Да, она ему помогала. Глупо отрицать это. Но не больше, чем другим. Зато, когда он замерзал на мостике, сутками не уходя в каюту, она, казалось, тоже стояла рядом, они вместе, казалось, ломали голову над картой, и в сумбуре штормовых ночей – казалось ли это? – он видел, как ее тонкий палец тянулся в сторону его мечты – тянулся на восток, туда, где еще никто не забрасывал трала.
И он пошел на восток, даже не сказав ей об этом, он впервые снял небывалые "урожаи" на той самой банке, которая носит теперь его имя! Да, конечно, муж и жена – одна сатана: пусть же половина его успеха всегда принадлежит ей. Что у него было до знакомства с этой женщиной? Одни сильные руки, с детства привычные к морскому труду. У нее – все остальное. И, может, не будь у него Ирины, он никогда не был бы тем, кем стал…
В каюту постучали – очень вежливо: одним пальцем. И по этому стуку капитан узнал штурмана – самого вежливого человека на корабле.
– Входи, входи, Векшин.
– Разрешите? – спросил штурман, открывая дверь.
– Давай, давай.
– Я к вашим услугам, Прохор Николаевич!
– Если хочешь, садись.
– Благодарю вас…
У Векшина изящные, даже несколько жеманные движения. Он не спеша выпрямляет на брюках складки, которые должны лечь ровно посреди колен, потом откидывает голову назад, уставив на Рябинина продолговатые темные глаза.
– Сегодня встаем в док, – говорит капитан, и Векшин согласно кивает головой. – У входа в док на грунте лежит разбомбленная немцами барка. Без буксира туда не сунешься. Можно шутя обрубить винт.
– Позвольте заметить, Прохор Николаевич, что в док вообще рекомендуется втягиваться с помощью буксиров.
– Знаю. Так вот. Сходи к диспетчеру порта. Потребуй пару буксиров. Скажи: неотложное дело, корабль готовится к войне…
В дверях уже стоял салогрей Мордвинов.
– А тебе что?
– Куда жиротопку девать? – спросил матрос.
– А куда ты ее думаешь деть?
– Куда?.. А вот выволоку на палубу и спихну за борт. Надоела она мне, проклятая. Я весь уже провонял из-за нее…
– Нет, так нельзя, – возразил Рябинин. – Надо сдать ее в порт под расписку. Отвезти и сдать, как положено.
– Я не лошадь, – сказал Мордвинов, – чтобы котлы на себе таскать.
– А ты найди лошадь.
– А где я возьму денег на лошадь?
– Позвони в порт. Ты же грамотный… Кстати, постой, – остановил его Рябинин. – Я, конечно, понимаю, что дипломат из тебя не получится. Но только надо быть немного повежливее. Вот вчера ты пришел ко мне…
– А там какой-то фраер сидел, – перебил его Мордвинов. – Он мне сразу вопрос: "Ты кто такой?.." А я не люблю, когда со мной так разговаривают.
Рябинин весело рассмеялся:
– Ну ладно. Иди, дорогой товарищ Мордвинов. Только учти: мы становимся людьми военными – теперь от тебя вежливости будет требовать устав…
После салогрея пришел тралмейстер Платов.
– Тралы сдавать? – спросил он.
– Да, в такелажные мастерские.
Платов неловко топтался на месте, комкал в руках зюйдвестку, не уходил.
– Ну, чего вздыхаешь?
– Ох, до чего же мне жалко расставаться с ними, с тралами-то, – начал тралмейстер. – Такие уловы брали – и вдруг… Ведь вся страна ждала от нас трудовых подвигов, ведь мы горели, товарищ командир, желанием выполнить…
Рябинин резко оборвал его.
– Уходи отсюда! – сказал он. – Я громких слов не люблю!..
* * *
Сердце боцмана, хватившее горя на своем веку с избытком, умело чувствовать заранее. Точно так же, как предугадывали плохую погоду его больные ноги, чему немало удивлялся штурман: "Антон Захарович, опять точно по барометру!.." Вот и сегодня, когда вызвал его к себе Рябинин, Антон Захарович сразу почуял приближение какой-то беды. А когда услышал от капитана первую фразу, то долго сидел молча, опустив худые плечи: "Вот она, беда-то! Подошла!.."
– Это что же, Прохор Николаевич, – глухо сказал он наконец, – не доверяете, стало быть?
– Нет, боцман, я тебе всегда доверял. Ты всегда мог заменить меня на палубе, ты боцман хороший…
– Да я ведь… Прохор Николаевич, небось сами знаете… Каждую фитюльку, каждое весло облизать готов. У меня ведь дома такого порядка никогда не было, какой я на "Аскольде" держал… Или я уж… Эх, вы! Старика обидеть нетрудно…
И его голова опустилась еще ниже. Он весь как-то обмяк, осунулся, постарел. В заскорузлых пальцах вертел папиросу, и пальцы его дрожали, осыпая табак.
Рябинин подошел к боцману, положил ему на плечи свои тяжелые руки, отчего старик сгорбился еще больше:
– Антон Захарович, корабль-то теперь будет военным. Ведь загоняем мы тебя окончательно. Ты старше всех на "Аскольде".
Боцман жадно затянулся цигаркой, слезы обиды блеснули в стариковских глазах.
– На покой, значит, пора? Так, так… Дослужился, что не нужен стал. Ну что ж, уйду. Только такой обиды, товарищ капитан, я еще ни от кого не видывал.
И Мацута ушел, хлопнув дверью, чего никогда бы не сделал раньше.
"Вот ведь какая чертовщина, – думал Рябинин. – Жалко старика, хороший он человек… Обиделся… Да, скверно получилось…"
Через полчаса вернулся из порта штурман. Раздраженно стал жаловаться:
– Насажали там в диспетчерскую каких-то… простите, идиотов. Я им говорю, что корабль вступает в строй действующего флота, а они: "Вставайте в очередь"…
– Вот потому, что корабль вступает в строй действующего флота, ты, штурман, привыкай докладывать вначале суть дела. А остальное расскажешь за обедом.
– Есть, товарищ капитан! Порт нашу заявку на плавсредства выполнить не может.
– Почему?
– Нет свободных буксиров.
– Из двенадцати – ни одного?
– Да. Пять из них разогнало штормом, и они по сей день где-то в море, четыре буксира тянут баржи с углем.
– А резерв?
– В резерве имелось три. Но один недавно потерпел аварию во время бомбежки, а два выручают союзный транспорт.
– Тоже последствие налета?
– Никак нет! Диспетчер рассказал, что мой английский коллега по какой-то причине принял Кольский залив за Темзу на подходах к Лондону и посадил коробку на мель.
– По какой-то причине… Тоже мне скажут! Причина одна: насадился рому до цветных шариков! Вот вам и на мели все десять тысяч тонн!
Штурман рассмеялся:
– Разрешите повторить заявку на завтра?
Рябинин разложил на столе карту, стукнул по ней кулачищами.
– Не умеем работать! – сказал он. – Все эти портовики, черт бы их брал, – где только они учились?
– Есть, товарищ капитан, особый институт, где их готовят, – услужливо подсказал Векшин.
– Институт… На логарифмической линейке они мастера щелкать. А вот не могут догадаться спустить водолазов и оттащить эту баржу на глубокое место. Драть надо за такие вещи! За уши драть! И чтобы все видели, как их дерут…
– Что прикажете делать?
– Пока ничего. Будем вставать в док своим ходом.
– Да, но там эта… баржа! Вы же сами сказали, что можно обрубить винт. Можно свернуть руль…
Рябинин набил табаком трубку, она засопела в его зубах.
– И винт. И руль, – недовольно сказал он. – Можно и голову свернуть с такими помощничками… Вот что: на штурвал поставь рулевого с хорошими нервами, а я попрошу боцмана возглавить людей на полубаке. Тут самое главное – чтобы нам не помешали. А на мачту поднимем "мыслете"…
Он снял телефонную трубку.
– Лобадин? Слушай, механик, готовь котлы к действию… Что? Да, снимаемся с якоря… Сейчас…
На палубе к Рябинину подошел боцман Мацута:
– Прохор Николаевич, я там это… тово… Погорячился как бы… Вы уж это… тово… Не сердитесь…
Капитан "Аскольда" крепко обнял старика.
– Дорогой боцман, – сказал он, – как мне тяжело с тобой расставаться! Ведь я десять лет знал, что где ты – там и корабль. Но тебе надо уйти. Мы люди здоровые, сильные, впереди у нас тяжесть, которую мы-то одолеем, а ты можешь надорваться…
Мацута громко высморкался в клетчатый платок – подарок родной Поленьки.
– Прохор Николаевич, как же мне жить-то без "Аскольда"? Позвольте, хоть в док его поставлю…
– Я сам хотел попросить тебя об этом, – ответил Рябинин.
Из люка машинного отделения показалось потное усатое лицо механика Лобадина. Закрутил машинный "дух" усы, сказал:
– Машины готовы, "Пар Паркевич" на марке.
– Добро. Ну, боцман, объявляй аврал!
Мацута достал свою дудку – такую старую, что с нее уже давно слезло царское серебро. Дунул – шипит. Потряс в руке – опять не свистит. Встряхнул, словно градусник, сказал:
– Горошина опять… закатывается куда-то…
Матросы смеялись:
– Что, боцман? Авралить уже нечем стало? Ты ее не в рот вставляй, а в другое место…
– Состарилась, – сказал Мацута. – Вам-то, молодым, скоро и дудку новую дадут. Посмотрю я, как вы тут без меня в кулак насвиститесь!.. Лоботрясы вы все! Вам бы жрать да спать – вот и вся ваша забота… А ну – пошли все наверх! С якоря сниматься…
Старая дудка все же сработала, запропавшая куда-то горошина вернулась на нужное место и теперь, быстро крутясь, дробила сигнал на переливчатый свист. Матросы быстро выскакивали из жилой палубы, а боцман покрикивал:
– Давай, давай!.. Не ленись ногами… Ну, чего застыл, будто я тебя на карточку снимать буду?.. За кашей-то на камбуз вы все мастера бегать!.. Пошел, пошел, ребята!.. Улыбок не вижу!..
Авральная команда разбегается на полубаке среди хитрых переплетений цепей, стопоров и гаков.
– Па-а-ашел брашпиль! – командует с мостика Рябинин.