Она выйдет замуж, на его глазах, за графа Свенторжецкого, который после него, Оленина, остался самым верным кандидатом в женихи Зинаиды Похвискевой.
Он должен будет, пожалуй, даже присутствовать на их свадьбе, под руку с ненавистной женой, с этим "извергом в юбке". Мстительная Ирена, конечно, настоит на этом. Она, "божественная Зина", будет в объятиях другого, а он…
Стоит ли жить?..
Его взгляд упал на один из висевших над диваном в кабинете, среди разного оружия, пистолетов. Это был его любимый пистолет, подарок дяди Дмитревского. Виктор Павлович всегда держал его заряженным.
Вскочить на диван и снять пистолет было для него делом одного мгновения.
С пистолетом в руке он подошел сперва к дверям, ведшим из кабинета в гостиную, и запер их на ключ; то же проделал он с дверью, идущей в спальню.
Вернувшись к дивану, он сел, поднял курок и осмотрел затравку. Все было в полном порядке.
Низко опустив голову и подперев ее левой рукой, не выпуская из правой пистолета, он задумался.
Он мысленно пережил свое прошлое и будущее и вдруг стремительно приставил пистолет к правому виску.
Раздался выстрел. Тело самоубийцы дрогнуло и сползло с дивана, пистолет выпал из его рук на ковер. Из зиявшей в виске ранки сочилась кровь.
Виктор Павлович был мертв и смерть была моментальная. Его труп сидел на полу, прислонившись к дивану, с запрокинутою несколько назад и в сторону головою.
Время смерти этой жертвы Ирены Родзевич почти совпало с моментом смерти другой жертвы, несчастного Гречихина, бросившегося в прорубь.
Выстрел был услышан в квартире.
Поднялась суматоха. Вся прислуга собралась у обеих запертых изнутри дверей кабинета, недоумевая, что предпринять. Побежали за полицией.
В этот самый момент щелкнул замок потайной двери и в кабинете появилась Ирена Станиславовна. Увидав лежавший у дивана труп своего мужа, она, казалось, не была не только поражена, но даже удивлена. Точно она ожидала этого. Ни один мускул не дрогнул на ее лице.
Она подошла ближе, с холодным любопытством посмотрела прямо в лицо мертвецу и той же спокойной, ровной походкой вернулась к двери, ведущей в спальню, и скрылась в потайной двери.
Едва успела закрыться за ней эта дверь, как двери, ведущие в кабинет из гостиной, сломанные в присутствии явившейся полиции, распахнулись.
XI
НЕУТЕШНАЯ ВДОВА
Весть о неожиданно появившейся законной жене капитана мальтийской гвардии Виктора Павловича Оленина, считавшегося холостым и блестящим женихом, сменилась известием о его самоубийстве.
С быстротою молнии облетело последнее петербургские великосветские гостиные и достигло до дворца.
Мнения по поводу этого происшествия разделились.
Болыпенство жалело так безвременно и так трагически покончившего свои расчеты с жизнью молодого блестящего офицера, догадывалось, недоумевало, делало предположения.
Говорили о ловушке, подстроенной теткой и племянницей Родзевич, при участии брата последней и нескольких офицеров, утверждали, что Ирена Станиславовна знала заранее о готовящейся комедии брака, даже чуть сама не устроила ее, чтобы держать в руках несчастного, тогда еще бывшего мальчиком, Оленина и пользоваться его состоянием.
"Иначе зачем было ей так долго держать все это втайне и объявить только тогда, когда брак Оленина с Похвисневой был накануне объявления…" - говорили одни сторонники этого мнения.
"Ей на девичьем положении было свободнее жить на чужой счет, оттого и молчала…" - подтверждали другие.
Меньшинство, наоборот, негодовало на покойного, искренно или нет - неизвестно, сожалея его жену.
Независимо от осуждения самоубийства в принципе, как смертного греха, с одной стороны, и слабости духа, с другой, строгие судьи находили в поступке Оленина желание во что бы то ни стало отделаться от обманутой им девушки, беззаветно ему доверившейся и безумно его любившей. Некоторые даже видели в этом протест против высочайшей воли.
К числу последних принадлежали Кутайсов и Грубер. К мнению меньшинства склонился и сам государь Павел Петрович.
Узнав о самоубийстве Оленина, он страшно разгневался и отдал приказание все имения и капиталы покойного передать в собственность его законной жене, Ирене Станиславовне Олениной, о чем ее уведомить.
Император Павел Петрович получил известие о смерти Виктора от Ивана Павловича Кутайсова первый во дворце, и после отданного им вышеупомянутого распоряжения, отправился на половину государыни.
Он застал ее с фрейлиной Похвисневой.
Императрица утешала, как могла, свою любимицу, пораженную известием о появлении законной жены самой судьбой ей определенного жениха.
Не подготовив даже к роковой вести, государь, со все еще бушевавшим в его сердце гневом, рассказал о самоубийстве Виктора Павловича.
Императрице сделалось дурно. Зинаида Владимировна, вставшая с кресла при входе государя, упала на пол в истерическом припадке.
Государь с силой дернул за сонетку. Сбежались камер-лакеи и камер-югферы.
Государыню привели вскоре в чувство. Бесчувственную Похвисневу бережно отнесли в отдельную комнату, и как только она пришла в себя и несколько успокоилась, отвезли в придворной карете домой.
Дурное расположение духа императора продолжалось несколько дней.
Это, впрочем, не помешало ему милостиво выслушать доклад Ивана Павловича Кутайсова о просьбе Ирены, умолявшей государя похоронить своего несчастного мужа по христианскому обряду, ввиду того, что он несомненно покончил жизнь самоубийством "не в своем уме", так как в ином состоянии не осмелился бы идти против воли своего государя.
Павел Петрович приказал разрешить.
- Если бы вы видели, ваше величество, что делается с несчастной женщиной.
- Что, ужели жалеет? Не стоит… - отрывисто и совершенно в нос, что служило признаком крайнего раздражения, сказал государь.
- Убивается, страшно убивается… - вздохнул Иван Павлович. - Не оттащить от гроба, не наглядится… Исхудала, глаза опухли, куда красота девалась…
- Сердце женщины - загадка… - заметил государь.
- Истину изволили сказать, ваше величество, святую истину… А все-таки больно смотреть, жаль, бедняжку, как бы не отразилось это горе на ребенке.
- А разве она?..
- Так точно, ваше величество…
- Он жил с ней, как муж с женой, до последнего времени? - спросил государь.
- Нет основания ей не верить. Отношения ее к другим вне всякого подозрения, - заметил Иван Павлович.
- Негодяй!.. - сквозь зубы произнес Павел Петрович.
- Да, уж именно, ваше величество, о покойном, не тем будь он помянут, можно сказать: "Худая трава из поля вон".
- Вот и узнавай людей… Можно ли было ожидать этого.
- Действительно, поразительно, ваше величество, примерный офицер, тихий, скромный…
- А вот поди ж ты, кто оказался… Все время лгал, притворялся… Уж на что я знаю людей… и я ошибся… - заметил государь, отпуская Кутайсова с милостивым разрешением просьбы Ирены.
Потайная дверь, везущая на винтовую лестницу, соединявшую квартиру покойного Оленина с квартирой Родзевич, была открыта настежь.
В квартире Виктора Павловича распоряжалась всем Цецилия Сигизмундовна, устраняя дочь, действительно казавшуюся убитой безысходным горем.
Нарисованный Кутайсовым императору портрет неутешной вдовы Олениной не был ни мало преувеличен.
По получении высочайшего разрешения, у гроба начались панихиды.
На них съезжался весь великосветский Петербург.
Даже знавшие покойного Виктора Павловича Оленина по наслышке, пришли поклониться его гробу.
Их влекло, конечно, не желание отдать последний долг усопшему, а просто любопытство видеть жертву последней модной истории, а главное оставшееся в живых действующее в ней лицо - вдову покойного Ирену, которая до сих пор все знали девицею Родзевич.
За каждой панихидой Ирена Станиславовна обязательно оглашала залу истерическими рыданиями и по несколько раз лишалась чувств.
Есть женщины, выработавшие в себе до совершенства искуство обмороков и столбняков.
К выдающимся представительницам последних принадлежала и Ирена Оленина.
Еще в раннем девичестве она проделывала все это перед своей теткою.
Упасть в глубоком обмороке или в истерическом припадке для нее было делом минуты.
Симуляция была до того правдоподобно-естественна, что вводила в заблуждение даже врачей.
Видя отчаяние вдовы Олениной, многие из державшегося упомянутого нами мнения большинства поколебались и стали склонять свои симпатии на сторону "несчастной убитой внезапным горем женщины".
Большое влияние имело, впрочем, и огласившееся мнение об этой истории государя.
Наступил день похорон. С необычайной помпой и подобающими почестями вынесли гроб с останками Оленина и на руках понесли но Гороховой, Загородному и Невскому проспектам в Александро-Невскую лавру.
Ирена Станиславовна, в глубоком трауре, шла вслед за гробом всю дорогу пешком, поддерживаемая под руки ее братом Владиславом Родзевич и графом Казимиром Нарцисовичем Свенторжецким.
Двойной густой креповый вуаль мешал видеть выражение ее лица.
Масса народа шла за гробом, сотни экипажей тянулись за провожатыми.
После отпевания в церкви, в главном храме Лавры, гроб был опущен в могилу на лаврском кладбище. Ирена Станиславовна с рыданиями бросилась было за гробом, но ее с силой удержали и оттащили от могилы.
Могилу засыпали.
Ирену Станиславовну усадили в карету с ее теткою. Карета выехала из ворот Лавры, куда была подана. За ней двинулись и многочисленные провожатые, экипажи которых рядами стояли у монастырских ворот.