* * *
Перед входом в генеральскую землянку Фёдор лицом к лицу столкнулся с бравым воякой в черкеске и папахе, с шашкой на ремённой портупее. Огни бивуачных костров блеснули на офицерских аксельбантах.
- Кто таков?
- Разведчик Гребенского казачьего полка Фёдор Туроверов явился по вызову его высокопревосходительства...
- Проходи, - коротко ответил офицер, откидывая дощатую дверь.
Сумрак и тишина заполняли пространство комнаты. Столик красного дерева, тот самый, что Фёдор приметил в повозке Кирилла Максимовича, стоял под высоким окошком. Огонёк лучины порхал над узким горлом бронзового кувшина, освещая кипы бумаг и письменный прибор. Двое мужчин склонились над столом. Первый - огромного роста и богатырского сложения, в цвете лет, с копной седых волос над загорелым лбом. Огромные усы и бакенбарды придавали его лицу львиное выражение. Весь он был огромен: и тело, и каждая черта лица, и звук его голоса даже в шёпоте, переливающийся громовыми раскатами. Ботфорты, офицерские штаны с лампасами, свободного кроя солдатская рубаха не могли скрыть неукротимой мощи и энергии его тела. Тёмно-серые глаза его даже в полумраке шатра источали сияние незаурядного ума, несокрушимой воли, жизнелюбия и веры.
"Ермолов", - подумал Фёдор, замирая на пороге.
Второй - сидел на раскладном походном стуле, зябко кутаясь в шёлковый архалук. Худощавый человечек, рыжий, с тонкими чертами лица. Тёмный взор его блистал необычайной глубиной, выдавая незаурядный ум и энергию. Этот, второй, говорил медленно и тихо, но фразы его были остры. В звуках его голоса звенели отточенными гранями лёд и металл.
"А это, видать, Вельяминов", - размышлял Фёдор, прикидывая удобный момент, чтобы обнародовать своё появление.
- Завтра ждём визита старейшин, - сказал Ермолов. - Послушаем ещё раз байки этих подлецов...
- Вешать всех, Алёша. Что толку слушать домыслы лгунов и предателей?
- Нет, брат. Сначала пуганём. Быть может, моя зверская рожа, да огромная фигура да широкая глотка подействуют на азиатов отрезвляюще.
- Ты, Алёша, гуманист, человеколюбец, снисходительный и добрый, - холодно заметил Вельяминов.
- Снисхождение в глазах азиатов - знак слабости, Алёша. Я прямо из человеколюбия намерен быть строг до неумолимости. Пусть сначала дадут аманатов - а там увидим.
- Ты что стал в дверях, казак? - Ермолов внезапно обернулся. - Подходи ближе! Для дела зван, а не шпорами пол скрести.
- Разведчик первого эскадрона Гребенского полка Фёдор Туроверов явился по приказу... - рапортовал Фёдор.
- Вольно, казак, - засмеялся Ермолов.
- Разведчик, - усмехнулся Вельяминов. - Мы не на смотру. У нас приватная беседа. Доверительная, понимаешь?
- Подойди-ка ближе, разведчик. Разглядеть тебя хочу, - сказал Ермолов.
Фёдор подошёл ближе к столу, на свет.
- Экий ты бравый парень. Прав, Кирилла Максимович. Он хороших вояк сразу отличает. Значит, места здешние хорошо знаешь?
- Как не знать...
- Райский уголок, не правда ли? - Ермолов улыбался.
- Да, - неохотно согласился Фёдор. - Обильно нашей кровью политы эти чудные места.
- А вот мы их ещё более приукрасим, - подмигнул Ермолов. Улыбка красила чрезвычайно черты его сурового лица. - Есть у нас намерение воздвигнуть на сиих живописных берегах, и речных, и морских, ряд крепостных укреплений. Но сейчас главное не в этом. Я намерен оставить тебя при своей персоне, казак. Для личных поручений и связи. Согласен ли?
- Мы люди служивые и приказы не обсуждаем, ваше высокопревосходительство. - Фёдор выпрямился и звякнул шпорами.
- Ещё как обсуждаете, - холодно заметил Вельяминов. - Трудненько приживаются в казачьем войске простые правила повиновения начальству.
Фёдор ещё раз изумился хрупкости сложения военачальника, известного в войске сурового гонителя лесных шаек и ревнителя воинской дисциплины. Алексей Александрович был не стар ещё, почти ровесник Фёдора, но уже седоват, узок в плечах. В полумраке шатра, рядом с внушительной фигурой Ермолова он казался мальчиком-подростком.
- Вы, казаки-порубежники, такие же бандиты, как ваши визави, чечены и лезгины. Одно лишь обнадёживает - крещёный народ, а так...
- Но именно этим свойством своей натуры и ценен для нас Фёдор Туроверов, - заметил Ермолов.
- А вот это - тебе решать, Алексей Петрович. - Вельяминов отошёл в сторону, вглубь шатра, туда, где господствовал сумрак, словно обиделся или не хотел мешать беседе.
- Присядь, казак. - Ермолов без лишних церемоний придвинул раскладной стул. Сам уселся, широко расставив обутые в ботфорты ноги. - Чего стоишь? Или оробел, герой?
Фёдор уселся, опираясь на рукоять шашки.
- Шашка у тебя чеченской работы, местной?
- Не-а, ваше высокопревосходительство, моей дед по матери кузнецом был. Митрофания - его работа.
- Митрофания, говоришь... - Ермолов задумчиво посмотрел на изукрашенные сложным узором ножны. - Заботиться об оружии умеешь? Любишь оружие?
- Как не любить. - Фёдор смутился. Грозный военачальник с ходу угадал главнейшую из его, Фёдора, страстей. Болтаясь по горам и тайком, в разведке, и в открытую сшибаясь с коварным и жестоким противником, казак Туроверов научился ценить в оружии надёжность и относиться к нему с трепетной любовью. Оба пистолета нахчийской работы казак добыл в кровавой стычке. Они были простыми, орнамент украшал лишь рукояти из рога тура, но били метко и при заботливом уходе не давали осечек. А вот ружьё Фёдор купил у самого мастера Дуски из аула Дарго. Отдал за него неплохого рабочего коня. Кинжалы на наборном поясе чудесной Сирийской работы снял с мёртвого черкашина. Эх, пришиб тогда мерзавца, таскавшего их с Ванькой по горным склонам две недели к ряду.
- Называй меня Алексеем Петровичем, герой, - продолжал Ермолов.
- Так точно, Алексей Петрович.
- Ты, Фёдор, грамоте обучен?
- Так точно. В нашей семье все читать и писать умеют. Мой дед по отцу дьяконом служил.
- Да ты, парень, так же как мы с Алексеем Александровичем, старого рода, - засмеялся Ермолов.
Закурили. Фёдор обратил внимание на генеральскую трубочку.
"Точно такая же, как у почтенного Кирилла Максимовича", - подумалось ему.
- Хоть и поган местный табак, а что делать? - Ермолов выпустил дым из широких ноздрей.
- В поганых местах - поганый табак произрастает, - заметил из темноты Вельяминов.
Он тоже курил. Табачный дым живописными облаками поднимался к бревенчатому потолку.
- Хан Мустафа Ширванский, старая каналья, коварный умысел против нас вынашивает. - Ермолов говорил медленно, в промежутках между затяжками.
Генерал смотрел на Фёдора в упор, лицо снова стало жёстким и сосредоточенным. Генерал говорил о деле.
- Так вроде ж замирился хан с Расеей, - пробормотал Фёдор.
- Слушай старших, казак, - ударил из темноты голос Вельяминова. - Привыкай к дисциплине.
- Он привыкнет, Алёша, привыкнет, - Ермолов снова улыбнулся и продолжил: - Хан Мустафа чрезвычайно богат, а ещё более хитёр и подл. Сей неверный и злоумышляющий подданный государя нашего тайно собирает войско. Планы его темны, но угадываемы. Опасаясь подлых вылазок с его стороны, я посылаю в Тифлис Алексея Александровича с частью войска. С ними идёт и твой эскадрон, казак.
- ...мы к походам завсегда готовы. Лоб перекрестим, ногу в стремя и....
- ...а тебя, Фёдор Туроверов, я оставляю при себе, связником. Случись чего - поскачешь в Тифлис или в Ширвань, или куда Бог приведёт. А пока, суть да дело, будешь о моём оружии заботиться. Я, парень, при моей походной жизни целым арсеналом обзавёлся. Храню его здесь в землянке. Так что милости просим, Фёдор Туроверов - гребенской казак.
- Так точно, ваше высокопревосходительство, - рапортовал Фёдор, вскакивая. Нарядные ножны Митрофании ударились о лесину, подпирающую купол. Разведчик смотрел не на главнокомандующего, а в сумрак землянки, туда, где предположительно мог находиться генерал Вельяминов.
Ермолов смеялся долго и заразительно. Его могучее тело сотрясалось, складывалось пополам. В уголках глаз блестела влага. На шум прибежал адъютант, Николай Самойлов - Николаша…
- Ты посмотри на этого проныру, граф, - хохотал Ермолов, обращаясь к нему. - Вот кто наши райские кущи вдоль и поперёк знает. Только крепче держи его за полы черкески, иначе растворится под пологом здешнего поганого леса, как утренний туман.
- Снова вы меня, Алексей Петрович, титулуете, - смутился Самойлов. - Мы же договаривались!
- Как же мне тебя не титуловать, коли ты потомственный аристократ? Когда меня, орловскую деревенщину, графским титулом обезобразят, тогда мы будем друг дружку титуловать обоюдно. А пока неси, брат, свой крест в одиночестве.