Причем следует иметь в виду, что часто меч выступал не просто инструментом в справедливых руках, а сам был камертоном и защитником справедливости. В "Житии" ничего не говорится о боевых навыках Петра. Меч без усилий со стороны Петра оказывается у него и сам, по сути, с одного удара разит Змея. В языческой картине мира оружие воспринималось как самостоятельная личность, обладающая в какой-то мере сознанием и волей. "Пищей" меча была живая человеческая плоть (см. у Серапиона Владимирского: "святители мечу во ядь быша"). Заключая договор с греками, русы при Олеге клянутся оружием. В договоре Игоря клятва расшифровывается и дается в пространном варианте: "Да не ущитятся щиты своими, и да посечени будуть мечи своими, от стрел и от иного оружья своего". Таким образом, оружие мыслилось способным самостоятельно отслеживать честность своего владельца и наказывать его в случае нарушения данного слова. Сходный мотив видим мы и в "Повести о Вавилоне-граде" - произведении, в котором византийская основа подверглась существенной переработке на Руси. Аналогом "Агрикова меча" там выступает меч-оборотень "Аспид-змей", оружие, которое само бьет врагов, главное - удержать его в руках. Сын вавилонского царя Навуходоносора Василий нарушает отцовский запрет и берет в руки заповедное оружие. Вырвавшись из нетвердой руки, меч бьет не только врагов, но и самих вавилонян. "Аспид-змей", как и Агриков меч, хранится замурованным в стене храма.
Магические свойства оружию приписывали и скандинавы, с которыми Русь была связана многочисленными контактами, особенно частыми в военно-дружинной среде. Так, например, "Сага о Хальвдане Эйстейнссоне" повествует, как главный герой, уходя от вылечившей его старухи Аргхюрны, получает от нее в подарок меч: "Старуха сказала ему много добрых слов, а затем достала из-под изголовья завернутый в тряпку сверток. Она вынула оттуда меч, сияющий как зеркало; показалось ему, что яд капал с его лезвия. Она сказала ему, что тот, кто этот меч носит, всегда побеждает, если только правильно нанести удар". Приведенный отрывок очень важен для того, чтобы понять, как в сознании средневекового европейца (в данном случае скандинава) могли уживаться повседневный жизненный практицизм и вера в магию. Оказывается, победоносные свойства оружия срабатывают только в том случае, если "правильно нанести удар". В такой формулировке магическому реноме оружия ничего не грозит при любом исходе битвы - неудачу всегда можно списать на "неправильный удар".
Материальной основой для того, чтобы развилось представление о сверхъестественных свойствах оружия, становилось наличие у него вполне естественных, но превышающих обычные свойств. "Сияющий как зеркало" меч мог быть изготовлен из высококачественной стали, и по этой причине его владелец имел, конечно, значительное преимущество перед обладателем среднестатистического клинка. В саге мы видим начальную стадию развития веры в особенные магические качества меча.
В русских сказках герой находит магическое оружие, как правило, в глубоких подвалах или пещерах, вход в которые бывает завален валуном. В "Сказании о Еруслане Лазаревиче", произведении XVII в., в котором восточное сказание о персидском богатыре Рустеме было переработано в духе русского былинного эпоса, главный герой находит волшебный клинок под головой богатыря. Богатырь мертв, лежит среди побитой рати, на поле боя, "а тело его, что силная гора, и глава его, что силная бугра", но голова его, к удивлению Еруслана, разговаривает. Он узнает, что под ней сокрыт меч, и просит: "О государыни богатырская голова! Надеючись на твое великое жалованье и милосердие: хотела ты изъ подъ себя мечь свободить мне, и язъ передъ царемъ похвалился, и царь мне такъ сказалъ: толко де Еруслонъ не добудешь того меча, и ты де у меня не можешь нигде укрыться и утьти, ни водою, ни землею… О государыни богатырская голова! Не дай напрасной смерти, дай животъ!" Голова сдвигается - Еруслан получает меч. Вряд ли можно считать слишком произвольным напрашивающееся предположение, что исторической основой данных сказочных пассажей стали случаи извлечения оружия из могильных курганов, воздвигнутых в эпоху раннего Средневековья. Возможна также трактовка часто встречающихся сюжетов об извлечении меча из камня (Пелей, Тесей, король Артур) или из дерева (Один бросает меч в дуб, откуда его может извлечь только Зигмунд), из-под воды, как выражения медиативной мифологической функции меча - связующего звена между разными мирами. В любом случае, "возвращение" меча из "загробного мира" способствовало установлению сакрального ореола, который подкреплялся еще и тем, что в захоронениях могли встречаться высококачественные клинки древних вождей, превосходящие качеством выделки обычное вооружение позднего времени.
Если считать, что сказки и былины хотя бы частично доносят до нас остатки мифологического сознания первых веков существования восточнославянских этнополитических общностей (племен, а затем городов-государств), то, значит, в качестве наделенного магическими свойствами боевого инвентаря могли восприниматься и шлемы (былинный "колпак земли греческой"), и копья ("копье бурзамецкое" - наиболее часто встречающееся оружие богатыря), и конская сбруя. Следует, однако, отметить, что, несмотря на существование в системе древнерусской литературы и восточнославянского фольклора и других символов воинской доблести, войны и сражений (не менее часто упоминаются в этом контексте копья и сабли), шлейф отчетливо сохранившихся представлений о сверхъестественных свойствах тянется именно за мечом. Так, например, в уже упомянутой "Повести о Еруслане Лазаревиче" в обычный набор богатырского вооружения входят копье, сабля и лук. С обыкновенным человеком "князем Иваном, русским богатырем" Еруслан бьется при помощи копья или сабли (именно "саблей булатной" Еруслан хотел зарубить Ивана, когда нашел его спящим в шатре). Меч появляется только тогда, когда возникла необходимость убить "вольного царя Огненного щита, Пламенное копье". В образе "царя" видятся черты солярного бога, убить его обыкновенным оружием нельзя - он "в огне не горит, в воде не тонет" и боится только меча, хранящегося под богатырской головой. Причем, даже и обладая мечом, достичь цели не просто: "Не всемъ ты завладеешь, что мечь взялъ: можешь и съ мечемъ бытии мертвъ", - говорит богатырская голова Еруслану. Мечом можно ударить только один раз, если ударить повторно, поверженный противник снова оживет.
Меч-самосек фигурирует в древнерусских заговорах против оружия. Одна из древнейших рукописей, в которой сохранились записи заговоров, - Великоустюжский сборник начала XVII в. В заговорах, вошедших в сборник, меч-самосек - принадлежность "святаго царя небеснаго". Особый магический характер меча ярко проявляется в том, что человек, произносящий заговор и заклинающий "против всяких ратных людей, и против их ратнево воинского ратнего (так в рукописи) оружия", напротив, призывает на себя смерть от меча-самосека. "У святаго царя небеснаго есть мечь - самосек. Когда те злы люди супостаты тот мечь достанут, тогда меня, раба Божия имярек, убеть. Тому мечю от царя небесна не отхаживати, а меня, раба Божия имярек, не убивывати". То есть меч этот мыслится как оружие, которое в принципе никогда не покидает своего хозяина (небесного царя) и не может служить злому умыслу. И значит, человек, которому уготована смерть от предварительно выкраденного волшебного меча, ничем не рискует. В контексте заговора "небесный царь" отождествляется с христианским Богом, однако сопоставление со "Сказанием о Еруслане Лазаревиче" дает основание думать, что на месте "небесного царя" в древности могло помещаться какое-либо солнечное божество из языческого пантеона. Это кажется тем более возможным, что согласно официальной православной иконографии меч является атрибутом не Бога, а архангела Михаила. Божественное оружие в системе религиозного мировоззрения являлось мерилом и защитой добра и справедливости. И всякий меч нес на себе "отсвет" этой функции.
Помимо происхождения "из потустороннего мира" или принадлежности знаменитому (и также удалившемуся в "мир иной") владельцу, "волшебности" мечу могли добавлять также надписи, которые делались на клинках при изготовлении. Надпись во многих культурах, и в том числе в восточнославянской, издревле воспринималась как магический объект. Среди мечей, найденных на территории Руси, часто встречаются надписи, представляющие собой клейма ремесленников-изготовителей (например, "Ulfberht", или "Людота коваль") и аббревиатуры благопожелательных надписей на латыни ("SNEX. NEX. NEX. NS"). Скорее всего, большинство надписей было непонятно русским владельцам. И в силу этого проступающие на металле буквы могли восприниматься как волшебные "черты и резы", которыми, по сведениям болгарского автора X в. Черноризца Храбра, древние славяне "чтяху и гадаху".
Богатой вещами со сверхъестественными функциями была и повседневная мирная жизнь. Человек старался уберечь себя от различных напастей, окружая себя амулетами - защитными оберегами. В поучениях против язычества и двоеверия постоянно встречаются упреки пастве в использовании "наузов". "Наузницы" упоминаются в Уставе Ярослава, в "Слове о томъ како погани сущее языци кланялися идоломъ" и др. Безусловным недоразумением является толкование Е.В. Аничкова слова "наузи" как формы слова "науки", под которыми, по мнению известного текстолога, "наши книжники" понимали "тайное запретное знание" - астрологию, каббалистику, алхимию. Понятно, что исследователя ввело в заблуждение обычное чередованием звуков "з" и "к" в древнерусском языке. Вряд ли, однако, древнерусские "чародейницы" и "зелейницы", расправу над которыми церковная власть, не видя в них большой опасности, препоручила ведению главы семейства с его нехитрыми воспитательными приемами, занимались еще по совместительству астрологией и каббалистикой. Зато, безусловно, изготовление защитных ладанок было их непосредственной обязанностью.