Уезжая в Россию, Тютчеву недостало сил, чтобы в последний раз увидеть дочерей и проститься с ними. Он так об этом и признался в письме к Анне, направленном ей с дороги: "Прости меня, моя дорогая Анна, и вы также, милые малютки, что я уехал, не попрощавшись с вами. У меня не хватило духа на это. Мне это было бы слишком тяжело и вам также. Ах, мои дорогие дети, видит Бог, как мне жалко расставаться с вами. Но будем мужественны! Время идёт быстро, несколько месяцев протекут скоро, и когда мы снова увидимся, дети мои, мы уже не разлучимся более. Да будет с вами Божье благословение. Анна, поручаю тебе сестёр. Прощайте, мои милые девочки. Обнимаю вас несчётное количество раз".
Среди бурных вихрей петербургской жизни не было тем не менее таких дней, чтобы отец не думал о своих дочерях. Достаточно было ему хоть на мгновение вспомнить о них, как он мысленно находил себя в рекреационной зале института в Мюнхене, куда он когда-то каждое воскресенье приходил к ним на свидание. И тут же, несмотря на словно врождённое отвращение передавать свои мысли и чувства бумаге, брался за письмо к ним.
Он в который уж раз извинялся и пояснял, что если бы у него и мама было намерение навсегда остаться в России, они сразу бы взяли всех детей с собою. Посему следует перетерпеть временную разлуку, и тогда они вновь все встретятся в Мюнхене.
Но вскоре содержание писем изменилось: оставаясь в России на зиму, отец и маменька обещались, что и они, дочери, вскоре приедут к ним.
Анне исполнилось уже шестнадцать. Она окончила институт и была в том возрасте, когда всё - склад ума и характер, понимание жизни и отношение к отцу, мачехе и вообще ко всему окружающему - у неё полностью сложилось. Это и радовало и одновременно пугало отца - кем она будет, его родная дочь: чужестранкою в России или русской по духу и образу мыслей? За самую младшую, Мари, он нисколько не волновался, как и за сына Дмитрия. Они хотя и родились в Германии, но теперь уже всецело находились в русской среде, в русском окружении.
И одиннадцатилетняя Даша и десятилетняя Китти, по существу, его тоже не беспокоили с этой стороны. В их возрасте легко усвоить всё то, что раскроет пред ними их новое отечество, а вернее, их подлинная родина.
С Анной всё обстояло по-иному. Потому отец, ожидая её приезда, готовил своё старшее и по-особенному любимое дитя к тому, что она найдёт в России.
"Здесь все, моя добрая Анна, относятся к тебе и к твоим сёстрам с самым живым и нежным интересом: об этом ты можешь судить по нескольким строкам, которые посылают тебе моя мать и сестра. Я дал им прочесть твои письма, полученные мною за последнее время, и они доставили им почти такое же удовольствие, как и мне самому. Они любят тебя так, как будто ты постоянно жила с ними. Льщу себя надеждой, что, с Божьей помощью, ты найдёшь в России больше любви, нежели где бы то ни было в другом месте".
И дальше, наверное, и для него самого, и конечно же для неё - о самом существенном и главном:
"До сих пор ты знала страну, к которой принадлежишь, лишь по отзывам иностранцев. Впоследствии ты найдёшь, почему эти отзывы, особливо в наши дни, заслуживают малого доверия. И когда потом ты сама будешь в состоянии постичь всё величие этой страны и всё доброе в её народе, ты будешь горда и счастлива, что родилась русской".
И вот они дома, все вместе, в небольшой, но уютной квартире в доме Сафонова на Марсовом поле.
- Маменька, папа! - Дашенька и Китти бросились в объятия к тем, по ком страшно соскучились.
Анна тоже обняла и поцеловала Эрнестину, но сдержаннее, чем её сёстры, - она была уже взрослой. И только когда обняла отца, тот почувствовал на её щеке слёзы.
- Ну вот и кончилось время, когда ты строила свои планы, а вернее, возводила воздушные замки, - прослезился и он. - Здесь, право, ты найдёшь достаточно материала для сооружения не одного волшебного замка грёз. Но с этой поры в твоей жизни многое изменится. Девочки вновь определятся здесь в казённое заведение, ты же, как уже закончившая своё образование, будешь жить дома. Окажешься, проще говоря, среди взрослых. Поэтому постарайся устроить себя в этой новой для тебя жизни таким образом, чтобы быть довольной настоящим и чтобы другие, в свою очередь, были довольны тобою. А мы все будем очень и очень любить тебя.
Смольный институт благородных девиц, куда были зачислены Дарья и Китти, был основан императрицей Екатериной Великою в подражание Сент-Сирскому институту мадам де Ментенон. Меж тем великолепное по своей архитектуре здание петербургского высшего женского учебного заведения, без всякого сомнения, превосходило французский, так сказать, оригинал. Оно поднималось на берегу Невы красивым и величественным ансамблем, увенчанное высоким куполом собора, в том месте, где река делает крутой поворот. Собор был виден почти изо всех мест, приникающих к Неве, и петербуржцы всегда любовались его видом. Особенно восхищало, должно быть, то, что церковь была выкрашена в белый и нежно-голубой цвета и напоминала многим как бы чистый и непорочный убор невесты.
Здесь, в Смольном, воспитывались девушки знатных семейств. И не случайно, начиная с самой Екатерины Великой, все русские императоры и императрицы осыпали сие заведение монаршими милостями и часто оказывали честь своим присутствием на торжественных актах.
Новые воспитанницы и их родители обязаны были представляться институтской начальнице и инспектрисам. Знакомству же с господином и госпожою Тютчевыми директриса и кавалерственная дама Мария Павловна Леонтьева придала особое значение. Дело в том, что она когда-то сама служила фрейлиной у великой княгини Марии Николаевны и посему не могла не выказать особенные знаки внимания к её двум протеже. Точнее, к её, великой княгини, пенсионерке Тютчевой Дарье и пенсионерке великой княгини и цесаревны Марии Александровны - Тютчевой Екатерине.
- Дети мои, - обратилась директриса к новым воспитанницам, - я надеюсь, что вам будет несложно войти в свою новую семью. Полагаю, время, проведённое вами в Баварском королевском институте, многое вам дало и в смысле образования, и в отношении поведения. Но вы, крещённые в православии, должны будете проникнуться русским духом, впитать в себя все каноны и учения Божьего и Божьей веры, как это свойственно всем русским людям...
Тут же находилась и инспектриса.
- Анна Дмитриевна Денисьева, - представила её начальница. - Когда-то она сама была воспитанницей Смольного. Теперь она будет старшею наставницею для вас, дети мои. Любите её и почитайте, как собственных своих матерь и отца.
Когда директриса удалилась, Анна Дмитриевна подвела к Тютчевым стоявшую поодаль девушку лет двадцати. Она была стройна, с несколько худощавым, но красивым лицом и большими лучистыми карими глазами.
- Моя дочь Елена, - сказала инспектриса. - Правильнее будет, моя племянница, которую я воспитываю с ранних лет. Она помогает мне обучать наших воспитанниц светским манерам поведения, поскольку сама тоже воспитывалась в наших классах.
Девушка сделала лёгкий реверанс.
- Вот, Анна, и тебе будет подруга, - обратилась Эрнестина к своей падчерице.
- Очень приятно иметь в товарищах такую восхитительную мадемуазель, - подтвердил Тютчев, но почему-то, вопреки своей привычке, даже не остановил свой взгляд на слишком уж юной особе.
29
Итак, опять увиделся я с вами,
Места немилые, хоть и родные,
Где мыслил я и чувствовал впервые
И где теперь туманными очами,
При свете вечереющего дня,
Мой детский возраст смотрит на меня.О бедный призрак, немощный и смутный,
Забытого, загадочного счастья!
О, как теперь без веры и участья
Смотрю я на тебя, мой гость минутный,
Куда как чужд ты стал в моих глазах,
Как брат меньшой, умерший в пеленах...Ах нет, не здесь, не этот край безлюдный
Был для души моей родимым краем -
Не здесь расцвёл, не здесь был величаем
Великий праздник молодости чудной.
Ах, и не в эту землю я сложил
Всё, чем я жил и чем я дорожил!
Овстуг!
Если ехать к юго-западу от Москвы, где-то за трехсотпятидесятой верстой, а до Брянска не доезжая вёрст пятьдесят, на равнине, поросшей вековым лесом, откроется это село. Невдалеке серебрится и искрится река Десна... Здесь студёным днём на исходе ноября 1803 года и родился Тютчев.
Вернувшись из ярославских мест после наполеоновского нашествия двенадцатого года, семья часто проводила летние месяцы на брянской земле.
Последний раз Феденька, должно быть, навещал отцовское имение тому уже более четверти века назад.
И вот опять увиделся он с местами своего, уже далёкого и нереального, как призрак, собственного детства.
А как иначе сказать о том, что отделено целою человеческою жизнью, которая прошла далеко отсюда, в краях, где познал он и радость любви, и горечь невосполнимых потерь!..
Ныне, на исходе лета 1846 года, Тютчев ехал в Овстуг тоже по поводу печальному - вместе с Николашей следовало принимать во владение поместье, осиротевшее после смерти их отца.
Не думал Иван Николаевич, добрый и сердобольный папенька, что глаза ему закроют чужие люди. А так и случилось в апреле сего года, потому как старший сын находился на излечении в Дрездене, второй же не смог оставить жену, поскольку она вот-вот должна была родить.
И почти одновременно такое произошло: двадцать третьего апреля отошёл в иной мир семидесятивосьмилетний Иван Тютчев, а тридцатого мая народился на свет другой Иван, и тоже Тютчев.