- С чего это ты взял, Ваня? Не все ж такие, как Бирон там или Остерман. Вон Питер Ласси наш главнокомандующий на шведском театре войны, а генерал Джемс Кейт, под чьим командованием я участвовал в штурме и взятии крепости Вильманстранде. Отличные воины.
- Они немцы?
- Почему ты так решил? Ласси, кажется, из ирландцев, Кейт шотландец.
Графиня Прасковья Юрьевна правильно рассудила, впустив к мужу в кабинет сына. Юный кадет хотя и затрагивал самые болезненные места отцовской чести и самолюбия, но все равно как-то неумышленно, даже выводил его из мрачных, безысходных дум, своей наивностью и детской непосредственностью согревая сердце старому генералу.
Отец и сын проговорили до полуночи. Давно все поуснули в доме, даже затихла вдали где-то сторожевая колотушка. Видно, угрелся сторож в тулупчике своем, не справился со сном, задремал где-нито, притулившись в чьей-то подворотне.
Заметив, что сын стал поклевывать носом, Петр Семенович спросил:
- Тебе, наверно, спать пора, Ваня?
- Я есть хочу, - признался кадет.
- Ах ты боже ж мой, - поднялся из кресла граф. - Так идем в столовую, там найдем что-нибудь.
Заслышав из столовой позвякиванье посуды, явилась туда заспанная повариха:
- Все простыло уж. Дайте я разогрею хошь.
- Ступай, ступай, Евменовна, досыпай, - сказал граф. - Чай, мы не девы красные, солдаты, управимся и с холодными щами.
Воцарение дщери Петровой встряхнуло столицу. Даже вроде и ветры другие подули с моря. Гвардейцы, помогавшие ей, ходили в героях: "Наша взяла". Особенно шумны были в подпитии и однажды на Адмиралтейской площади придрались к разносчику, торговавшему пирогами и яйцами:
- Ты что ж, гад, тухлыми яйцами торгуешь? Думаешь, спьяну не разберем?
- Да я рази нарочи? Да кабы знал, - оправдывался тот.
Один особенно горячий съездил разносчику по морде, другой вывалил у него из корзины пироги с яйцами, начали бить беднягу.
Однако кто-то из солдат вступился за него:
- Вы что ж, нехристи, хлеб роняете.
Начали с разносчика, сцепились между собой.
В бильярдной Берлара, соседствовавшей с Адмиралтейской площадью, армейские офицеры гоняли шары, и, как нарочно, все были иностранцами. Туда влетел избитый разносчик:
- Там ваши солдаты дерутся.
Капитан Браун, державший кий и готовившийся бить по шару, взглянул на свободных офицеров:
- Миллер, Зитман, уймите их.
Те направились к выходу, за ними вышли фон Розе и Гейкин.
- Прекратить! - гаркнул Миллер хорошо поставленным на команду голосом.
- Эт-та без-зобразие, - вторил ему Зитман.
Однако драгуны, хряпая друг друга по мусалам, и не подумали остановиться. Возмущенный Миллер подскочил к дерущимся:
- Я что командоваль? - фистулой взвизгнул он. - Хальт!
Тут кто-то из гвардейцев взял его за плечо, посоветовал:
- Не суйся, ваш бродь, уйди от греха.
- Молшать! - заорал Миллер и неожиданно дал "советчику" оплеуху.
- Ах ты, шведская морда! - возмутился гвардеец.
И в следующее мгновение Миллер отлетел прямо на руки фон Розе и Гейкину.
- Братцы, бей немецких собак!
Клич этот, словно искра, брошенная в порох, взорвал всю площадь. Теперь гвардейцы-семеновцы насыпались на офицеров.
Миллер, только что вышедший из билльярдной на резвых ножках, воротился туда на карачках, едва ворочая разбитыми губами.
- Господа-а… дизе альпадрук, - бормотал он, сплевывая кровь.
Но кошмар только начинался. Отступая перед превосходящими силами, запятились назад в бильярдную вслед за Миллером фон Розе с Гейкиным и бледный как полотно Зитман.
Однако опьяневшим и разогревшимся в драке солдатам этого показалось мало.
- Вы, шведские свиньи, здесь у нас не отсидитесь. Бей их, ребята! В кровину мать!
Видя, как солдаты стали ломать стулья, вооружаясь чем попадя, капитан Браун, отбросив кий, выхватил шпагу, за ним последовал его заместитель Кампф и флигель-адъютант Согро.
- Назад, канальи! Вон отсюда! - вскричал грозно Браун, размахивая шпагой.
Но вид вооруженных офицеров не испугал, а, более того, раззадорил гвардейцев:
- Ах, вы еще грозиться, сучьи потрохи. Ребята, повесить их! Хватай!
Хозяин бильярдной Берлар, почувствовав, что дело принимает серьезный оборот, успел крикнуть офицерам: "Отходите на чердак!" А сам, ухватив за рукав штаб-лекаря Фусади, нырнул в чуланчик.
Отступая на чердак и отмахиваясь шпагой, капитан Браун порезал кому-то из солдат руку, это ожесточило гвардейцев еще больше.
- Ну все, суки, мы уходим вас всех, молитесь Богу вашему. Бей их, православные!
Расходились "православные" не на шутку, а тут еще подначивали их сбежавшиеся зеваки:
- Верно, ребята, хватит! Натерпелись. Круши шведа!
Почему поминались чаще всех "проклятые шведы"? А потому, что ныне воевала Россия со Швецией, которая решила возвратить себе все завоеванное Петром Великим и отошедшее к России навечно согласно Ништадтскому миру. Поэтому ныне любой иностранец почитался шведом, врагом стало.
И даже чердак не спас отступавших офицеров, пришлось им бежать через слуховое окно по крышам.
В бильярдной начался погром. Набежавшая чернь утащила даже шары бильярдные, перебила всю посуду. А солдаты выволокли из чулана Берлара вместе с лекарем Фусади и избили их, хотя они в один голос вопили:
- Братцы, мы ни при чем. Мы не виноватые!
Так, начавшись с тухлых яиц, закончилось это побоище у Адмиралтейской площади.
Когда об этом донесли Елизавете Петровне, она тут же призвала генерала Ушакова.
- Андрей Иванович, немедленно всех драчунов арестуйте и под строгий караул. Назначьте следствие и суд.
- А офицеров?
- Всех, говорю. И офицеров и гвардейцев.
По свежему следу "героев" потасовки не трудно было сыскать. Большинство еще не протрезвело, и, как правило, каждый имел отметину: кто покорябанную морду, кто синяк под глазом или шишку на лбу, а кто и зубов лишился.
Следствие было скорым, виновными признали лишь солдат. Суд свершился и того быстрее; четверо зачинщиков приговорены были к колесованию (как они смели поднять руку на офицеров!), нескольких сечь нещадно, а иных и миловать.
Однако когда решение военного суда - кригсрехта легло на стол перед императрицей, она, внимательно прочтя его, сказала:
- Не хочу царствование начинать с крови. - И, перечеркнув "колесование", надписала: "Сослать в каторжные работы, а остальных помиловать". И спросила тут же: - А где же офицеры, господин генерал?
- Но они не виновны, ваше величество, - сказал генерал Кейт, докладывавший о решении военного суда.
- Я не согласна, Джемс. Что ж это за офицеры, которые не смогли унять солдат? Велите всех их засадить в тюрьму на месячишко, пусть подумают, как надо поступать в подобных случаях.
- Слушаюсь, ваше величество.
Елизавета Петровна отодвинула бумагу с решением кригсрехта и со своей резолюцией. Кейт взял ее в руки и неожиданно сказал:
- Ваше величество, позвольте попросить за одного человека.
- Просите, - милостиво улыбнувшись, молвила императрица.
- Ваше величество, я прошу за графа Салтыкова Петра Семеновича. Это геройский генерал, при взятии Вильманстранде он сам водил солдат на штурм. И потом, война еще не закончена, и такого человека отстранять от армии - это слишком расточительно.
- Он ваш друг?
- Он был у меня подчиненным, ваше величество.
- И воевал хорошо?
- Безупречно, ваше величество.
- Ну что ж, - императрица поднялась из-за стола и, мельком взглянув на себя в зеркало, поправила мизинцем на лбу русый локон, - я подумаю, генерал. Ступайте.
2. Давно желанная
Сразу же по воцарении одним из первых приказов Елизаветы Петровны был:
- Немедленно воротите моего крестного.
И тут же помчались поспешные гонцы на Соловки, везя в санях теплые вещи - тулуп, валенки, шапку - для крестного царицы князя Василия Владимировича Долгорукого.
Судьба ему крутенькая выпала. Был самым близким другом Петра Великого, исполнял самые важные его поручения (к примеру, подавил Булавинский бунт), замещал Петра в Польше, покумился с царем, окрестив его дочь Елизавету.
Но поскользнулся на деле царевича Алексея, угодил под суд и едва избежал казни, был лишен всех чинов и сослан в Соликамск.