"Доброе слово утешит страждущего, добрый поступок способен вразумить заблудшего и отвратить от зла зачерствевшего сердцем", - было написано в конце.
- Это что - летопись галицкая? - спросил Игорь, сворачивая пергамент в трубку и возвращая жене. - Откуда она у тебя?
- Нет, это не галицкий летописный свод, - промолвила Ефросинья, любовно поглаживая своими белыми пальцами свёрнутый пергамент, - это наша местная летопись.
Игорь подсел к жене:
- И кто же её пишет?
- Монахи, что на книжном дворе трудятся, - ответила Ефросинья. - Ты не рад этому?
- А Вышеслав к сему делу не причастен? - Игорь хитро прищурился. - Уж больно слог знакомый.
- Что в том плохого? - Ефросинья обвила шею мужа руками. - У Александра Македонского в войске был философ Каллисфен, который прославлял на бумаге все победы царя. У императора ромеев Юстиниана был придворный летописец Прокопий из Кесарии, благодаря которому мы ныне знаем о войнах ромеев с вандалами и арабами. Был свой летописец и у твоего пращура Ярослава Мудрого...
После беседы с Ефросиньей Игорь позвал к себе Вышеслава.
Когда тот пришёл, Игорь положил перед ним на столе взятый у Ефросиньи пергамент и спросил:
- Твоя задумка?
Вышеслав не стал отпираться:
- Моя.
- К чему всё это? Растолкуй.
- На Руси издревле летописи составляют не только в Киеве иль Новгороде Великом, но и в прочих городах.
- Понимаю. Всякий князь о своей славе звонит. Но мне покуда звонить не о чем.
- Слава славе - рознь, - заметил Вышеслав. - Иной князь гоняется за славой с мечом в руке, а иной и без войны славным слывёт. Жить добродетельно - вот верная дорога к самой громкой славе. Поверь мне, Игорь.
- Стало быть, мне теперь ни чихнуть, ни ругнуться нельзя, ты про всё в летописи своей изложишь, - усмехнулся Игорь. - А может, мне по любому поводу теперь совета у тебя спрашивать, дабы все деяния мой праведными были?
- Благо не по совету делается, а из доброго побуждения, - сказал Вышеслав.
- Мне теперь и меч-то вынимать нельзя, раз уж ты изображаешь меня христолюбивым князем,- с беззлобной иронией продолжал Игорь. - Только в этой мире, Вышеслав, распри неизбежны. Коль ты не нападёшь, то на тебя нападут.
- Я хочу верить, Игорь, что и в мире и на войне ты будешь придерживаться справедливости. Ведь это самое ценное нравственное качество для князя. Храбрых уважают, мудрыми восхищаются, а справедливых любят и доверяют им. Вспомни Плутарха. - Вышеслав положил ладонь на пергамент. - А летопись пускай станет для тебя зеркалом, чтобы ты мог взглянуть "а себя Со стороны. Эта летопись останется в наследство твоим детям, чтобы они могли гордиться тем, какой у них был отец.
Игорь взъерошил Вышеславу волосы.
- Ну как мне быть плохим, когда рядом со мной такой друг! - с улыбкой промолвил он.
- И такая чудесная жена, - добавил Вышеслав. - Я лишь хочу верить, Игорь, что ты станешь выдающимся князем на Руси, а Ефросинья убеждена, что ты необыкновенный человек.
- В устах её это звучит как истина, - заметил Игорь. И про себя подумал: "Достоин ли я такой жены?"
Глава седьмая
ОПАСНЫЙ БЕГЛЕЦ
С некоторых пор Игорь стал чаще наведываться в ту светёлку терема, где Вышеслав и Ефросинья обычно занимались переводом греческих книг на русский язык. Там же Вышеслав трудился над летописью, названной им "Северский летописный свод".
Он хотел описать жизнь и деятельность новгород-северских князей, начав с отца Игоря, Святослава Ольговича. Для этого Вышеслав изучал киевские и черниговские летописи, копии которых делались на здешнем книжном дворе.
Вышеслав излагал события не с точки зрения пристрастного очевидца, целью которого было возвеличить род одного князя и очернить всех прочих князей, враждебных ему, но как сторонний наблюдатель, отдающий на суд потомков деяния и поступки владетелей Русской земли.
Читая жизнеописание своего отца, Игорь поражался превратностям судьбы, которые преследовали того всю жизнь. Часто лишь воля случая спасала Святослава Ольговича от неминуемой гибели, поскольку недруги, с которыми ему доводилось сражаться, зачастую были гораздо сильнее. В дальнейшем только покровительство Юрия Долгорукого способствовало закреплению за Святославом Ольговичем Новгорода-Северского и всего Посемья.
Окружённый враждой двоюродных дядей и братьев, гонимый племянниками и сватовьями, Святослав Ольгович тем не менее почитал своих старших братьев Всеволода и Игоря, хотя первый постоянно гнал его от себя, а другой, не выделяясь ни умом, ни храбростью, всегда заносился перед ним. Даже своим сыновьям от второго брака Святослав Ольгович дал имена своих старших братьев.
После прочитанного Игорь делился своими мыслями с Вышеславом:
- Мой отец был славным воителем и землёй управлял мудро. Ему бы, а не братьям его бездарным сидеть на столе киевском. Выходило, что они творили беззакония, вызывая у народа ненависть к Ольговичам, а мой отец опосля расхлёбывал кашу, заваренную братьями его. Что оставил после своей смерти Всеволод Ольгович кроме награбленных сокровищ и толпы наложниц? Чем прославился Игорь Ольгович, как не своей бессмысленной жестокостью? Не понимаю, неужели в окружении моего отца не нашлось человека, который внушил бы ему мысль не терпеть своеволия братьев, но взять первенство над ними? Теперь бы я не в Новгороде-Северском княжил, а где-нибудь в Киеве иль Вышгороде!
- Так и гложет тебя червь честолюбия, - улыбнулся Вышеслав, слушая Игоря.
- Уж коли женщины подвержены честолюбию, то мужчинам грех его стесняться, - сказал Игорь. - Сам знаешь, сколь честолюбива была моя мать. И сестра её такая же. И жена Святослава Всеволодовича не менее честолюбива. А сколь была честолюбива мать Ефросиньи, Ольга Юрьевна!
- Можешь не продолжать, - сказал Вышеслав. - Жёны князей столь же испорчены властью, сколь и мужья их.
- Не власть портит, а богатство, - не согласился Игорь.
- Где богатство, там и власть, - возразил Вышеслав, - одного без другого не бывает.
- Отец мой покойный, по-твоему, был испорчен властью и богатством? - спросил Игорь.
- Не думаю, - покачал головой Вышеслав. - Из всех Ольговичей он, пожалуй, единственный, кто ни разу не поступился честью ради корысти. Уже только то, что он отверг все личные выгоды ради спасения из плена брата Игоря, говорит о многом. Душа у него была не с хлебный кус.
- Причём отец старался вырвать из плена брата, который однажды предал его! - воскликнул Игорь.
- Святослав Ольгович был истинный христианин, - с уважением произнёс Вышеслав.
- Я вижу, именно это качество ты и стараешься выделить, когда пишешь в летописи об моём отце, - заметил Игорь. - Почему бы тебе не отметить и то, какой он был искусный полководец?
- Воителей славных немало было на Руси, но не все они следовали христианским заповедям в той мере, как твой отец, - ответил Вышеслав. - Мне хочется, чтобы те, кто будет читать эту летопись, узрели за чередой кровавых битв и неурядиц, что твой отец, обнажая меч, не забывал и о своём нательном кресте.
С уважением отзывалась о Святославе Ольговиче и Ефросинья.
Она знала, что отец Игоря был дружен с её отцом, и была благодарна умершему свёкру за то, что он когда-то наметил её, ещё несмышлёную девочку, в жёны своему сыну. Ефросинья полюбила Игоря с самой первой встречи с ним и продолжала любить его даже теперь, когда её муж открыто сожительствовал с половчанкой Алёной, приставленной к их младшим сыновьям.
Догадывался об этом и Вышеслав, который частенько встречался в княжеском тереме с Алёной и по её поведению мог определить, что она пользуется особым расположением Игоря. Сочувствуя Ефросинье, Вышеслав пытался вразумить Игоря, говоря ему, что не по-христиански при живой жене любовницу заводить.
Но Игорь был глух к увещеваниям друга на эту тему...
Однако вскоре произошли события, невольно сблизившие Игоря и Ефросинью.
Миновал год с той поры, как Святослав Всеволодович собирал князей идти ратью на галицкого князя. И вот изгой, из-за которого едва не вспыхнула кровавая распря, неожиданно объявился в Новгороде-Северском.
Игорь встретил своего шурина, сидя на троне в окружении бояр. Здесь же находились Игоревы ближние дружинники и воеводы. Только что уехали послы черниговского князя, которые предупредили Игорям чтоб не шёл он супротив старших братьев и не принимал у себя сына Ярослава Осмомысла, коему отказали в приюте волынский и суздальский князья.
Отъехали послы в свою вотчину, а Владимир Ярославич тут как тут, едва в воротах городских не столкнулся с черниговцами.
- Рад видеть тебя, брат, - обратился Игорь к незваному гостю. - По нужде ты здесь иль по доброй воле?
- Челом тебе бью, Игорь Святославич, - с поклоном произнёс Владимир. - Гоним я ныне отовсюду, коль ещё и ты меня прогонишь, то хоть к половцам беги. К милосердию твоему взываю и заклинаю тебя любовью сестры моей, с коей ты в супружестве живёшь.
Владимир опять поклонился. То же самое сделала его немногочисленная свита.
- Откуда путь держишь, друг мой? - спросил Игорь.
- Из Киева, - ответил Владимир, - от тестя своего многобоязненного.
От Игоря не укрылась неприязнь в голосе Владимира.
- Что же не приютил тебя Святослав Всеволодович?