Вадим, ставший после смерти отца старейшиной, храбро защищался, но не смог долго держаться под натиском северных дружин.
День быстро близился к вечеру. Красные облака стояли на небе. Густой дым столбом поднимался над тем местом, где еще так недавно было цветущее селение наследника Володислава… С горстью последних защитников бьется против варягов Вадим. Отчаянная храбрость его вызывает удивление врагов. Спасения нет и быть не может - нечего и дорожить собою. Но силы оставляют Вадима… Смутно, словно сквозь дымку тумана, видит Вадим, как взмахнул тяжелой палицей над его головой гигант варяг… Тупая боль разлилась от головы по всему телу… Вадим зашатался и с глухим стоном рухнул на груду мертвых тел.
И в этот последний свой миг он услышал победный клич врагов и как один из них говорит:
- Здесь, конунг, лежит последний из сопротивлявшихся нам славян… Вот он!
Вадим приоткрывает, на мгновение глаза и видит, что варяг наклоняется, чтобы взглянуть на него, и узнает Набора..
- Мал, ты был прав! - чуть слышно шепчет Вадим.
Избор тоже узнал Вадима… Грустный, печальный возвратился он в свой шатер…
- Вот и исполнил я клятву! - произносит он. - Ужасна месть отвергнувшей меня родине, но отчего так тяжело на сердце?..
Имя его прославляется скальдами. У него новое отечество, у него в Скандинавии семья. С ним вместе в походе брат его жены Олоф, конунг Урманский, один из храбрейших викингов Скандинавии, здесь его братья Сигур и Триар, которых послал к нему Гостомысл, как только они подросли.
Он видит свою родную страну в море огня, родная кровь - кровь его братьев - льется рекой… Он привел сюда толпы свирепых чужеземцев, он пролил потоки родной крови… все это он, он…
Угрызения совести жестоко мучили Избора…
А кругом гремели победные кличи норманнов, торжествовавших свою победу над Приильменьем…
Вдруг под сень шатра с веселым смехом вбежал Олоф Урманский.
- Поздравляю, поздравляю тебя, наш славный вождь! - громко воскликнул он. - Теперь, когда наши храбрецы сломили отчаянное сопротивление последних славянских дружин, славу твою скальды разнесут по всему миру…
Тревожные думы не мучили Олофа. Ведь он чужеземец в этой несчастной стране. Ее беды ему совершенно чужды. Победа доставила ему только славу… Чего же более желать удалому викингу!..
- Перестань грустить, вождь, - говорил он, обнимая Избора, - я сообщу тебе весть, которая наполнит радостью твое сердце…
- Весть? Какую? - спросил Избор, грустно улыбаясь.
- Ты не раз говорил в фиордах, что хочешь переменить свое имя. Так вот теперь и это твое желание исполнилось!
- Нет, Олоф, не говори так, не терзай моего сердца… Если я и приобрел новое имя, то это имя полно позора, это имя предателя…
Олоф с изумлением смотрел на своего друга.
- Не могу понять, почему ты считаешь себя предателем… - пробормотал он.
- Разве не я привел вас на ту землю, которая была моей родиной?
- Ах, вот что! Ну, забудь об этом… Кто знает, может быть, для блага этой страны привели нас сюда светлые Ассы… Храбр твой народ, но дик он… Но хватит об этом.
Хочешь знать, как зовут тебя побежденные, как произносится среди них твое имя? Рюрик!
- Что? - воскликнул Избор, - Рюрик… Не может быть!
- Да, да, - подтвердил Олоф. - "Ваш вождь хищным соколом налетел на Ильмень", - говорят пленные. Вот тебе и новое имя! Доволен ли ты, вождь?
- Рюрик… сокол… ведунья… - словно в забытье шептал Избор. - Неужели исполняется предсказание? Я стал соколом…
- Ты непременно должен принять это имя! - сказал Олоф, - помни, что ты добыл его на полях битв, что сами побеждённые так называют тебя…
- Так и будет! - пылко воскликнул предводитель варягов, - все кончено! Велика и всесильна воля богов!.. Нет более на белом свете Избора! Я Рюрик! Так и зови меня, Олоф, так пусть отныне зовут меня всё мои храбрые товарищи.
Преобразившийся, с пылающим лицом вышел он, сопровождаемый Олофом, из шатра…
- Да здравствует наш храбрый Рюрик! - пронесся вокруг восторженный крик.
Не за одной добычей пришли варяги на Ильмень. Они смотрели на приильменские земли как на начало своего великого пути "из варяг в греки" и полагали, что если начало этого пути будет в их руках, то и выход в Понт Эвксинский, Черное или Русское море будет также свободен для них, а стало быть, Византия со всеми ее сказочными богатствами также будет для них всегда доступна.
Таким образом, пришельцы старались укрепиться на Волхове и на Ильмене.
Но и между варягами, в особенности между варягами славянского происхождения, царила рознь, такая же, как и между славянами. Все Приильменье было во власти варяжских дружин, но варяги не заботились об упрочении власти, а спешили пойти скорее на далекую Византию. Но многих тянуло и домой, в дорогие сердцу шхеры и фиорды Скандинавии…
Только Рюрик если и не был против этого, то все-таки думал иначе.
- Нельзя нам выпустить из рук то, что мы приобрели мечом, - говорил он, посоветовавшись с другими начальниками, дружин. - Подумайте сами: из Нево по Волхову идут наши ладьи в далекую Византию, а если мы оставим эту страну, не удержав ее в руках своих, то окрепнут роды славянские и не будут пропускать наших дружин за Ильмень…
- Правда, правда, - послышались голоса.
- Пусть некоторые из нас с дружинами останутся в землях приильменских, одни в Новгороде, другие по Ильменю, а третьи пусть сбирают дань с племен окрестных. Обложим мы племена и роды славянские данью тяжелой, чтобы знали, что есть над ними власть и не осмеливались бы выйти у нас из повиновения…
Так и было решено.
Впрочем, Рюрик поступил так по совету новгородского посадника Гостомысла.
"Пусть узнают, каково ярмо иноплеменника, - думал посадник, - прижмут их варяги, поймут тогда, что сила в крепкой власти, которая все в порядке держала бы, от врагов защищала и суд правый творила".
- Я знаю своих удальцов, - предупредил Гостомысла Рюрик, - не утерпят они, будут двойную да тройную дань собирать, затяготят они роды славянские…
Гостомысл в ответ хитро улыбался.
- К их же пользе это будет, - говорил он.
Лишь только главные силы скандинавов ушли с Ильменя, оставшиеся вожди дружин почувствовали себя полными хозяевами покоренной страны.
- Гостомысл! Ты раскаиваешься теперь в том, что просил меня наложить дань на славян? - спрашивал Рюрик.
- Нет, раскаиваться не в чем… Каждая беда хорошая наука для будущего. Пусть усилится еще более ярмо рабства над ними и тогда… тогда я, может быть, умру, достигнув для своего народа того, о чем мечтал всю жизнь…
Тяжело и постыдно было для не знавших над собой ничьего господства славян иго чужеземцев…
Гнет варягов становился все тяжелее и тяжелее… Изнывали под ним славяне… Все больше и больше выбирали с них дани пришельцы, били смертным боем непокорных, не разбирая при этом ни правых, ни виноватых.
И вот зашумела, заволновалась, наконец, вся страна приильменская. Поднялась, как один человек, зазвенели мечи, огласили ее стоны раненых и умирающих, осветило зарево пожаров…
Горе врагам…
Как ни отчаянно храбры были пришельцы, но мало их было, не по силам им было противиться пробудившемуся народу славянскому…
Гонят пришельцев славяне из всех мест и местечек, где осели они, жгут их крепостцы, в полон никого не берут - всем чужеземцам одно наказание - лютая смерть…
Недолго продолжался неравный бой. Варяги толпами побежали за Нево.
А оттуда им помощи никакой не могли дать.
Рюрик, возвратившись к своей Эфанде, недолго оставался под родной кровлей…
Не любили засиживаться дома скандинавские мужи. Сладки чары любви, отрадна прелесть домашнего очага, но едва прозвучал по фиордам призывный рог, со всех сторон стали собираться люди…
Конунг Старвард созывал дружины для набега на страну пиктов, где царствовал Этельред, его давнишний противник.
Как ни хотелось Рюрику побыть с молодой женой, не мог он отказаться от участия в набеге.
Поднял он свои варяго-росские дружины, покинул Эфанду и во главе своих воинов явился к Старварду…
Ни слезинки не проронила Эфанда, провожая супруга в поход, но если бы кто мог заглянуть в ее сердце, то увидел бы, что оно разрывалось на части от горя… Скандинавские женщины умели владеть собою, и Эфанда ничем не выдала своей печали.
Только когда скрылись на горизонте белые паруса отплывших драхов, тяжело вздохнула она и на ее голубых, как весеннее небо, глазах, заблестели слезинки…
II
Освободился народ славянский от чужеземного ига, но горький опыт не научил его ничему, и лишь только на Ильмене не осталось ни одного варяга, все там пошло по-старому.
Снова начались раздоры… Даже Новгорода перестали бояться роды славянские.
- Что нам Новгород! - толковали на Ильмене, - засел на истоке и важничает…
- Не таких видали! На что уж грозны варяги, и тех не испугались, а то - Новгород!
- Эх, сложил Вадим буйную голову… Будь он с нами, показали бы мы себя Новгороду!..
Когда более благоразумные спрашивали крикунов, чем им так досадил Новгород, те с важностью отвечали:
- Не по старине живет! Больно богатеет… Это он на Ильмень и варягов-то приманил!
С удивлением смотрели на приильменцев наезжавшие по торговым делам в Новгород кривичи и люди из веси и мери. Они, стряхнув с себя чужеземное иго, не ссорились между собой и жили тихо и покойно.
- Из-за чего у вас на Ильмене такие пошли раздоры? - спрашивали они у новгородских мужей.
- Побыли с варягами, - отвечали те, - посмотрели на них да от них озорству и научились… Что теперь и делать - не знаем…