– Помнит ли вас французский император сейчас? – усмехнулся Развозов.
– Еще как помнит! – расхохотался Поццо-ди-Борго. – Бонапарте давно мечтает свести старые счеты. Он объявил меня изменником, велел поймать и казнить! Но, думаю, его самого казнят куда раньше!
Английский полковник Макензи был менее словоохотлив, но и он рассказал немало интересного из жизни своего отца, известного путешественника по Северо-Западной Америке. Коллежский асессор Козен веселил всех анекдотами из жизни старых дипломатов. Наконец грек-лоцман объявил: – Виден Баргарт! Подходим к Рагузе!
Вдалеке за линией горизонта смутно угадывалась в дымке гора Баргарт. Дипломаты начали собирать свои саквояжи.
По прибытии на рейд Рагузы пушечным выстрелом при поднятии купеческого флага вызвали с берега российского консула. Тот прибыл и тут же отплыл обратно, забрав с собой всех трех пассажиров.
Утром следующего дня рагузинский правитель – ректор прислал на "Венус" вино и зелень. Пользуясь стоянкой, Развозов пригласил офицеров съехать на берег.
– Посмотрим, что здесь к чему. В здешних краях нам, судя по всему, плавать еще долго, а потому изучать все надлежит обстоятельно! – назидательно сказал он своим подчиненным.
Вся Рагуза представляла собой три уходящие в гору улочки, усеянные торговыми лавками. Бывший славянский Дубровник, а ныне Рагуза, несмотря на свои малые размеры, имела огромный торговый флот, и здесь каждый второй жил и живет контрабандой. Не имея собственных сил, Рагуза искала покровительства у сильных. А потому рагузинцы всегда платили немалые деньги то турецкому султану, то неаполитанскому королю, то римскому папе с австрийским императором. Рагуза – дворянская республика. Своих ректоров рагузинцы избирали ровно на месяц, а затем весьма неучтиво выгоняли из городского дворца. Все дворяне – католики, простой же народ сплошь православный.
– Французы уже захватили Далмацию, и нам в Петербург отсюда не выбраться! – объявил Развозову вернувшийся на фрегат Поццо-ди-Борго. – Надо следовать в Фиуме или Триест!
К вечеру "Венус" вышел в море. Развозов торопился, а потому велел поднять все возможные паруса. Лоцман, глядя на покрытую облаками вершину Баргарта, хмурился. Облака над горой – явный признак скорой бури. "Венус" ожесточенно лавировал между многочисленных камней и островков, стремясь вырваться на чистую воду. Пассажиры-дипломаты разбрелись по каютам. Волнение меж тем усиливалось. Пришлось брать рифы. Обнаружили разбитое, заливаемое водой судно. С него отчаянно кричали люди.
– Венецианская требакула! – констатировал лоцман. – Судя по осадке, загружена товаром!
Укрываясь от ветра и дождя, офицеры совещались, как быть.
– И шлюпку спускать рискованно, и людей в беде бросать не по-христиански! – высказывался командир, – Остается одно: выкликать охотников! – Я первый! – тут же не удержался Броневский.
– Ну что ж, Владимир, с Богом! – кивнул Развозов. Подошли как можно ближе и легли в дрейф. Броневский с шестью добровольцами спустили малый ялик и скрылись в волнах. Порой казалось, что им не добраться, но верткий ялик снова и снова взлетал на гребни волн. Наконец, он достиг полузатопленного судна. Удачно кинули тонкий конец, доставленный с фрегата. Затем по нему передали уже прочный канат и взяли судно на буксир. На требакуле оказалось семеро французов. От голода и перенесенного страха они еле двигались. У России с Францией война, но у моряков свой кодекс чести, ибо еще в петровском уставе сказано: "если неприятельский корабль претерпит какое-либо бедствие в море, будет просить помощи, то подать ему оную и отпустить". Французов переправили на "Венус", и ими занялся лекарь. На требакуле за старшего остался Броне-вский. Перво-наперво отыскали пробоину в трюме. Плотник ее быстро заделал, матросы откачали воду. Подправили мачты, поставили паруса. Когда ветер несколько поутих, французы вернулись на свое судно. Им передали продукты и бочку воды. Шкипер Бартоломео Пицони долго тряс руку Развозову и говорил, что никогда не забудет его милости.
– Да о чем ты! – отмахивался тот. – Неужели, если бы мы терпели бедствие, вы прошли бы мимо?
Уже многим позднее команда "Венуса" узнает, что французский шкипер отыщет в Анконе несколько русских солдат, насильно зачисленных во французскую армию, и, рискуя жизнью, поможет им бежать на Корфу.
А пока "Венус" швыряло в волнах порывами начавшейся бури. Фрегат положило на бок. Вахтенный мичман Насекин кричал отчаянно: – Право на борт! Люди наверх!
Насмерть перепуганные пассажиры летали вместе со столовыми приборами из угла в угол кают-компании, пока не удалось уклонить фрегат от шквального порыва. Едва развернули судно, крик впередсмотрящего: – Прямо по курсу скала!
Менять курс было уже поздно, оставалось уповать лишь на Бога да на удачу. С торчащими из воды камнями разошлись в каком-то полуметре. От бури спрятались за островком Сансего. На острове нашли свежую воду, много птицы и черепах. Черепахам были особенно рады, так как их мясо считалось особо полезным при цинге. У острова Сан-Пьетро обнаружили итальянскую галеру, но та успела уйти на мелководье и достать ее не смогли. Дали несколько залпов и прошли мимо. На подходе к Триесту встретили турецкое судно, шкипер которого сообщил, что все побережье от Триеста до Фиуме уже занято французскими войсками.
– Что будем делать? – поинтересовался у дипломатов Развозов.
– Возвращаться на Корфу! – ответили те, посовещавшись.
Забирая в паруса ветер, "Венус" лихо развернулся и устремился в обратный путь.
– Выходит, зря в море выходили и средь волн мучились! – невольно вырвалось у несшего вахту Броневского. Стоявший подле Развозов лишь хмыкнул:
– В том, чтоб средь волн мучиться, и есть суть нашей фрегатской службы!
– Возвернемся, хоть отдохнем! – вздохнул измученный качкой мичман.
– А вот в этом я глубоко сомневаюсь! – усмехнулся Развозов. – Мы не линкоровские, нам в гаванях по чину стаивать не положено!
***
В тягостные дни аустерлицкого известия на стоящих в бухтах Корфу кораблях было на редкость тихо. Молча, без привычных песен, собирались по вечерам на баке матросы, молча пили свой обжигающий чай-"адвокат" в кают-компаниях офицеры. О самом сражении старались вслух не говорить, но страшное слово Аустерлиц довлело над всеми.
Кроме этого, как это обычно бывает, навалились мелкие, но досадные неприятности. Не хватало медикаментов и дров. Особо трудным было положение с деньгами. Венецианский аккредитив превратился в ничего не значащую бумажку. Наличного золота у командующего тоже не было. Попросил Сенявин прислать таганрогского каменного угля, в ответ командующий Черноморским флотом маркиз де Траверсе сообщил, что ничего высылать не намерен, ибо за время перевозки уголь обратится в мусор и явится лишь ненужной тратой денег. Наконец, после долгого ожидания прибыл транспорт с продуктами из Севастополя. Но когда распечатали мешки с сухарями, оттуда полезли легионы червяков. Принимавший продовольствие интендант Лисянский, увидев это, пришел в ужас:
– Я принять эту мерзость не могу, зовите командующего!
– Ссыпайте обратно! – велел Сенявин, едва взглянув на шевелящихся червей. – И отправляйте назад в Севастополь!
История о посылке транспорта с гнильем получила широкую огласку. Командующему Черноморским флотом маркизу де Траверсе пришлось затем долго оправдываться перед Петербургом, рассказывая, что паутины в мешках было немного, а червячки были маленькие. Этого он Сенявину не простит никогда, а придет время, рассчитается сполна.
Но пока до черных дней еще далеко. Сейчас же надо было как-то выживать. А потому, несмотря на все трудности, Сенявин возобновляет прерванные было работы по строительству адмиралтейства на Корфу, отсылает фрегат "Кильдюин" в Черное море за мастеровыми людьми и корабельными материалами, создает шестимесячный запас продовольствия.
Однако в эти дни Сенявина ожидал еще один неприятный сюрприз от потерявшего на время самообладание Александра. Когда курьер доставил вице-адмиралу очередное высочайшее послание и Сенявин сорвал сургуч, ноги его невольно подкосились. Стоявший подле флаг-офицер бросился к командующему:
– Дмитрий Николаевич! Что с вами! Кликнуть лекаря! – Не надо! – отмахнулся Сенявин. – Пройдет!
Лицо его было, однако, белым как полотно. В царском повелении черным по белому значилось: "По переменившимся ныне обстоятельствам пребывание на Средиземном море состоящей под начальством вашим эскадры сделалось ненужным, и для того соизволяю, чтобы вы при первом удобном случае отправились к черноморским портам нашим со всеми военными и транспортными судами, отдаленными как от Балтийского, так и от Черноморского флота, и по прибытии к оным, явясь к главному там командиру адмиралу маркизу де-Траверсе, состояли под его начальством…"
Послание было еще одним эхом Аустерлица, качнувшего в одно мгновение чашу мировой политики в сторону Парижа. Отныне все условия диктовал только Наполеон, а делать он это умел весьма неплохо! По условиям позорного Пресбургского мира Вена уступала Франции в числе многих земель и стратегически важную Далмацию, которую двенадцать лет назад, уничтожив Венецианскую республику, Наполеон вынужден был все же отдать австрийцам. Так подтвердились все ранее бродившие слухи в их самом худшем варианте.