Надпоручик Адольф Опалка
Они даже прочитали объявление о мобилизации, подписанное послом Осуским. Наконец-то они будут сражаться! Перезимовали они в бараках какого-то военного лагеря, лишь немногим отличавшегося от концлагеря. Дыр в крыше не залатаешь, одежонка никудышная, ветер с моря то и дело распахивает двери, а офицеры до десятого пота гоняют, обучая шагистике...
Но все это забылось, когда пришел приказ отправляться на фронт. Сражаясь на Луаре, с винтовками шли на гитлеровские танки, но чаще отступали. Потом им прочли наскоро составленный приказ о том, что в связи с капитуляцией Франции чехословацкие части расформировываются. Кто хочет, может идти на все четыре стороны, а те, кто сумеет попасть на суда, могут ехать в Англию.
Кубиш и Габчик оказались среди тех счастливцев, кому удалось попасть на суда. И вот перед ними - берега Британских островов.
...В нескольких километрах от Лондона, на опушке редкого лесочка, расположен особый объект. Со стороны можно заметить три приземистых барака, все остальное - под землей. Вокруг - двойное заграждение из колючей проволоки. У проходов в первое у шлагбаума стоят солдаты в касках, у второго прохода, уже за вторым кольцом колючей проволоки, - двое парней в спортивных костюмах. Все так, как и должно быть, - сюда проникнуть не просто, вход разрешается лишь в отдельных случаях - приезжающим из Лондона по специальному предупреждению. Здесь тщательно проверяют не только имя на пропуске, но и по внешнему описанию. Так как посетители здесь редки, процедура проверки затягивается куда дольше, чем требуется. Нужно же позабавиться, рассеять свою скуку одетым в спортивные костюмы молодцам - пусть себе приезжие нервничают, пусть считают себя самыми что ни на есть высокопоставленными деятелями.
Гораздо важнее трех приземистых бараков - антенны, натянутые между мачтами, смонтированные в виде геометрических фигур либо закрученные в загадочные спирали.
Пожилой господин в безупречно скроенном темном двубортном костюме в полоску, в солидной шляпе, в перчатках и с тростью, не вылезая из автомобиля, тяжелого семиместного "хиллмэна" цвета хаки, спокойно предъявляет свои документы часовому у входа. Машина подъезжает к самым дверям барака.
Едва только пожилой господин входит в помещение, радист, сидящий за столом, вскакивает со своего места.
- Господин полковник!..
Моравец снисходительно кивает ему, надевает стариковские очки с толстыми стеклами, которые совершенно не соответствуют его элегантной внешности, и говорит:
- Так примемся за дело.
Полковник вынимает из папки рукописный текст, - радисту уже хорошо известен этот почерк - торопливый, нечеткий, лишь некоторые буквы старательно, даже педантично выведены. Заметно, что писавший нарочно прибегает к завитушкам, чтобы произвести впечатление, выдавая тем самым свою самовлюбленность и тщеславие. Перед радистом лежит таблица шифра, и вот буквы одна за другой - и обычные и тщательно выписанные - превращаются в столбцы безликих и нейтральных чисел.
В это же время другой радист сидит на корточках перед аппаратом в чулане под самой крышей роскошной пражской виллы. Его антенна тянется к небу - она настроена на прием. Но она выглядит далеко не так эффектно и загадочно, как на объекте вблизи Лондона. Радист приготовился принимать инструкции центру подпольного Сопротивления. Он не знает того, что знает его товарищ, находящийся вблизи Лондона: инструкции будут особенно важными, раз их привез сам Моравец, а не его адъютант. И потом - лондонскому радисту хорошо известен этот почерк, и он догадывается, кому он принадлежит.
Вы ожидаете, что сейчас в эфир полетят числа, из которых составятся слова, а из слов приказ: пустить под откос поезд, организовать саботаж на военном заводе, взорвать мост, напасть на военный транспорт?!.
"Я повторяю, что вполне доверяю Гавлу и верю, что он не поддастся нажиму ни со стороны немцев, ни со стороны кучки наших оппортунистов. Я верю также, что и Элиаш не сдастся и будет поддерживать своего шефа, как легионер. Я верю, наконец, что могу положиться на всех членов правительства, что они не подведут нас в эти роковые для нации часы. Если будут сделаны какие-либо предложения, прошу немедленно сообщить, чтобы мы могли сейчас же в соответствии с ситуацией договориться о совместных действиях. Я считаю решенным и обязательным для обеих сторон вопрос о совместных действиях и полагаю, что без взаимной договоренности не будет предпринято ничего определенного.
Навратил".
Слова обтекаемы, фразы с завитушками, как и некоторые буквы. Гавел - конспиративная кличка президента Гахи, Элиаш - председатель "правительства" протектората, Навратил - конспиративная кличка д-ра Эдварда Бенеша.
Спустя несколько месяцев, 15 сентября 1941 г., министр иностранных дел эмигрантского лондонского правительства Ян Масарик в своей телеграмме чехословацкому посланнику в Москве выразился куда прямолинейней:
"Мое отношение к Гахе и всему режиму ты знаешь... Я отказываюсь нападать на них и вообще полемизировать с людьми, которые по существу идут с нами. Это была бы неразумная политика".
А в ответе на критические замечания центра Сопротивления в Чехословакии, переданном с базы британской секретной службы близ Лондона 5 сентября 1941 г., говорилось:
"Мы не знаем, с кем вы полемизируете, утверждая, что бесполезно и крайне опасно втягивать народ в какие-либо выступления. В данный момент мы согласны с этим и отмечаем, что лондонское радио не передавало ни единого призыва к каким-либо действиям народа".
Но позвольте, что же это, собственно, за Сопротивление? И было ли вообще-то Сопротивление?
Не стоит упрощать: это все же было Сопротивление, и процитированные инструкции помогут нам понять его характер.
Строилось оно по старой масариковской схеме, то есть по так называемой "системе мафии", оправдавшей себя в годы первой мировой войны, в период усиления антиавстрийского движения. Эта "система" представляла собой верхушечный союз представителей всех слоев буржуазии и подчиненных ей организаций. Участники его рассчитывали на победу западных держав и готовились к захвату власти.
"Победа Запада - это единственное условие, - пишет Бенеш, - которое сделает возможным восстановление социальной консолидации Европы с помощью Англии и Америки и помешает полному хаосу и социальному распаду или, более того, большевизму..."
В меморандуме английскому правительству от июня 1941 г. изложены взгляды Бенеша:
"...Пока что он (Бенеш) стоит на той точке зрения, что... правительство Гахи должно остаться, и именно потому, что в наступившем хаосе необходимо как можно дольше сохранить чешский административный аппарат в интересах сотрудничества с Лондоном. Особенно в случае падения Германии следует предотвратить социальный и политический переворот и помочь государственной машине быстро провести перестройку, согласно указаниям лондонского правительства".
Поэтому Бенешу и его политическим друзьям нисколько не претило сотрудничество с коллаборационистским правительством Гахи, так как оно помогало таскать каштаны из огня тем, кто стремился укрепить власть буржуазии в чехословацком государстве. Да и военная организация Сопротивления, возглавляемая высшими офицерами, не ставила своей целью развивать боевую антинацистскую деятельность. Она готовилась лишь к захвату власти после поражения гитлеровской Германии. Радиодепеша Бенешу и Моравцу от руководителей этой организации подтверждает, как поняли они инструкции из Лондона:
"Своим людям мы даем приказы решительно отгораживаться от всего, выполнять только конкретные задания, согласно приказам, сохранить себя до момента переворота, о наступлении которого мы узнаем из приказа Навратила".
Выполнять только конкретные задания согласно приказу...
В одной из радиодепеш из Лондона центру Сопротивления - а их около 22 тысяч - мы найдем и упоминание о таком конкретном задании согласно приказу. Деятелям Сопротивления на родине было приказано переправить за границу чемодан социал- демократического лидера и министра лондонского правительства Бехине. Моравец самолично указал, каким путем можно переправить чемодан, и потребовал, чтобы задание это было дано двум самым надежным и отважным бойцам. С оружием в руках они проползли между пограничными патрулями и, передав в точно назначенное время чемодан связному, снова вернулись через границу домой.
Интересно, стали бы они это делать, если б знали, что в чемодане - личные вещи Бехине и прежде всего его черный, сшитый на заказ фрак, в котором ему надлежало появляться в салонах и на приемах?
...А как те двое, Кубиш и Габчик?
Они служили, как и тысячи других парней, в чехословацкой отдельной бригаде в Англии. Их временным отечеством стал Даверкорт. Иногда они получали увольнительные и, отгладив френчи, отправлялись в город. Холодные англичанки таяли в обществе темпераментных чехословаков. Но тоска от этого не проходила. Молодых людей волновали военные события, но ничто не напоминало о том, что и для них где-нибудь найдется поле боя. Они завидовали летчикам: те сражались! Куда бы Кубиш и Габчик ни приходили, англичане им говорили: чехи - отличные летчики, герои! Но они-то не были летчиками и не хотели греться в лучах чужой славы.
Потом пришел приказ: объявлен набор на курсы парашютистов. Отбор и испытания были очень строгие. Подали заявления сотни, но в число отобранных поначалу попало только пятнадцать человек.