- О, сядь и отдохни хоть немного, мать Леилы, - сказал Гангу с легким раздражением, глядя сквозь низенькую отворенную дверь на фигуру Буты. Сардар торопливо шагал мимо кули, стоявших группами у пыльной дороги. По обеим сторонам ее выстроились домики, в их крышах, как в полированных щитах, отражались лучи заходящего солнца. Утомленный Гангу поднялся и вышел на улицу. Глядя на низкорослых темнокожих кули, сновавших по поселку, он испытывал к ним и симпатию и недоверие: а вдруг они окажутся такими же ненадежными, как Бута Рам или тот бабу из конторы?
- Здравствуй, брат, - произнес Нараин, подходя к Гангу с трубкой в руке. Это был высохший маленький человек, вся одежда которого состояла из повязки вокруг бедер.
- Здравствуй, - ответил Гангу с улыбкой.
- Вы приехали издалека? - спросил Нараин.
- Отсюда до нас двенадцать суток езды, - сказал Гангу. - Мы из округа Хошиарпур.
- Значит, вы пенджабцы?
- Да, мы горцы.
- А мы из Биканера, брат, - задумчиво произнес Нараин.
- Вы давно сюда приехали? - заинтересовался Гангу.
- Ах, давно, брат, очень давно, - вздохнул Нараин, посасывая трубку, он глотнул слюну и продолжал приглушенным голосом. - Лет уже двенадцать.
- Вас тоже привез сюда сардар?
- Да, всех кули сюда привозят агенты с плантаций. По доброй воле никто бы не поехал. Какое проклятие судьбы загнало вас в эти гиблые места?
- Значит, вам плохо живется? - участливо спросил Гангу.
- Что делать, брат, - покачал головой Нараин. - Такая уж наша судьба! Дома мы жили как в тюрьме, а здесь и того хуже. В княжестве Биканер был голод; тогда говорили, что магараджа отдал губернатору так много денег, что у него не хватило на постройку каналов. У нас умерло с голоду двое старших детей, и мы с женой тоже едва не умерли. Потом нам встретился сардар, и он привез нас сюда. Здесь все же лучше, чем было во время голода, потому что мы все-таки каждый день понемногу едим, и у нас теперь еще двое детей, кроме старшего Балу, которого мы привезли сюда грудным, на руках. У нас был договор только на три года, но когда срок кончился, мы не могли вернуться к себе. Я еще должен лавочнику у себя в деревне, потому что по теперешним временам никак не заработаешь достаточно: прежде, когда у сахибов дела шли хорошо и они нам больше платили, было лучше. Мы уже двенадцать лет не видали своих родных, может быть, они все уже умерли. И я не знаю, что стало с моей землей. Я слышал, что магараджа в конце концов сделал канал, и мне очень хотелось бы работать на своей земле и прожить последние годы жизни среди своих. Но уж, видно, не судьба! А ты почему сюда приехал?
- Нечего было есть, - мрачно произнес Гангу.
- Ты уже подписал договор? - спросил Нараин.
- Нет еще, - ответил Гангу.
- Все равно, теперь тебе уже не выбраться отсюда, - заметил Нараин, - ты уже никогда не вернешься на родину.
- Никогда, - согласился Гангу, как будто он и раньше догадывался о правде и примирился со своей судьбой. - А почему? - спросил он с внезапно пробудившимся любопытством.
- Скоро сам узнаешь, брат, - сказал Нараин. - Коготок увяз - всей птичке пропасть. Из этой тюрьмы не вырвешься, хотя здесь и нет решеток. Плантацию стерегут вооруженные стражники, и, если ты убежишь, они приведут тебя обратно. На днях стражники избили Балкришана, мальчика из деревни Сантал, за то, что он убежал; мальчишка надеялся, что ему удастся пробраться в Удх, к матери. А ночью стражники с фонарем обходят поселок и отворяют дверь в каждом доме, проверяя, все ли на месте. До моего приезда здесь каждый вечер была перекличка.
- Бута не говорил мне об этом, брат, - воскликнул Гангу; он возмутился при мысли, что за ним будут следить, хотя в глубине души он уже переломил себя и был готов ко всевозможным унижениям. У него на лбу обозначились скорбные складки, которые потом так и не разгладились.
- Ничего, брат, все обойдется, - начал утешать его Нараин, увидав, что чересчур напугал новичка. Помолчав, он продолжал: - Я же говорю, что здесь у нас по крайней мере есть еда, а в Биканере мы бы погибли с голоду. У меня на глазах умерли три моих брата и двое сыновей. Мы с Шамой целый месяц питались одними листьями, у нее пропало молоко в грудях, и Балу чуть не умер. А теперь вот какой вырос нам на радость, - и нежность к сыну волной поднялась в его груди.
Гангу посмотрел на своих детей, увлекшихся игрой с сыном Нараина, и тоже почувствовал некоторое облегчение.
- Эй, Балу! - внезапно крикнул Нараин, - беги и скажи матери, чтобы она приготовила гостям поесть. - Потом он обернулся к Гангу: - Поужинайте с нами сегодня вечером.
Гангу поспешил отклонить приглашение Нараина.
- Не беспокойтесь, брат. - Как все зажиточные горцы, он с презрением относился к жителям Биканера, считал их грязными, нищими, уличными попрошайками.
- Право же, нет никакого беспокойства, брат, - настаивал Нараин. - Мы с тобой называем друг друга братьями и должны жить дружно, как братья.
- Ты очень добр, но нас так много, - продолжал Гангу отказываться, - хозяйке будет слишком много хлопот. У нас еще остались сдобные лепешки с дороги, мы поедим и ляжем спать.
- Нет, нет, какие там хлопоты, - уверял Нараин; он все еще придерживался старинного обычая гостеприимства, хотя при новых экономических отношениях, укоренившихся в стране, в ходу было правило: "отдай мне свои глаза, а сам шарь впотьмах".
- Ну, спасибо, брат, - согласился наконец Гангу и позвал дочь и жену:
- Леила, дитя мое, иди помоги тете готовить! Мать Леилы, не хочешь ли познакомиться со своей сестрой?
- Пойдемте за мной, девочка, и ты, сестра, - сказал Нараин. - Я вас проведу к матери Балу.
Леила и Саджани пошли за Нараином. Будху, держа в одной руке яркий пушистый шерстяной мячик Балу, другой ручонкой уцепился за передник сестры.
Гангу посмотрел на долину, расстилавшуюся перед ним: солнце окрашивало ее пологие склоны, где росли рядами чайные кусты, то в желтые, то в ярко-красные, то в темно-синие тона. "Тут, должно быть, богатые урожаи", - подумал он. Листья шелестели, и ему вспомнилось, как на его родных полях в годы обильных дождей качаются на ветерке стройные стебли пшеницы, склоняя к земле тучные колосья. Увидел он и себя, ничтожную былинку, затерявшуюся в необъятных просторах полей, когда под вечер он возвращался усталый домой, к своей Саджани; он улыбался тогда и ей, и себе, и всему миру, уверенный, что все везде обстоит прекрасно. Каким невероятно далеким казалось ему теперь время, когда он женился и владел пятью акрами земли! Глядя на долину, которую вечерний свет превратил в золотистый сад, не хотелось верить, что жизнь здесь так ужасна, как рассказывал Нараин. Гангу ничего не замечал вокруг, он так устал после дороги, что мысли путались у него в голове; он чувствовал, как усталость, подобно медленно действующему яду, сковывает его тело; ему трудно было бы даже пальцем шевельнуть; в его душе замерли все желания - он застыл в каком-то смутном оцепенении.
Вдруг послышался шум, Балу прибежал с криком: - Отец! Сахиб, сахиб! - Гангу встрепенулся и стал оглядываться по сторонам.
- Это сахиб Хант, помощник управляющего, - шепнул Нараин, поспешно подходя к Гангу; затем он обернулся к приближавшемуся сахибу, заранее привычно прикладывая руки ко лбу для приветствия.
- Салаам, хузур, - произнес Гангу, тоже поднимая руку к голове.
- Ты новый кули? - отрывисто спросил Хант на ломаном хиндустани; голова у него тряслась, как в лихорадке.
- Да, хузур, - подтвердил Гангу.
- Кто тебя привез - сардар Бута?
- Да, хузур.
- Где он? - спросил Хант, пристально разглядывая Гангу.
Гангу покачал головой, давая понять, что не знает.
- Почему это он не явился доложить мне о своем приезде? - воскликнул Хант, не обращая больше никакого внимания на Гангу.
- Хузур, он пошел домой, - вмешался Нараин. Хант огляделся по сторонам, нахмурился, круто повернулся и хотел уже уйти, как вдруг Леила, не подозревая присутствия белого сахиба, подбежала к Гангу: - Отец, кушанье го… - но при виде белого человека отпрянула назад и в испуге убежала, сверкнув голыми пятками.
- Чья она? - обратился Хант к Нараину.
- Это моя дочь, сахиб, - сказал Гангу.
- Почему же она убежала? - возмутился Хант. - Позови ее сюда!
- Она еще ребенок, хузур, - поспешно ввернул Нараин, не дав Гангу ответить. - А вот и Бута.
- Ну ладно, - Хант махнул рукой и направился к сардару; за ним побежала стайка любопытных, глазастых мальчишек.
- Благодари судьбу, брат, - предупредил Нараин Гангу. - Этот сахиб очень дурной. Он всегда навеселе. И он не уважает ни наших матерей, ни наших сестер. Он открыто живет с тремя женами кули.
- Да ведь моя дочь еще девочка, - прошептал Гангу. - Он не мог бы причинить ей вреда.
- Здесь всего можно ожидать, брат, - возразил Нараин. - Ни одна девушка и ни одна женщина не может чувствовать себя здесь в безопасности. Но пойдем ужинать, а потом вам надо отдохнуть, вы, наверно, устали после такого длинного пути.
И он увел Гангу.