- Я не могу без позволения капитана записать лесных людей. Пусть завтра днем ваш человек ждет меня здесь. Я приду и поведу его к Леркари.
- Человек будет, - сказал Сокол.
Еще долго не расходились мастеровые от купца. Выведывали у шкипера о других людях, какие пойдут за капитаном, жаловались на тяжелую жизнь, особенно интересовались ватагой. Василько рассказал, как живут они у Черного камня. Шкипер речей этих не слушал, заторопился уходить.
Ночевали у купца на сеновале. Никите и Соколу хозяйка постелила в отдельной спальне. На столе стоял ужин и вино. После ужина Никита сказал:
- Завтра почнем закупать оружие. Дело сие не простое. Ивашке и тебе - обоим закупки делать…
- Знаешь, Никита Афанасьевич, как-то все это быстро да просто сладилось. Не втравить бы мне ватагу в дело пустое, не погубить бы ее. За столом кричать - одно дело, а как до схватки дойдет, кто знает, чем оно обернется… Ведь у консула да его приспешников - сила немалая, не побороть их так просто.
- Ты, послушай меня, Сокол, не раз обо всем пере думал я. В грабежах да лихоимстве силу свою они размотали. Недаром Леркари поднимается - видит слабину. Раньше поддержка им с моря была, из Генуи, а ноне турки проход закрыли. Торговля морская захирела, власть у них все слабей и слабей. Самая пора.
- Да пора ли, Никита Афанасьевич?