Однажды вечером все общество сидело за ужином в очень веселом настроении. Дьявол рассказывал смешные истории. Фауст старался заманить в свои сети на предстоящую ночь хохотушку француженку. Она отвечала на его намеки именно так, как он хотел. Все оживленно смеялись, как вдруг ужасная смерть положила конец веселью. Бенедиктинец получил в подарок блюдо прекрасных крупных персиков, которые он велел подать на десерт. Благочестиво улыбаясь, монах поднес принцу самый лучший персик. Принц разделил плод пополам и вторую половину предложил своей любовнице. Ничего не подозревая, они съели персик. Потом все встали из-за стола. Монах елейно прочел молитву "Gratias tibi" и исчез. Дьявол только что хотел начать новый анекдот, как вдруг госпожа Монсоро страшно вскрикнула от боли. Ее прекрасное лицо мгновенно исказилось, губы посинели, и смертельная бледность покрыла цветущие щеки. Принц хотел поспешить ей на помощь. В это мгновение ужасный яд подействовал и на него. Он упал рядом со своей возлюбленной и воскликнул, обратив взор к небу:
- Услышь меня! Это рука моего брата. Он убил меня при помощи этого проклятого злодея! Он, который обрек нашего отца на голодную смерть, потому что сам боялся быть отравленным, теперь подкупил этого монаха.
Фауст бросился, чтобы схватить духовника, но тот успел скрыться. Несколько всадников поджидали его в конце парка, и он умчался вместе с ними, а Фауст вернулся ни с чем. Смерть уже сделала свое дело, и на обеих жертвах лежала ее ужасная печать. Фауст и дьявол покинули замок и отправились дальше.
Д ь я в о л: Ну что же, Фауст, стоит ли вызывать дьявола из преисподней, когда он и без того бродит по земле, да еще в монашеской рясе? Как тебе нравится проделка этого бенедиктинца, которую он устроил по приказанию христианнейшего короля?
Ф а у с т: О, я уже готов думать, что в нас живут падшие духи ада, а мы - только их орудия.
Д ь я в о л: Тьфу! Сколь жалкой была бы доля бессмертного духа, если бы ему пришлось довольствоваться таким сомнительным, неказистым обликом! Поверь мне: хоть я и дьявол, но я настолько горд, что предпочел бы вселиться и свинью, валяющуюся в грязи, чем в кого-либо из вас, людей, погрязших во всех пороках и псе же гордо именующих себя подобием всевышнего.
Ф а у с т: Проклятый! Как смеешь ты так унижать достоинство человека?
Д ь я в о л: А ты не сердись, человек! Скажи, разве мы не подавились бы вашим высоким нравственным достоинством? Разве может дьявол вынести свет вашей добродетели? Разве этот монах не благочестив? И разве не благочестив аббат, давший ему это поручение? Разве король, который велел аббату убить принца, не христианнейший монарх и не прекрасный брат? Может ли дьявол поселиться в таких благочестивых людях?
Ф а у с т: Что могло заставить этого несчастного обречь себя на вечную муку?
Д ь я в о л: Мука далеко, отпущение грехов близко, а еще ближе награда за убийство - огромные угодья, которые сделают монастырь аббата самым богатым и самым могущественным в провинции. С тех пор как монахи извратили столь грозную для нас религию так, что теперь ад, некогда трепетавший в ожидании близкой гибели, повсюду побеждает, был ли хоть один случай, чтобы они устояли против такого соблазна?
Эта мысль как змея ужалила Фауста. Он умолк и все больше погружался в мрачные размышления о человеке и его предназначении, о нравственном миропорядке, противоречия которого он не мог примирить. События, которые он ежедневно наблюдал, раздражали его желчь, и в сердце его всходили семена еще более мучительных сомнений, ненависти и презрения к людям. Эти всходы растут медленно, как полипы, и они убивают, когда разрастаются до такой степени, что сердце уже не может их вместить.
Фауст и дьявол продолжали свое путешествие по Франции. У них было много приключений, и мрачные мысли пока еще не мешали Фаусту наслаждаться жизнью. Повсюду они находили следы когтей трусливого деспота, и Фауст ее раз пользовался сокровищами дьявола, чтобы залечить эти кровавые раны.
2
После многих приключений они прибыли наконец в Париж. Въезжая, они заметили, что город был в сильном волнении. Толпы людей устремлялись в одну и ту же сторону. Фауст и дьявол последовали за ними и вышли на рыночную площадь, где увидели помост, обтянутый черным сукном и соединенный переходом с расположенным поблизости зданием. Фауст спросил, что все это значит, и ему ответили, что сейчас должна состояться казнь богатого герцога Немурского.
- А за что его казнят? - осведомился Фауст.
- Так приказал король. Говорят, что герцог враждовал с королевским домом и хотел убить дофина. Но так как допрос велся в тюрьме тайно судьями, которых назначил король, никто ничего толком не знает.
Один из присутствующих крикнул:
- Скажите лучше, что он платит жизнью за свое богатство. Во имя славы, величия нации, чтобы обеспечить себе еще большее могущество, король убивает нашу знать, да и нас самих в придачу, если мы не одобряем его действий.
Дьявол велел отвести лошадей на ближайший постоялый двор и провел Фауста сквозь толпу. Они увидели, как благородного герцога и его несовершеннолетних детей ввели в комнату, обитую черным сукном. Здесь осужденного ожидал монах, чтобы выслушать его последнюю исповедь. Взор отца был устремлен на сыновей, и он долго не мог поднять его к небу. После исповеди он снова прижал детей к своей груди. Положив дрожащие руки на головы рыдающих мальчиков, герцог взглянул на небо и сказал:
- Пусть благословение несчастного отца, которого убивают корыстолюбие и тирания, принесет счастье этим невинным! Но (здесь он со вздохом остановился) ведь они наследники несчастного отца, это обрекает их на долгую муку, они рождены для страданий. С этим сознанием я должен умереть… - Он хотел продолжать, но его заставили умолкнуть и повели на плаху.
По приказанию короля, который подготовил эту казнь с той холодной предусмотрительностью, с какой готовят увеселительное зрелище, мальчиков оторвали от герцога и поставили под эшафот так, чтобы кровь казненного отца стекала на их белые одежды. Крик, который в этот миг сорвался с уст несчастного отца, вызвал ужас в сердцах всех присутствующих, и только палач Тристан, наперсник короля, уже загубивший, в угоду жестокому деспоту, многие тысячи человеческих жизней, с улыбкой пробовал секиру, проверяя, хорошо ли она наточена. Фаусту казалось, что этот крик должен прорвать небесную твердь и заставить всевышнего немедленно отомстить за поругание человечества. Он с негодованием взглянул на небо, и дерзкий взор его обвинил всемогущего за соучастие в этом ужасном злодеянии. На мгновение он почувствовал соблазн заставить дьявола спасти герцога и его детей из рук палача, но его омраченное сердце тотчас стало глумиться над этой мыслью. Он снова взглянул на небо и сказал самому себе:
- Не моя забота печься о нем. Должно быть, таков порядок, установленный тобой на земле: кровь его должна пролиться, чтобы преступления короля стали еще ужаснее.
Герцог опустился на колени. Он слышал плач и вопли своих сыновей, стоявших под эшафотом. Эти крики должны были сопровождать его переход в иной мир. Он забыл о собственной позорной смерти; в последние минуты жизни он думал только о страданиях этих несчастных. Скупые слезы стояли у него в глазах… Губы его дрожали… Палач размахнулся, и горячая кровь отца обагрила трепещущих сыновей. Залитых кровью, их вывели на помост, показали им тело и отрубленную голову отца и погнали обратно в тюрьму. Там их поместили в суженные книзу корзины и в таком ужасном положении оставили медленно умирать. Чтобы усилить муку, им время от времени вырывали зубы.
Фауст, потрясенный этой ужасной сценой, шатаясь, вернулся в гостиницу и приказал дьяволу отомстить злодею, которому небо позволило безнаказанно совершить эти страшные злодеяния.
Д ь я в о л: Нет, Фауст, я не уничтожу его, это противоречило бы полицейскому уставу преисподней. Почему дьявол должен положить конец этим жестокостям, если тот, кого люди называют своим отцом и спасителем, терпеливо взирает на них? Вероятно, таков нравственный порядок жизни на земле, если этот король, осмеливающийся называть себя помазанником господним, облечен правом и властью так обращаться с людьми. Где же будет предел твоей мести, если я стану выполнять все твои злобные требования?
Ф а у с т: А разве я не заслужил бы похвалы, если бы, подобно новому Геркулесу, сделал целью своей жизни освобождение Европы от подобных чудовищ?
Д ь я в о л: Слепец, разве само существование этих тиранов не доказывает испорченности вашей натуры? Если на земле станет возможным возмездие им и им подобным, то кровопролитию не будет конца. Народы станут враждовать и истреблять себя в междоусобицах. Ты видишь здесь миллионы людей, которые терпят этого изверга, как они сами его называют. Терпят от него муки и не взывают к мести. Ведь они смотрели на казнь герцога так равнодушно, как будто перед ними резали овцу. Разве они не испытывали при этом трагическом зрелище трепетного и мучительного наслаждения?.. А разве это не доказывает, что они заслужили свою судьбу и недостойны лучшей участи? Разве это не доказывает, что они - рабы неба и своей природы - должны нести иго, которому подвластны? Если сладострастие еще не совсем иссушило твой мозг, то попробуй согласовать это с твоими школьными понятиями о морали; не мое это дело рассеивать мрак, который нас окружает. Я не могу наложить руку на христианнейшего монарха, который так успешно действует на пользу ада, не могу разорвать нить, на которой некто более сильный, чем я, при помощи этого монарха держит в повиновении французский народ.