Громким шепотом Кокэчу начал нараспев читать заклинания на древнем, почти позабытом языке. Услышав его, Оэлун резко выпрямилась - вспомнила, что в юности слышала похожую речь от целителей и шаманов своего племени. Темные образы прошлого охватили Бортэ, в памяти воскресла давняя ночь, когда муж, повторяя непонятные слова, безжалостно убил обидчика и заставил ее съесть кусочек его обгорелого сердца. Язык крови и жестокости, словно созданный для бескрайних зимних степей. В нем не было слов любви и милосердия. Пока Бортэ слушала, дым проник в кровь, и кожа женщины покрылась мурашками. Ужасающие образы, вызванные монотонным бормотанием, пронеслись в мозгу Бортэ, и она закашлялась.
- Тише, женщина! - шикнул шаман, злобно сверкнув глазами. - Молчи, когда приходят духи!
Монотонное бормотание возобновилось с новой силой, шаман повторял одни и те же слова все громче и быстрее, они завораживали, вводили в транс. Первая коза отчаянно заблеяла, когда Кокэчу поднял ее над Тэмуге, глядя в испуганные глаза юноши. Острым ножом он полоснул по горлу животного и держал его над сыном Оэлун, пока лилась горячая дымящаяся кровь. Тэмуге вскрикнул от неожиданности. Оэлун приложила ладонь к губам сына, и он успокоился.
Кокэчу отпустил козу, и она упала, дергая ногами. Шаман забормотал еще быстрее, закрыл глаза и погрузил пальцы в живот Тэмуге. Как ни удивительно, юноша молчал, и шаману пришлось сдавить опухоль, чтобы вызвать у больного крик. Кровь скрыла резкое движение Кокэчу, когда он вправил грыжу, незаметно вернув вылезший кусок кишки за мышцы брюшной стенки. Давным-давно отец показал ему этот обряд на настоящей опухоли, и Кокэчу будто снова увидел, как старик читает заклинания, заглушая испуганные возгласы мужчин и женщин, и иногда громко вскрикивает, брызгая слюной в распахнутые рты. Отец доводил людей до полного изнеможения, они переставали понимать, где находятся, и, оказавшись на грани безумия, верили. Кокэчу не раз замечал, что отвратительные наросты уменьшались и исчезали, после того как страдание и вера переходили определенную грань. Когда человек отдает себя во власть шамана целиком и полностью, духи могут и вознаградить его за веру.
Конечно, не слишком-то честно использовать свое мастерство, чтобы одурачить несчастного юношу, который надорвал живот. Впрочем, награда того стоит. Тэмуге - брат хана, покровительство такого человека трудно переоценить. Кокэчу вновь вспомнил, как отец предостерегал его: духи, дескать, не прощают лжецов и мошенников. Старик никогда не понимал власть, не знал, насколько она опьяняет. Духи вьются вокруг веры, как мухи над падалью. Нет ничего плохого в том, что вера расползется по стойбищу хана. Его сила и могущество только возрастут.
Кокэчу продолжал читать заклинания. Тяжело дыша и закатив глаза, он вдавил руку в живот Тэмуге. С победным криком шаман резко повернул кисть и вытянул спрятанный заранее кусок телячьей печени. Окровавленная плоть шевелилась, словно живая, в его ловких пальцах. Бортэ и Оэлун с отвращением отпрянули.
Кокэчу, бормоча нараспев непонятные слова, подтащил поближе вторую козу. Коза упиралась и ободрала желтыми зубами костяшки пальцев шамана, но тот все же засунул руку ей в рот и пропихнул кусок тухлой печенки в горло. Козе ничего не оставалось, как судорожно сглотнуть. Увидев движение гортани, шаман сильно сдавил шею козы, чтобы не дать ей отрыгнуть омерзительное угощение, а потом разжал хватку.
- Не подпускайте ее к другим козам, - сказал он, задыхаясь, - иначе зараза перейдет на них и, возможно, снова вернется к твоему сыну.
Он смотрел на женщин, и с его носа капал пот.
- Будет лучше, если это животное сожгут. Мясо есть нельзя - в нем опухоль. Не забудьте! У меня не хватит силы провести обряд еще раз.
Он словно без чувств опустился на землю, по-прежнему тяжело дыша, совсем как пес под жаркими лучами солнца.
- Боль исчезла! - раздался удивленный голос Тэмуге. - Немного саднит, но мне гораздо легче!
Оэлун склонилась над сыном, и тот охнул, когда она потрогала место, где была грыжа.
- Кожа не повреждена, - прошептал Тэмуге со страхом.
Кокэчу решил, что сейчас самое время открыть глаза и сесть. Он поднялся с затуманенным, блуждающим по задымленной юрте взглядом. Пошарил по карманам дээла и длинными костлявыми пальцами извлек пучок скрученного конского волоса с присохшей кровью.
- Это оберег, - сказал он. - Я привяжу его к ране, чтобы туда ничего не проникло.
Никто не произнес ни слова, пока он отрывал полоску ткани от грязного халата и усаживал Тэмуге. Тихо бормоча заклинания, Кокэчу несколько раз обернул ее вокруг тела больного и закрепил узлом, надежно спрятав конский волос. Закончив, он выпрямился, довольный, что теперь грыжа не вылезет и не испортит всю работу.
- Не снимай амулет, пока луна не сделает полный круг, - устало произнес шаман. - Если он упадет, опухоль отыщет путь назад… Теперь мне нужен сон. Я буду спать ночь и почти весь завтрашний день. Сожгите козу, пока опухоль не распространилась на других животных и людей. Коза проживет еще несколько часов, не дольше.
Шаман не обманывал - яда, положенного в печень, хватило бы, чтобы убить взрослого человека. Подозрительно здоровое животное не испортит его победу, уж об этом-то Кокэчу позаботился заранее.
- Спасибо за все, что ты сделал, - обратилась к нему Оэлун. - Не могу понять: как тебе это удалось?
Кокэчу устало улыбнулся.
- Мне потребовалось двадцать лет учебы, чтобы овладеть мастерством, великая мать. И не думай, что поймешь его за один вечер. Твой сын теперь выздоровеет, как будто хвори и не бывало.
Шаман на миг замолчал. Кокэчу не знал эту женщину. Впрочем, он был уверен - Оэлун все расскажет Чингису. На всякий случай шаман добавил:
- Я прошу только об одном - никому не рассказывай о том, что сегодня увидела. В некоторых племенах до сих пор убивают практикующих древнюю магию. Считают ее слишком опасной. - Кокэчу пожал плечами: - Наверное, так оно и есть.
Теперь Кокэчу знал - слухи распространятся по стойбищу еще прежде, чем он встанет завтра утром. Всегда есть люди, которым нужен заговор от болезни или заклятие против врага. Они принесут мясо и молоко к его юрте, а вместе с властью придут уважение и страх. Кокэчу мечтал о людском страхе, ведь тогда он сможет получить все, что только пожелает. Неважно, что в этот раз он не спас человеческую жизнь. В следующий раз к нему обратятся за помощью, уже веря в его могущество. Кокэчу бросил в реку камень, и круги разойдутся очень далеко.
Чингис и его темники совещались в большой юрте, когда луна поднялась над кочевьем. День выдался тяжелый, но никто не смел спать, пока бодрствует великий хан. На следующий день многие будут ходить с опухшими глазами и зевать. Сам Чингис выглядел свежим и бодрым, совсем как утром, когда приветствовал небольшое, человек в двести, тюркское племя. Люди перекочевали с далекого северо-запада - они почти не понимали слов хана. И все же они пришли.
- До конца лета осталось две луны, а людей с каждым днем все больше, - произнес Чингис, с гордостью оглядывая тех, кто поддерживал его с самого начала. Арслан в свои пятьдесят лет постарел от долгих лет войны. Вместе с сыном Джелме он пришел к Чингису, когда у того не было ничего, кроме троих братьев и острого ума. В тяжелые времена они оба сохранили преданность своему господину, а теперь под его покровительством разбогатели и взяли по несколько жен. Чингис кивнул кузнецу, выбившемуся в военачальники, довольный, что годы не согнули его спину.
Тэмуге обычно не ходил на советы, даже когда хорошо себя чувствовал. Из всех братьев он один ничего не смыслил в тактике. Чингис любил его, однако никогда не поставил бы во главе воинов. Хан покачал головой, вдруг осознав, что его мысли бродят неизвестно где. Он очень устал. Нельзя, чтобы это заметили.
- Некоторые племена даже не слышали об империи Цзинь, - произнес Хачиун. - Никогда не видел такой странной одежды, как у тех, что пришли утром. Они не монголы, в отличие от нас.
- Хотя бы и так, - ответил Чингис, - я встречу их с радостью. Пусть проявят себя в бою, прежде чем мы возьмемся судить о них. Они не татары. У них здесь нет кровников. По крайней мере, мне не придется распутывать распри, начавшиеся еще в десятом колене. Эти люди нам пригодятся.
Он отхлебнул терпкий арак из грубой глиняной чаши и причмокнул.
- Будьте начеку, братья. Племена пришли сюда, потому что знают: в противном случае мы их уничтожим. Нам пока не доверяют. Многим известно только мое имя - и больше ничего.
- Мои люди подслушивают у всех костров, - сообщил Хачиун. - На сборищах, подобных нынешнему, всегда найдутся желающие получить выгоду. В эту самую минуту нас обсуждают и, возможно, осуждают. Однако до меня дойдет даже шепот - я пойму, когда надо действовать.
Чингис кивнул. Он гордился братом. Хачиун, широкоплечий и коренастый, вырос превосходным лучником. Никто не понимал Чингиса лучше его, даже Хасар.
- И все же, когда я иду по стойбищу, у меня по спине бегают мурашки. Чем дольше мы ждем, тем сильнее беспокойство в пришлых племенах, но мы не вправе тронуться с места, пока не подойдут остальные. Одни только уйгуры могут оказаться полезными. Те, кто уже здесь, наверняка захотят испытать нас, так что будьте готовы, и пусть ни одна обида не останется безнаказанной. Я полагаюсь на вас, даже если вы бросите к моим ногам дюжину отрубленных голов.