* * *
Два дня кряду трудились бии. Неуемно спорили, цеплялись за свои мнения, как за кошельки. Призвали попа-расстригу, которого отметил Митрий-туре, но сей муж налегал больше на жратву и кумыс. Примирил всех ахун Ешнияз, написавший все по-своему. Это никому не было обидно. Маман держался опять в тени.
Готово клятвенное письмо! Чей почин? Ябинцев… Пулат-есаул повез бумагу - показать Гаип-хану, а Му рат-шейх разослал учеников по аулам - растолковывать, что написано в письме, и особо - ту притчу, которая всем полюбилась. Теперь очередь за кунградцами…
Маман был невесел. Его поздравляли, благодарили, а он искал уединения. Стал грубоват, вспыльчив, как при неудаче. Мало ел, мало спал, как старик. И думалось ему совсем не о том, о чем следовало.
Шейх прогнал его на охоту - встряхнуться душой. Маман поехал, но не добыл ни зайца, ни фазана. Рука не поднималась - стрелять. Сердце отворачивалось от этого занятия. А он отворачивался от самого себя.
В сердце были одни покойники. Оразан-батыр… Убитый Аллаяр… Живые уходили из сердца Мамана. Уходил без оглядки Аманлык. Уходила девушка, похожая на тюльпан, милая, ненаглядная, да не суженая. Держались они за руки, Аманлык и Акбидай, уходя из его сердца. А оно не умело их остановить.
Седлая коня на охоту, Маман заметил на конюшне шейха вороного гунана. Оказывается, привела его маленькая Алмагуль. Сам Аманлык не показался. Так, может, и дом, им подаренный, они уже покинули? Нет, Аманлык лежал хворый. Хотелось броситься к нему тотчас. Но Маман не пошел и не послал его проведать.
Думал уехать в аул Айгара-бия. Хотелось увидеть Акбидай хотя бы на прощанье. Да, на прощанье… И он поехал, отстав от охотников. Вернулся с половины пути, измученный желаньем, помешанный от горя. Не мог он увидеть ее без Аманлыка! И этого не мог.
Погнал коня домой… Будет прятаться. От себя не убежишь.
До самого аула ему мерещилось, что за ним вдогонку скачет красная девушка и машет ему красным платком. Но теперь он не хотел, чтобы она его догнала.
В кустарнике, близ аула, сквозь зеленое марево молодой листвы, Маман разглядел Коротышку Бектемира. Лежал дурачок пластом и таращился через плечо, как застигнутый охотником заяц, а когда Маман приблизился, пополз от него, паша носом землю. Стащил что-нибудь, что ли? Не узнал с перепугу, кто едет?
- Вижу тебя, вижу, вставай! - окликнул Маман. - Где твоя торба? Чего ты дрожишь? Поди сюда.
Коротышка Бектемир пискнул, как мышь, и заслонился рукой от Мамана.
- А ты не убьешь?
Маман медленно поехал дальше.
Дома он взял отцовский меч в простых черных ножнах и пошел к Аманлыку. Поднял наружную циновку, толкнул скрипучую двустворчатую дверь, переступил высокий порог.
Аманлык лежал, укрытый старым стеганым одеялом; оно было из выцветшей бязи, из дыр торчали клочья серой ваты, похожие на комья грязного снега. Изголовье деревянное, вместо подушки положена ушанка. В доме не топлено, а лицо у Аманлыка лихорадочно воспалено, у него жар.
Маман поздоровался. Аманлык не ответил. Ты ел сегодня? - спросил Маман.
- Сыты мы твоей милостью по гроб жизни, - хрипло проговорил Аманлык и закашлялся.
В дверях показалась маленькая Алмагуль с охапкой хвороста. Маман подозвал ее.
- Пойди к Сейдулле. Он тебе даст сухих ягод, научит, что с ними делать. Скажешь ему, чтоб сварил суп из той дичины, которая с сегодняшней охоты. Принесешь, накормишь, сама поешь. Иди.
- Не ходи, не хочу я, не ходи! - вскрикнул Аманлык, кашляя.
Но маленькая Алмагуль не послушалась брата, а послушалась Мамана, кинула у дверей хворост и убежала.
Маман положил меч батыра около Аманлыка. Сел и заскрипел зубами, как это делал иногда отец.
- Вот… бери… Он велел. Не мне, а тебе… свой меч… Это ты можешь понять?
- А ты? А ты? - вскрикнул Аманлык.
- Даст бог, и я пойму.
Ты не человек! Нету в тебе ничего человечьего. Всех перебьешь ради славы…
- А чьей славы? Подумай.
- Нам думать - слезами умываться.
Маман нащупал сквозь одеяло руку Аманлыка:
- Не покидай меня, брат… Я уже слишком много потерял. И еще потеряю, знаю, что потеряю…
Аманлык вырвал руку. Глаза его закатились под лоб.
- Иди обнимись с Аллаяром!
Маман встал и пошел к двери. От двери сказал:
- Выздоравливай… Коня твоего я не возьму. Придешь, как встанешь. У нас много дел.
Затем Маман пошел к Мурат-шейху. Шейх в уединении читал Коран, развернув его на коленях, коротко, часто кланяясь и время от времени заунывно напевая с закрытым ртом то, что читал, и казалось, что невидимая оса то прилетает, то улетает, жужжа над ухом. Увидев Мамана, Мурат-шейх всплеснул руками:
- Что с тобой? На тебе лица нет. Где же твоя молодость?
- Слег бедняга Аманлык…
- И ты у него просил прощенья?
- Нет.
- А он у тебя?
- Нет.
- Ну, и то хорошо, что вернул коня, - сказал Мурат-шейх, ущипнув свою бороду. - Сообразил, где его место.
Но Маман с силой ударил себя кулаком в грудь. Мурат-шейх закрыл книгу, чувствуя неладное.
Что ты еще надумал? Что еще хочешь попортить?
- Ничего особенного… Свою жизнь, - ответил Маман.
- Ага, и, конечно, с моей помощью?
Маман встал на колени и поцеловал руку шейха.
- Не откажите… Без вас нельзя. Обещайте мне, заклинаю вас, обещайте! Это благое дело.
- Бла-гое? Говори. Маман насупился.
- Я сколько раз привозил вам приветы, поклоны от Айгара-бия. Нравится мне его аул. Что за люди! У нас таких нет. Мне его аул ближе нашего с вами.
- Хорошо говоришь, сын мой, - отозвался Мурат-шейх. - Что верно, то верно. Из-за таких казахов, как Айгара-бий, можно полюбить даже Абулхаир-хана.
- С такими казахами сам бог велел породниться, - сказал Маман.
Ты думаешь? Есть у тебя… на примете?
- Есть… одна девушка… дочь Айгара-бия… Я ее буду любить до смерти.
Вздох облегченья вырвался из груди Мурат-шейха.
- За чем же дело стало? Сын мой, родной ты мой!
- Дело за вами. Больше никто не сумеет…
- Сосватать, что ли? Кто же не сумеет?.. Со всей моей радостью! Может, женатый, ты у нас остепенишься… Девушка славная.
- Шейх-отец, надо отдать ее за Аманлыка. Ему сватайте.
Лицо Мурат-шейха перекосилось, как будто он глотнул настой полыни.
- О господи… Поистине только этого сраму недоставало моей седой голове… Она же твоя невеста! Или ты не мужчина?.. С какими глазами прикажешь мне явиться пред очи Айгара-бия - просить невесту Маман-бия в жены его слуге? Чего хочешь, безумец? Этой ценой - подольститься к нищему? Или, может, этакой карой - покарать себя?
- Не знаю, как сказать… Я решился, отец. Помогите, отец.
- Поди прочь с моих глаз. Не могу тебя видеть. Урод! Скопец! - закричал Мурат-шейх.
Маман ушел и до поздней ночи бродил по степи. Кажется, его искали… Он укрылся в зарослях турангиля. И думал он со светлой горечью, совсем по-стариковски, думал о том, что, потеряв одну женщину, им избранную, вряд ли он найдет другую, так же, как Оразан-батыр, его отец. Есть такие среди людей, есть среди зверей, есть во всем живом мире, сотворенном всевысшим: не скопцы, не уроды - однолюбы… Думать так было легче. С этой мыслью можно было жить.
17
Последний разговор с Гладышевым не шел у Мамана из ума. Вот какая петрушка… То, как рисковал Митрий-туре, отказываясь от охраны, Мамана уже не удивляло. За его храбростью стояла сила несметная. Удивляло то, как рисковал Гаип-хан, собираясь принять джунгар-ских нарочных. Этот храбрец - несравненный, у матери удой молока унес. Схватить бы его за руку!
Избасар-богатырь ходил по пятам за Маманом, заглядывая ему в глаза. Что, если и нам рискнуть? Изба-cap - не великого ума, но надежен, как скала.
- Скучаешь? - спросил Маман. Тошно. Не смотришь на нас.
- Есть дело как раз по тебе. Езжай в гости… к Ну-ралы-баю…
- К которому?
- В ханский аул.
- Не поеду. Нуралы-бай скряга. Заместо угощенья поведет с собой навоз возить.
- Это нам и надо. Сиди у него невылазно. Слушайся во всем, чтобы он был тобой доволен. И не проспи!
- А что? А что?
- Как только пожалуют к Гаип-хану гости, обязательно он пришлет к Нуралы-баю за мясом.
- Известное дело.
Так вот, отнеси хану сам барашка…
- Зачем? Не буду. Не стану.
- Слушай, что говорю. Если гости знакомые, уйди с миром. Если нет, скачи, не жалея коня, днем или ночью, найди меня, где бы я ни был… И держи язык за зубами, если дорожишь своей и моей головой. Чуешь, что я тебе доверяю? Больше ничего не скажу.
На детском лице Избасара изобразилось страдание. Он ничего не чуял, но помирал от любопытства.
- Когда ехать?
- А разве ты еще не уехал?
Избасар-богатырь ухнул, как филин, и побежал бегом к своему коню, сотрясая землю буйволиным топотом. Для начала недурно!
Далее, не теряя времени, собрался в дорогу и Маман, благо Мурат-шейх не подпускал его к себе близко. Маман поехал к Рыскул-бию.
Как и следовало ожидать, в ауле кунградцев была неразбериха. До дела руки не дотягивались. Клятвенное письмо? А что это такое? С чем его едят? Слыхали, слыхали про почин ябинцев! Тем хуже для ябинцев и для письма.