В сердце молодой девушки, подготовленной рассказами Фанни Михайловны о сыне, к нежному сочувствию к последнему, Николай Герасимович нашел полный отклик своим чувствам к "несравненной Гранпа", своим надеждам и упованиям.
Зина, как он начал звать ее, с ее дозволения и по настоянию Фанни Михайловны, заявившей, что она ему все равно, что сестра, ободряюще действовала на молодого Савина, она выслушивала его всегда с увлечением, соглашаясь с ним, а, главное, ее общество, близость ее, как молодого существа, свежестью и грацией напоминающей ему Маргариту, успокоительно действовали на его нервы, постоянно напряженные перед предстоящим объяснением с отцом и оскорбительными для "его кумира" разговорами с матерью.
Эти долгие беседы молодых людей не ускользнули от внимания Фанни Михайловны и вызвали ее подозрения относительно намерений сына.
Она сообщила эти подозрения Герасиму Сергеевичу.
- А пусть его утешается… - заметил тот.
- А неровен час… - испуганно сказала Фанни Михайловна.
- Все лучше, чем танцорка! - ответил ей муж. - Хорошая девушка… На наших глазах выросла…
Фанни Михайловна успокоилась.
XXV
СОВЕТ ЗИНЫ
На дворе стояли первые числа февраля 1876 года.
В первой из двух отведенных в родительском доме молодому барчуку прекрасно и комфортабельно меблированных комнат, на покойной кушетке лежал Николай Герасимович и думал тяжелую думу.
В доме шла суматоха.
Герасим Сергеевич уезжал по делам в Москву, и тройка лошадей, запряженная в карету-возок, стояла у подъезда.
Домочадцы провожали главу семьи, но сын не участвовал в этих проводах.
Он лежал у себя в комнате навзничь на кушетке и глядел куда-то вверх, в пространство, помутившимся взглядом. Для него было все кончено.
Сегодня утром, после долгого откладывания, он наконец решился заговорить с отцом о своем браке.
- В наше время, - сказал ему Герасим Сергеевич, не дав даже окончить начатую им фразу: "Я писал вам, батюшка, о моей любви, эта любовь…" - мы тоже увлекались балетными феями и даже канатными плясуньями, но не смели и подумать не только писать, но даже обмолвиться перед родителями об этих любовных интригах с танцорками…
- Но, батюшка, - возразил было Николай Герасимович.
- Я все сказал… - прервал его отец. - Между нами, кажется, все выяснено, ты знаешь положение твоих дел, ты знаешь цифру твоего состояния, ни одной копейки более от меня ты не получишь… Ты уже взрослый, даже в отставке, - иронически улыбнулся Герасим Сергеевич, - потому сам можешь рассудить, должен ли ты заняться каким-либо делом, чтобы прожить безбедно, всеми уважаемый, до старости, или же можешь истратить свое последнее состояние на содержание танцорок… Исправлять тебя поздно - ты только сам можешь исправиться…
- Но, батюшка, я не позволю… - возвысил голос сын.
- Что-о!.. - крикнул отец. - Ты забываешься… Вон!.. Нам не о чем больше разговаривать, а выслушивать рассказы о твоих любовных похождениях не дозволяют мне мои седые волосы…
- Это честная девушка… - выкрикнул молодой Савин.
- Это только возвышает… ей цену… - презрительно кивнул Герасим Сергеевич. - Триста тысяч, прокученных тобой, пригодились бы…
- Батюшка… - вне себя сделал шаг к отцу Николай Герасимович.
Они оба стояли друг перед другом в кабинете Герасима Сергеевича.
- Пошел вон!.. Не собираешься ли ты меня бить?.. - крикнул старик.
Молодого Савина отрезвил этот крик, он повернулся и, шатаясь, пошел к двери.
- Чтобы я не слыхал от тебя ни одного слова об этой… танцорке. Образумься до моего возвращения… - бросил ему вдогонку Герасим Сергеевич.
Николай Герасимович, бледный как смерть, отправился к себе в комнату и бросился навзничь на кушетку.
В этом положении мы и застаем его.
Он мысленно переживал только что происшедшую сцену между ним и его отцом.
"Все кончено!.." - несколько раз повторял он про себя шепотом, полным неподдельного отчаяния.
Николай Герасимович не ожидал такого оборота, который принял его разговор с отцом по поводу его женитьбы. Он полагал, что отец рассердится, начнет убеждать его в неблагоразумии этого шага, говорить о чести их рода и неравенстве этого брака. Молодой Савин приготовился уже к ответам на эти доводы. Он надеялся, что его красноречие, подогретое искренним чувством к избраннице его сердца, если не убедит отца, то смягчит его, что останется надежда убедить его возобновленным разговором через несколько дней. Все было в этом смысле обдуманно молодым Савиным, обо всем он долго совещался с Зиной, и она одобрила этот план и тоже выразила надежду, что старика убедят доводы любви, которую питал его сын к этой прелестной девушке, готовой подчас бросить сцену, чтобы посвятить его сыну всю свою жизнь. Николай Герасимович даже хотел прочесть отцу письма Маргариты, эти послания, дышавшие искренним чувством.
И вдруг все кончено!
Герасим Сергеевич, оказывается, не пожелал даже выслушать его, не поинтересовался силою чувства к увлекшей его девушке, считая это чувство за одну из тех заурядных "любовных интриг" с танцоркой, с канатной плясуньей, в подробности которых взрослые сыновья, из уважения к родителям, не смеют посвящать их; родители смотрят на такие "интрижки", если знают о них стороной, как на "дань молодости", сквозь пальцы и не поднимают о них вопроса, как о несерьезных и скоропроходящих увлечениях.
Такая постановка вопроса, кроме того, что была оскорблением чувства Николая Герасимовича, делала невозможным какой-либо разговор по этому предмету.
Отец, значит, не только не давал своего согласия на брак с танцовщицей, но даже не допускал о нем и мысли в голове своего сына.
Это было препятствие, которое ни с какой стороны нельзя было обойти.
"Что делать? Что делать?"
Этот вопрос жег мозг молодого Савина.
Он продолжал лежать с открытыми глазами, устремленными в одну точку.
Вдруг дверь комнаты распахнулась, и на ее пороге появилась Зиновия Николаевна.
Увидев лежащего на кушетке молодого человека, она остановилась и даже попятилась назад, но Николай Герасимович вскочил.
- Зина, вы…
- Меня послала тетя Фанни узнать, что случилось, что вы не пришли проститься с Герасимом Сергеевичем…
- Он уехал?
- Уехал.
- Я с ним простился… - глухо произнес Савин.
- Когда?.. - вопросительно поглядела на него молодая девушка и вдруг воскликнула. - Да что с вами, на вас лица нет…
- Я говорил с ним…
- Говорили?
- Да.
- И что же?
- Он, видимо, не допускает и мысли о подобном браке с танцоркой.
Николай Герасимович с трудом выговорил последнее слово.
- Какое несчастье! - с неподдельным горем воскликнула Зиновия Николаевна.
- Что мне делать? Что мне делать? - как бы про себя, в свою очередь произнес одновременно Савин.
- А если вы женитесь без его позволения… Что будет за это вам? - вдруг спросила она.
- Женюсь… без позволения… - с расстановкой повторил Николай Герасимович. - И в самом деле, Зина, какая простая вещь, а мне не приходило в голову… Но тогда он меня не пустит на порог своего дома, лишит наследства…
- Он сказал это?
- Нет, этого он не говорил… Повторяю, он даже не считает это серьезным, он прямо обо всем этом отказался говорить со мной…
Зина в задумчивости села на кушетку, на которую опустился и Савин.
- Я думаю, что, если бы вы женились и все было кончено, дядя в конце концов простил бы вас… Он добрый…
- Как для кого?
- Для вас, и для всех… Ведь это первый отказ с его стороны в вашей просьбе… Ведь не развенчаешь… Он посердился бы, посердился бы, да и простил… Он добрый.
- Вы умница, Зина! Я последую вашему совету… Как только он возвратится, я поеду в Петербург и женюсь. Я не могу жить без Марго… Вы не понимаете, Зина, как я страдаю…
- Понимаю, Николай Герасимович, конечно, я еще никого так не любила, но я много читала и могу поставить себя на ваше место.
- Вы ангел, Зина…
Он взял ее руку и поцеловал ее.
- Ах, что вы, зачем это! - сконфузилась она, вся вспыхнув от неожиданной первой ласки с его стороны.
- Вы мой единственный добрый друг! - воскликнул он.
- Я рада, что вы считаете меня другом… - просто сказала она.
- Лучшим, дорогим другом, Зина!
- Вы когда же хотите ехать?
- На другой день после возвращения отца.
- А в июле я тоже приеду в Петербург… - с радостной улыбкой сказала она.
- Вы?
- Да, я… Меня отвезет туда тетя Фанни, и я буду жить в доме дочери ее гувернантки.
- Зачем?
- Я буду учиться.
- Учиться?
- Да, я хочу учиться на доктора…
- Вы хотите быть женщиной-врачом?
- Это моя давнишняя мечта, но дядя Герасим Сергеевич слышать прежде не хотел об этом, а за последние дни на него вдруг напал добрый стих, и сегодня, после утреннего чая, это значит прежде, нежели он говорил с вами - он согласился, и тетя Фанни в июле везет меня в Петербург… Мне только одно грустно… - вдруг заторопилась она.
- Что именно?
- Что день, в который мне удалось добиться разрешения дяди, был днем отказа с его стороны вам…
- Я и не надеялся на согласие… Я думал, что я сумею его убедить исподволь… А теперь я последую вашему совету… Женюсь и, приехав с молодой женой сюда, упаду к его ногам… Если его не тронут мои мольбы, то тронет ее красота, я в этом уверен…
- И вы не ошибетесь… Он добрый… он простит… Однако, тетя Фанни там дожидается ответа… Пойдемте к ней, - вдруг спохватилась она.
- Пойдемте, но только ни слова о нашем разговоре… У мамы нет тайн от отца…