– Рудди, – наигранно возмутилась фрау Беккер, – что за выражения! Ты совсем стал неузнаваемым…
– Выходит, – осторожно намекнул фон Герделер, – что наши союзники перестали нам верить? Они забыли, кто помогал им штурмовать "линию Сталина"!
– Дело даже не в них, – ответил эсэсовец. – Сейчас резко нежелательно наступление противника. Нам и так трудно: славные егеря мерзнут, продовольствия не хватает. Надо, во что бы то ни стало надо оттянуть момент наступления красных на этом фронте, самом северном в Европе. А чтобы сорвать замыслы противника, следует лишить его единственно пригодного в условиях полярного бездорожья транспорта – надо лишить их оленей. Я сообщаю вам это к тому, что вы скоро будете в ставке и… Осторожнее, – предупредил генерал шофера, – здесь крутой обрыв в ущелье!..
Дорога уходит куда-то в сторону. Грузовик, огибая скалу, уже скрывается за поворотом.
– …Вы, оберст, будете в ставке, – продолжает генерал, – и можете…
Треск раздираемого металла, хруст ломающихся досок… Шофер резко тормозит "оппель". В свете фар инструктор успевает разглядеть груду камней, наваленных посреди шоссе. Грузовик со смятым радиатором лежит на боку, а его водитель ногами выбивает заклиненную дверь.
– Детка! – крикнул своей жене эсэсовец. – Погаси сигарету. Пригнись!
Вдруг откуда-то из-за сопки начинает работать пулемет. Один из охранников подкатывает к "оппелю" на мотоцикле, кричит:
– Герр штандартенфюрер, тут какая-то банда! Навряд ли партизаны… Здесь их никогда не бывало!
– Взять в плен. Живым. Хоть одного.
– Хайль! – эсэсовец с грохотом отъезжает.
– Рудди, Рудди, – мучительно заныла женщина, – сделай что-нибудь, Рудди, чтобы они не стреляли… Рудди, я не могу слышать это! – истерично взвизгнула она.
– Успокойся, деточка, – Беккер поцеловал жену в лоб и стал вылезать из машины, расстегивая кобуру пистолета. – Я сейчас все устрою…
Он скрылся во мраке по направлению выстрелов, и фон Герделер доверительно шепнул женщине:
– Не бойтесь. Со мной ничего не бойтесь.
– Да? – спросила фрау Беккер.
За гребнем скалы с новой силой вспыхнула перестрелка. Потом наступила тишина, и двое эсэсовцев, сгибаясь под тяжестью, принесли тело своего генерала.
– Извините, фрау, – сказал один из них. – Мы его положим на заднее сиденье. Герр оберст, тащите к себе… Удивительно легкая смерть. Прямо в висок…
Так встретила фон Герделера провинция Финмаркен.
* * *
Зарегистрировав свое прибытие у коменданта гавани Лиинахамари капитана Френка, инструктор получил литер на комнату в Парккина-отеле.
– Обратитесь к фрау Зильберт, – посоветовал Френк на прощание.
Фон Герделер нашел владелицу отеля в нижнем этаже, где размещался бар. Около столиков, за которыми сидели офицеры, слонялась какая-то странная фигура человека в меховых засаленных штанах. В его прямые и жесткие волосы, похожие на щетину дикого кабана, были воткнуты пучки раскрашенных перьев, какие носят на шляпах женщины.
– Что это за чудовище? – удивленно спросил оберст у фрау Зильберт, когда она выплыла ему навстречу, покачиваясь своей дородной фигурой.
– Ах, не обращайте внимания! – томно пропела она, опытным глазом отметив знаки отличия нового постояльца. – Это лапландский князь Мурд, фюрер здешних дикарей. В тундре он жить не может – там его обещали убить, и потому генерал Дитм отвел ему номер в моем отеле.
Инструктор долго плескался в ванне, потом, подойдя к окну, тщательно растер полотенцем свое сухое жилистое тело. В окне виднелись тупик Петсамо-воуно-фиорда, желтая стена финской таможни, лепившиеся к причалам катера. В сторону моря спешил миноносец, казавшийся в сумерках расплывчатым и приплюснутым.
Хорст фон Герделер отбросил полотенце, потянулся до хруста в костях.
– Что ж, – сказал он вслух бодрым голосом, – будем и здесь работать на благо фатерлянда.
Кто-то подергал ручку двери. Внутрь сначала просунулись яркие перья, потом голова здешнего фюрера. Безбожно коверкая немецкие, финские и норвежские слова, князь Мурд заплетающимся языком попросил:
– Господин офицер, угостите коньяком… Я самый главный в тундре…
– Пошел вон! – крикнул инструктор.
…В этот день в его блокноте появилась первая короткая запись: "Олени. Подумать над этим".
Вокруг землечерпалки
Ночь.
Пересекая небо, звезды падают в море. За бортом неугомонно гудит пучина. Сырая, промозглая тьма повисает над океаном. На десятки и сотни миль вокруг – ни искры, ни голоса, ни огонька. И – никого. Лишь посвист ветра, шум волн да изредка хруст сосулек, падающих с обледенелых снастей на мостик.
Землечерпалка время от времени помаргивала "Аскольду" слезливым глазом сигнального Ратьера и, прижимаясь к береговой черте, затаенная и невидимая, медленно продвигалась вперед. "Аскольд" шел мористее, охраняя ее со стороны открытого моря.
После "собаки" (ночной вахты) штурман Векшин принял вахту и, потянув Пеклеванного в темноте за мокрый рукав реглана, доложил официально:
– Лейтенант Векшин заступил на вахту. Идем на зигзаге № 48-Ц… Скорость – пять узлов…
– С чем вас и поздравляю, – ответил Артем, но штурман иронии не понял и даже ответил:
– Спасибо, Артем Аркадьевич…
Самаров сидел в рубке, посасывая зажатую в кулаке папиросу. Рябинин, широко ставя ноги по скользким мостиковым решеткам, подошел к замполиту:
– Ну, что скажешь хорошего?
– Плохо. Подвахта не спит. Едва уложил матросов по койкам. Иду по коридору, слышу – разговаривают, войду в кубрик – тишина. Притворяются, что дрыхнут.
– Что же, это не так уж плохо. Видно, крепко задело их за живое, что даже заснуть боятся. Вот, черт возьми, а ведь качает здорово, – сказал Рябинин, ухватившись при крене за поручень.
– Да, в Бискайе швыряет на тридцать пять градусов, а проследите, что у нас делается…
Под мутным просоленным стеклом гуляла тяжелая черная стрелка кренометра. Волны наваливались на корабль, и стрелка скользила по градусной шкале, доходила до тридцати пяти градусов и шла дальше – до самого упора. На несколько секунд замирала, словно хотела отдохнуть, но другая волна уже ударяла в борт, и стрелка, поспешно срываясь с места, медленно ползла назад.
Следя за ее качаниями, Рябинин сказал:
– А ведь мой-то помощник, Пеклеванный, совсем не укачивается. Я давно за ним слежу, еще с тех пор, как он в док к нам пришел. Дельный, толковый офицер! Ну, думаю, каков-то он будет в открытом море? А он и в море хорош, прямо душа радуется…
– Ничего офицер, – согласился помполит, – только какой-то он застегнутый.
– Как, как? – переспросил Рябинин, не расслышав.
– Застегнутый, говорю. Конечно, не в буквальном смысле, а душа у него вроде застегнута. Что-то таит про себя, чересчур вежлив, холоден, корректен, а я – уж если говорить честно – не очень-то люблю таких людей.
Самаров, погасив окурок о подошву, слегка усмехнулся.
– Впрочем, – добавил он, – как офицер Пеклеванный хорош, ничего не скажешь: со своими обязанностями справляется прекрасно, за короткий срок сделал из рыбаков военморов.
– Душа у него, мне кажется, не лежит к нашему кораблю, – задумчиво проговорил Рябинин.
– Возможно, – Олег Владимирович вытер тыльной стороной рукавицы мокрое лицо. – У него до сих пор чемоданное настроение – даже не разложил свои вещи, точно "Аскольд" для него временная остановка.
Лязгнув тяжелым затвором, распахнулась железная дверь. В рубку ворвались шум волн, протяжная разноголосица ветра, хлопанье разорванной парусины. Стуча сапогами, ввалился Векшин, отряхнулся от воды, долго не мог ничего выговорить от волнения.
– По левому борту, – наконец будто выдавил он из себя, – по левому борту… неизвестное судно!
Пеклеванный почти кубарем скатился с дальномерной площадки:
– Силуэт слева! Курсовой – тридцать! Дистанция…
Рябинин закинул на голову капюшон, стянул на шее резиновые завязки:
– Тревога, – сказал он. – Тревога!..
Под шаткой палубой часто забились машины. "Аскольд" раздвинул перед собой толчею водяных валов и, вздрогнув, набрал скорость. Пеклеванный стоял за спиной командира, и голос у него казался чужим – сухим и одеревеневшим.
– Сведений о кораблях в этом районе моря нет, – диктовал он. – Это не наш! И не английский. Тем более не американский. Союзники одни не ходят. Можно открывать огонь…
Сложный корабельный механизм уже пришел в движение. Щупальца орудий вытянулись во мрак, заранее приговаривая еще невидимую цель к гибели. Хитро прищуренные линзы дальномеров молча подсчитывали дистанцию.
– Все ясно, – бубнил за спиной Пеклеванный. – Только надо дать осветительным. Это какой-то бой негров ночью!
– Сигнальщики, – скомандовал Рябинин, – дайте позывные!
Узкий луч света разрезал нависшую над морем баламуть снегов и пены, задавая идущему слева судну один и тот же мучающий всех вопрос. Прошла минута. Вторая. Если сейчас оттуда, со стороны судна, вспыхнет в ответ дружелюбный огонек, – значит, корабль свой.
Но тьма молчала по-прежнему. "Аскольд" оставался без ответа.
– Пора открывать огонь, – настойчиво повторял помощник. – Два-три крепких залпа всем бортом, и мы – в дамках! Разрешите?
А в душной и тесной радиорубке, взмокнув от напряжения, радист уже успел горохом отсыпать в эфир запрос командира, и штаб флота моментально ответил: "Ни наших, ни союзных кораблей в указанном районе моря не находится".
– Помощник, – распорядился Рябинин, – начать наводку. Для начала зарядить осветительным…