- Ну, привет, старушка, - и вдруг почувствовал, как задрожало что-то у него в сердце, но на этот раз не тревожно, а тягуче сладко: от Нины уютно пахло выпечкой и почему-то ромашками. - Какая же ты смелая - ночью пришла, одна…
- Мамочки, - протянула девушка, уцепившись за его рукав. - А свет? Темно-то как…
- Тише, старика разбудишь, - Пек зажег свечу, что стояла на полочке у колченогой вешалки для плащей, и потянул позднюю гостью в крохотную комнату, где обычно спал Герман.
Усадил Нину на первый попавшийся табурет, принял из рук и поставил на маленький столик корзинку, полную лепешек. Туда же определилась и коробка с лекарством и бинтами.
- Но почему ты пришла? - начал спрашивать юноша. - Почему не Ларик? С ним что-то случилось?
Нина, превратив свои глаза в два огромных блюдца, захлебываясь, рассказала обо всем, о чем могла рассказать.
- Вот как, - нахмурился Пек, дослушав до конца ее рассказ. - А ты уверена, что за тобой не следили?
- Конечно, - закивала девушка.
Он уже хотел сказать 'хорошо', но замер, услыхав звуки с улицы. Это были шаги и голоса. Шаги тяжелых рыцарских сапог и суровые мужские голоса:
- Ну и глушь…
- Потише - в доме услышат.
- Ну, и что? Куда им сейчас деваться?
Пек, ушами поймав все это, яростно, отчаянно ударил кулаком по столику. Тот, крякнув, развалился. Все, что на нем покоилось, рухнуло на пол.
- Ты ду-ура! - вместо 'хорошо' и 'молодец' досталось Нине, а еще достались ец волчьи огни из серых глаз парня. - Привела их сюда!
Он кинулся в кухню, как можно быстрее натянул сапоги, схватил меч и кинжал, которые оставил на скамейке у печки, растолкал Германа:
- Беда, старик. Пришли за мной. Ухожу я! - и кинулся к окну.
'Не хочу я тебе попадаться, твое величество! Не хочу и не буду! - с такой упрямой мыслью Пек распахнул ставни и выпрыгнул в сад, совершенно не думая больше о мастере Германе, о Ларике, о своем рыцарстве и о Нине…
Глава третья
Тихую улицу Илидола после того, что произошло, стоило бы переименовать в Шумную. Потому что шума в этот поздний час поднялось много.
- Держи! Держи! Вот он! - юноше показалось, что так заорало каждое дерево в старом, маленьком, сонном саду.
Замелькали факелы, кто-то бросился на него, но подступиться к себе Пек не дал: мощным ударом нераскрытого меча остановил, свалил на траву нападавшего. Убивать ему не хотелось.
- Держи! Держи! - не смолкали те, кто окружил дом.
Что нужно было ему сейчас?
Прорваться к забору.
После все казалось ясным и более легким - прыжок на улицу и сумасшедший бег…
Куда?
'Куда ноги понесут', - сказал сам себе юноша и ударил ногой в пах еще одного человека, вставшего у него на пути. Бедняга охнул, сложился пополам, сунув руки в пострадавшее место, и с тихим воем завалился в кусты крыжовника.
- Нда, - понимающе сопроводил его отступление Пек.
К темноте глаза парня привыкли быстро, тем более что было не так уж и темно из-за мелькавших там-сям факельных огней.
Расправившись с двумя противниками, Пек заторопился продолжить рывок к забору, и сделал это вовремя: он увидел, что с разных концов сада к нему бегут рослые воины.
В одной руке - меч, в другой - кинжал, и огромными прыжками юноша кинулся к изгороди.
Дорогу преградили, но юноша не хотел терять и секунды. Прямо на бегу замахнулся, со свистом отпуская клинок в круговой полет к груди противника. Тот едва увернулся, прыгнул в бок, спасая жизнь, но Пек не стал продолжать. Ему нужно было именно это - чтоб освободили путь. Поэтому, не сбавляя скорости, парень рванулся дальше, тревожа ногами опавшие листья и осеннюю, пожухлую траву.
У забора его нагнали сразу трое. Сбили с толку криком:
- Ваша милость! Стойте!
Пек не дослушал, увернулся от их рук и легко, как в детстве, перемахнул изгородь. На той стороне попал сапогами в широкую и глубокую лужу и здорово забрызгался - даже в лицо плеснуло грязной, холодной водой. Не обращая внимания на эти мелочи, быстрее ветра понесся по узкой, темной улочке, хлюпая набравшими воду сапогами.
За спиной загрохотали конские копыта, снова понеслись крики: 'Держи! Не упусти!
Всадники!
Пек молниеносно перестроил тактику бегства - свернул в узкий проулочек, образованный покосившимися заборами. В такой на коне никто бы не сунулся.
'Бежать! Лететь отсюда! Как ветер! Как стрела! - мелькало в его голове так же часто, как мелькали зажигавшиеся окошки илидольских домиков, разбуженных шумом и криками.
Пек выскочил на какую-то улицу, наполненную запахами рыбы и жареного лука, и резко затормозил - перед самым его носом вздыбил коня всадник - он чуть не затоптал юношу, который так внезапно перед ним оказался.
- О небо! - выдохнул Пек, видя крупные лошадиные копыта, обрамленные подковами, но, вмиг опомнившись, не замедлил рвануть влево.
Не получилось - из-за угла прямо на него, гарцуя, вылетело сразу пятеро конников. Один из них, заметив юношу, торжественно выкрикнул:
- Вот он! Вот!
Пек проиграл - его бегство не удалось. Окруженный всадниками, он не имел возможности увильнуть в сторону и теперь затравленно прижался спиной к бревенчатой стене какого-то сарая. Его колотило: от холода, сырости и от волнения.
Конники спешились, ступили ближе, и юноша выругался и опять выхватил меч, готовясь драться с ними всеми сразу.
Первый подошедший рыцарь, видя, как агрессивно настроен беглец, выставил перед собой руки, показывая, что они пусты, и он не собирается атаковать. Потом и вовсе скинул шапку с головы, вежливо поклонился и сказал:
- Ваша милость, выслушайте меня.
- Не хочу вас слушать. Дайте мне пройти! - выкрикнул Пек.
- Ваша милость, если я сделаю то, о чем вы просите, завтра по моей шее ударит меч палача, - признался рыцарь. - Я выполняю приказ короля. И вам ничего не угрожает. И я прошу вас: выслушайте…
Пек опустил руку с мечом и зло выдохнул: теперь он был вынужден действовать не по своему желанию, а подчиняясь чужим правилам.
Воин опять поклонился, понимая, что ему дадено разрешение говорить дальше:
- Я - барон Валер, рыцарь короля. Его величество желает встретиться с вами, а мы посланы разыскать и проводить вас к нему. Извольте, - и он подвел юноше своего коня, приготовился держать стремя.
- Что ж, - забормотал, наскоро соображая, Пек, - что ж… Хорошо, я поеду, я встречусь с королем. Но я совершенно не понимаю, зачем все это и почему…
- Я тоже многого не понимаю, ваша милость, - опять вежливо поклонился барон, - например, почему я должен обращаться с вами, как с благородным господином, и почему вы столь резво пытались бежать от нас…
Пек-Рифмач скрипнул зубами. Все верно: он повел себя, как дурак. С самого начала не стоило укрываться в доме Германа. Нужно было сразу, любым возможным способом бежать из города, а потом - и из страны… А когда вскрылось его убежище на Тихой улице, уже совсем глупой была попытка дать оттуда деру.
Оставалось лишь это: вставить ногу в предложенное стремя и вознестись в седло, на мощную спину рыцарского коня, храпящего и пляшущего от нетерпения.
- Ваша милость, возьмите, - Валер протянул юноше свой плащ, короткий, но из теплой мягкой шерсти и с длинными рукавами. - Нынче холодно, а вы в одной рубашке. К тому же вымокли, по лужам прыгая. Так и простыть недолго.
Надо сказать, этот жест заботы и тихий голос барона, чем-то похожий на голос Германа, немного успокоили юношу. С удовольствием укутавшись в плащ, он перестал дрожать и расслабил уставшие от бега и напряжения мышцы, и лицо его разгладилось.
'Пусть уж я теперь, ькак щепка в весеннем ручье, несусь, сам не знаю, куда… - пришла ленивая мысль, не лишенная мудрости применительно к его настоящему положению…
Нашел меня мой враг.
Ну что ж, пусть будет так…
- прошептал Пек-Рифмач.
Так оно часто бывает, когда отчаяние налетает со всех сторон, как безжалостный февральский ветер; когда не видно ни одного выхода из бед, что хлынули, подобно весеннему разливу, и затопили ледяной шурпою жизнь, все ее уголки. Так бывает - вместе с несчастьями наползает равнодушие и холод, и словно со стороны себя видишь и не хочешь более принимать участия в собственной судьбе. Иногда это губит, иногда - спасает: не даёт сердцу разорваться, душе - пропасть во мраке, а голове - потерять разум…
Иногда самое лучшее - ничего не делать…
Барон Валер - человек достаточно на свете поживший и многое понимающий - внимательно проследил за каждым движением парня и услышал его стишок фатального содержания. Убедившись таким образом, что Пек больше не намерен убегать, он взял поводья коня и быстро пошагал по улице, направляясь в центр города - к особняку илидольского мэра.
'Герман, Ларик, Нина… что-то с ними будет, - вспомнил юноша тогда, когда его лошадь проходила мимо обувной лавки, и он головой стукнулся о деревянную вывеску, качавшуюся на цепях. - Нина! Я ж ее обидел!
- Господин барон! Подождите! - окликнул он Валера. - Можем ли мы сейчас вернуться на Тихую улицу?
- Вас беспокоят судьбы ваших друзей, - больше утвердительно, чем вопросительно отозвался барон. - Оно понятно. Но не волнуйтесь, ваша милость, их там нет. Старика и юную барышню уже доставили к королю. Ничего плохого им не сделали и не сделают, как и вашему другу - Ларику. У его величества нет никаких недобрых намерений.