Он застал Владимира Сергеевича в волнении, ходившим по кабинету.
Генерал Похвиснев был полный, невысокого роста мужчина, с кругленьким брюшком и с коротенькими ножками. Он был одет в генеральском мундире, со всеми орденами. Оленина он встретил радушно, но рассеянно.
- С чего это ты, брат, в таком параде? - удивленно спросил Иван Сергеевич.
- Как с чего… все-таки будут гости…
- Не финти, Владимир… ты кого-нибудь ждешь… Недаром ты в такой ажитации…
Иван Сергеевич уселся в кресло. Генерал несколько раз молча прошелся по комнате и остановился перед своим приятелем.
- Если уже говорить… так говорить… Тебе скажу… Я действительно ожидаю сегодня к себе одну особу…
- Особу?
- Да…
- Какую же это?
- Графа Ивана Павловича…
- Кутайсова?
- Его самого… Сам назвался…
- Вот как… С чего бы это…
- Генеральша с Зиной как-то были на утреннем разводе… Граф их там увидал… Справился: кто… Ему сказали… Он при встрече со мной во дворце и говорит: красавицу какую, ваше превосходительство, привезли к нам да под спудом держите… Дозвольте хоть к вам приехать… полюбоваться… Шутник… его сиятельство…
Генерал остановился.
- Ну, а ты что?
- Я, известно, "сочту за честь" и все такое… как водится в этих случаях.
- Он бабник… Турка… горячая кровь…
- Может Зине суждено быть графиней…
- Ну, это навряд… Там Шевальиха опутала его сиятельство с ног до головы…
- Что Шевальиха… актерка… не жена…
- Ну, такие-то хуже жен… - заметил Дмитревский. Ему почему-то в этот момент вспомнился Оленин. "Что-то он со… своей?.." - мелькнуло в его голове. Генерал продолжал ходить нервными шагами по кабинету.
- Шевальиха, что Шевальиха… Такие и после свадьбы остаются… Не в этом дело… Капиталов у графа хватит… - говорил он, как бы рассуждая сам с собою.
- Остаются-то остаются, но об этом следует спросить Зину… Останется ли довольна она.
- Зинаида у меня умна… Такие пустяки ее не остановят.
- Это праведницу-то? Уж подлинно в тихом омуте… - заметил Дмитревский.
- Что ж праведница… Она умеет себя показать… Не всем надо знать, что кто думает…
- Такая мудрость жизни в молодой девушке, по-моему, отвратительна…
- Ну, пошел, поехал… Знаем мы тебя, уж поистине праведник, вас с Полиной на одну осину… Та тоже помешана на естественности и откровенности…
- И прекрасно… Такова и должна быть девушка, этот цветок, растущий на воле и не изуродованный искусственным жаром теплиц… К сожалению, такие девушки теперь редки…
- А по моему этот цветок, не сожженный жаром теплиц, просто дура… Она никогда не сделает партии…
- Она выйдет по любви и будет счастлива…
- Тебе хорошо, когда у тебя мошна-то по швам расползается, говорить о счастьи, а попробовал бы с сотней-другой душ…
- Можно быть счастливым и при небольших средствах…
- Вот что, Иван, ты это дело брось, и не вбивай еще больше дури в голову девчонке…
- Я ничего никому не вбиваю, я говорю, что думаю…
- Я ведь знаю, что ты стоишь горой за Гречихина, но этому не бывать… Слышешь, не бывать…
- Слышу… Мне ведь от этого ни тепло, ни холодно… Жаль Полину, но ведь она не моя, а твоя дочь… Выдавай ее не только за турка, а хоть за китайца… - рассердился Иван Сергеевич.
- Идите в гостиную, начинают съезжаться… - вошла в кабинет Ираида Ивановна и тотчас же вышла.
- Вот что, брат, ты там не проболтайся на счет Кутайсова, я хочу им приготовить сюрприз…
- Хорошо, хорошо, мне что за дело.
- А может он и не приедет?
- Может…
- Нет, скажи серьезно… Ты его лучше знаешь.
- Шевальиха задержит если…
- Авось не задержит… - тревожным тоном заметил генерал, и поставив трубку, которую курил, ходя, на подставку, вместе с Иваном Сергеевичем вышел в гостиную.
Там уже было человек десять посторонних.
Гости принадлежали к числу военных, бывших сослуживцев майора, так внезапно сделанного генералом. Многие были тоже в отставке, а другие перешли в штатскую службу.
Три дамы и одна золотушная девица, одетые по последней моде, вносили разнообразие в мужское общество.
С дамами беседовала Ираида Ивановна, а с золотушной девицей - Зинаида Владимировна.
Кто, как мы, по праву бытописателя, видел ее за какие-нибудь полчаса в ее комнате, посмотрев на нее теперь, не узнал бы ее.
Это была совершенно другая девушка. Она придала своему лицу какое-то выражение неземного существа, мечтательной наивности - она сияла какою-то, казалось, неподдельною святостью. За это-то выражение Иван Сергеевич, давно раскусивший ее, и называл насмешливо "праведницей".
Генерал начал здороваться с гостями. Иван Сергеевич оказался знаком со всеми.
Мужчины окружили его и стали поздравлять. Обращаясь к нему, они называли его вашим превосходительством.
Это не ускользнуло от внимания Ираиды Ивановны и Зинаиды Владимировны.
Обе они подняли головы и прислушались.
- Вы кажется Иван Сергеевич за компанию с Владимиром в генералы произвели? - крикнула она.
- Да он и есть генерал… Разве вы не слышите, мы его поздравляем…
- С чем? - вмешался в разговор Похвиснев, подходивший к ручке дам.
- Как с чем. Разве вы не знаете? Он сегодняшним приказом назначен товарищем министра уделов и переименован в действительные статские советники… Завтра приказ выйдет.
- Вот как… Хорош друг… Мне хоть бы словом… - укоризненно покачал головою генерал.
- Я и забыл об этой неприятности, - засмеялся Дмитревский. - Да кроме того, ты меня так пушил в кабинете, что я не имел времени, если бы и помнил. Истинно по-генеральски распек…
- За что?
- Да так, у нас завязался философский спор о жизни… Мы ведь с ним всегда спорим…
Разговор перешел на приключения с Владимиром Сергеевичем и Дмитревским.
Оба, по просьбе гостей, рассказали подробно происшедшие с ними случаи.
- Он счастливее меня отделался… - окончил свой рассказ Иван Сергеевич. - Ему воздали почести и оставили в покое, а меня запрягли… Буду я уж в этих уделах не у дел…
- Ишь скромничаешь… Министром будет… - заговорили кругом.
Ираида Ивановна и Зинаида Владимировна стали глядеть на него более почтительно.
Одна Полина смотрела на "дядю Ваню" своим обыкновенным светлым, любящим взглядом.
Когда Иван Сергеевич отошел от группы мужчин, она тотчас подошла к нему.
- Поздравляю, дядя Ваня… Отчего же ты мне не сказал?
- Да право же забыл! Да и что интересного… Ведь оттого, что я стал товарищем министра, я не изменился и узоров на мне не нашили…
- Вот я тоже, сделайся сейчас хоть царицей, осталась бы такой же как я есть…
- Так и следует, человек должен быть прежде всего человеком…
- Диву я даюсь на Зину…
- Это на "праведницу"?
- Ты ее не любишь, дядя, а мне ее жаль…
- Жаль?
- Ей, вероятно, очень тяжело быть не тем, что она есть и вечно следит за собою… Если бы ты видел ее перед гостями у нас в комнате.
- Что же?
- Она совсем другая… Нет этих ни опущенных глаз, ни сдержанной улыбки… Она, напротив, горячая… резвая, капризная…
- Знаю, знаю… словом - "праведница".
- Я еще вот что хотела сказать тебе дядя…
- Что моя, растрепочка?
- Она ведь влюблена.
- В кого?
- В Виктора Павловича.
- Успокойся, голубчик, такие как она не влюбляются, они влюбляют только в себя.
- То есть ей хочется выйти за него замуж.
- Это другое дело…
В это время вошедший слуга торжественно доложил:
- Его сиятельство граф Иван Павлович Кутайсов.
Генерал и генеральша бросились встречать почетного гостя.
XX
АББАТ ГРУБЕР
Графу Ивану Павловичу Кутайсову - любимцу императора Павла Петровича, было в то время сорок три года. Это был видный, красивый мужчина, со смуглым, выразительным лицом, обличавшим его восточное происхождение.
Интересна судьба этого человека.
Двенадцатилетний турчонок, присланный в подарок императрице Екатерине в первую турецкую войну 1769 года, он был, после совершенного над ним святого крещения, подарен ею сыну - великому князю Павлу Петровичу, которому шел в то время пятнадцатый год.
Великому князю полюбился турчонок. Он разделял с ним и научные занятия, и игры, а затем был им определен в гатчинские войска и скоро достиг в них штаб-офицерских чинов.
Павел Петрович был неразлучен со своим любимцем. Он был вместе с ним и по получении известия о кончине императрицы в ноябре 1796 года.
По восшествии на престол, император Павел осыпал своего любимца почестями и наградами - он был сделан графом Российской империи.
Граф Иван Павлович не остался неблагодарным за монаршие милости и был беззаветно предан своему государю. Любовь его к Павлу Петровичу доходила до обожания. Он ревниво охранял предмет этой любви от посторонних влияний.
Увлекающийся по натуре, император доставлял Ивану Павловичу много горьких минут нравственных страданий.
И теперь, несмотря на то, что исполнил слово, данное Владимиру Сереевичу Похвисневу и приехал полюбоваться на его красавиц, граф был, видимо, не в своей тарелке.
Произошло это от одного события в интимной жизни двора, приблизившего к трону нового любимца.
Этот любимец был иезуит - аббат Грубер.
Аббат был один из выдающихся распространителей иезуитизма. Он родился в Вене, воспитывался в иезуитской коллегии и получил там прекрасное разностороннее образование.