Готовьтесь, - сказал хан бодро. - Есть одно важное поручение. Идите подкрепиться на дорогу. Спать уже не придется. Доверяю вам нашего гостя, только вам! Полагаюсь на вас, как на самого себя.
- Мы рабы ваши, - ответил Маман.
Гаип-хан поспешил в свою юрту, к гостю, - объясниться насчет Есенгельды, а султан Убайдулла повел Мамана и Есенгельды к себе. Пока джигиты закусывали, султан Убайдулла сидел как на иголках. И все-таки не выдержал, зашептал Маману в висок:
- Дай сюда ухо… Ты знаешь, кого будешь провожать? Ты знаешь куда?
- Знаю.
- Дурак! Это советник джунгарского хана. Вашим отцам, старым биям, его не доверишь. Им в руки лучше не попадаться.
- А нам - в руки?
- Вы дураки, - сказал умный султан. Есенгельды побелел. Душа ушла в пятки. Впервые он почувствовал шкурой своей, что значит быть причастным к делам Мамана. Дернула нелегкая - тянуться за ним. Разве не знал, что за дьявол Маман? Невесть в какую яму завлек. Закопает вместе с собой. Куда верней, куда интересней - сейчас бы домой…
До последней минуты Есенгельды надеялся: что-нибудь да помешает, не состоится или хотя бы отложится дело, а тем временем он улизнет, чего бы это ему ни стоило. Но Маман не отпускал от себя ни на шаг, а хан торопил. В середине ночи увидели наконец джунгарца.
Лицом строг и непрост. Одет скромно, если не сказать - бедно. По-каракалпакски говорит без запинки…
Хан сам подал ему коня и горячо обнял дорогого гостя, а тот взлетел в седло, как юноша или ратник.
Ты и есть Маман? - спросил джунгарец ясным твердым голосом. - А это?..
- Это мой первейший враг и самый преданный слуга, - ответил Маман.
Ответ, видимо, понравился. Есенгельды осклабился угодливо и чуть не взвыл, поняв, что теперь ему уже не вырваться из рук Мамана.
- В добрый путь! Трогай! - сказал Гаип-хан.
И несколько шагов провел в поводу коня джунгарца, оказывая гостю неслыханное почтенье.
- Митрий-туре… Митрий-туре… - шептал беззвучно Маман, словно призывая его в свидетели. Далеко дело зашло, далеко!
* * *
В тот день Рыскул-бий тщетно спрашивал себя: радоваться ему или расстраиваться. Джигиты Есенгельды вернулись в аул смирные, как овцы, и в один голос блеяли хвалы Маману. Уму непостижимо! Затем явился Байкошкар-бий, отец Есенгельды, с любезным поклоном и вопросом: где же его сын? Еще вчера это было бы издевкой, сегодня смахивало на готовность повалиться лапками кверху. Колдовство - и только! Если верить джигитам, Маман взял Есенгельды с собой к Гаип-хану и назвал Есенгельды своей правой рукой. Чего же большего желать?
Однако - к Гаип-хану… Что. за нужда? Судя по тому, как держался Избасар-богатырь, разыскивая Мамана, нужда - чрезвычайная. Но у Мамана недостало времени, а может, и желанья - заехать к Рыскул-бию, пусть не за его благословеньем, хотя бы за его благодарностью. Вот что было досадно, а еще более - подозрительно. И это заслонило собой все остальное.
Не сиделось на месте старому беркуту. На другой день спозаранок поехал он в ханский аул, позвав с собой бойкого Байкошкар-бия. По дороге они догнали Мурат-шейха. Шейх тоже спешил за Маманом, обеспокоенный неведомо кем сочиненными россказнями о том, как Маман снюхался с Есенгельды. А далее их догнали, один за другим, редкобородый Убайдулла-бий, глава мангыт-цев, и добрейший Давлетбай-бий, глава ктайцев, - их подняли на ноги свои джигиты, отставшие от бражки Есенгельды. Показался на той же дороге и Есим-бий, глава жалаирцев, соседей ябинцев; и его увлек узун-ку-лак, степное Длинное Ухо. Есим-бия встретили громкими возгласами и тайным завистливым вздохом: ни о ком из них, аксакалов, так быстро и широко не оповещало Длинное Ухо, как о Мамане. И кто из них кинулся бы в ханский аул сломя голову, ни свет ни заря, без зова и без спроса, если бы туда не поехал Маман?
Первым в ханском ауле встретил биев Избасар-богатырь. От него и узнали, что был у Гаип-хана важный гость; ночью отбыл сам-третей, с Маманом и Есенгельды. И будто бы ехать им - ни далеко ни близко, в город Туркестан!
Бии переглянулись и валом повалили к юртам Гаип-хана. Хан спал, а проспавшись, не пожелал их видеть. Потом вышел к ним в гневе и прогнал, велел ехать по домам. Но вскоре опять вышел, потому что бии стояли стеной… И походил хан на голую бабу, которая пряталась на горбу верблюда.
Кто знает, чем бы это кончилось, если бы вдруг не выскочил, откуда ни возьмись, султан Убайдулла, сын Гаип-хана.
- Смотри! Гляди!
Огляделись и увидели неподалеку Мамана и Есенгельды. Один казался орлом, другой - мокрой курицей.
Гаип-хан до того потерялся, что пошел им навстречу на подламывающихся растопыренных ногах, отмахиваясь обеими руками.
- Вы что? Вы куда? Что случилось?
Маман соскочил с коня, приветствуя хана. И рывком стащил на землю Есенгельды, у которого, казалось, не хватало сил спешиться.
- Все сделали, хан наш, все, как вы задумали! - сказал Маман.
Гаип-хан зашипел:
- Откуда ты можешь знать, что я задумывал? Как ты… посмел?
- Помилуйте, хан наш, не такие уж мы безмозглые! Вы сказали: доверяюсь, полагаюсь… только вам, как на себя… Остальное ночь подсказала.
- Что ты мелешь, безумец!
Маман округлил глаза, как это делал Избасар, обижаясь.
- Не верите? Я докажу…
Снял притороченный к седлу мешок и вытряхнул из мешка темную бугристую дыню. Дыня покатилась по земле и обернулась отрубленной человеческой головой. Глаза у нее были открыты, но одно веко примято, и голова словно подмигивала. Нижняя челюсть с сивой бо-роденкой отвисла в смертном изумлении.
Что ты наделал?.. - сдавленным голосом выдохнул Гаип-хан.
Маман огляделся, недоумевая:
- А что еще делать с джунгарцем?
- С джунгарцем! - хором, на разные голоса вскрикнули бии, и громче всех - Избасар-богатырь.
Гаип-хан хотел было заорать, поднять руку на Мамана, но живо смекнул, что сейчас лучше - потише, лучше смолчать да собраться с мыслями. Повернулся и ушел в юрту, точно провалился в нее.
Рыскул-бий медленно приблизился к мертвой голове, нагайкой повернул ее лицом кверху и ткнул в приплюснутый нос. Сказал с ненавистью, не остывшей за два десятка лет:
- Голову джунгарца хоть золотом набей - она не станет дороже.
- Сделай благое дело - убей джунгарца, - добавил Мурат-шейх. Это присловье не приелось с годины белых пяток.
Избасар-богатырь плюнул на мертвую голову, за ним - и все бии.
Султан Убайдулла не выдержал, завопил во второй раз:
- Последствия… последствия будут худшие, отцы мои…
- Для кого? - спросил негромко Маман.
- Молчи, дурак! - крикнул султан Убайдулла и убежал за своим отцом.
- Я молчу, - сказал ему вслед Маман.
Бии переглядывались, смекая, что к чему, связывая концы с концами. Бии, кажется, начинали понимать, на какое самовольство нынче отважился Маман и какую нынче он выиграл игру!
- А не пойти ли нам, бии мои, к нашему хану, - сказал со значеньем Мурат-шейх, - дабы принести к его стопам благодарность и преклонение перед его прозорливостью?
Шейх говорил: пойти к хану, но все смотрели на Мамана, словно шли к нему и кланялись ему. Потом, стерев с лица улыбки, не колеблясь и не спрашиваясь, вошли в юрту. Маман остался у двери, но не прошло и минуты, как вышел Избасар и позвал его к хану. Следом выскочил Байкошкар-бий, побежал к сыну:
- А у тебя язык отнялся? Иди, зовут. Делил труды, подели и честь.
Есенгельды стоял у коновязи, потерянный, больной и душой и телом. Он был замешан в деянии, которого чурался и боялся, которое не мог совершить, но не мог и не совершить. С содроганьем он вспомнил потрясение минувшей ночи, свою постыдную беспомощность, животный страх и уже не хотел чести. Он был сыт по горло. Он был раздавлен.