В 1951 году молодой философ Александр Петрович Велик написал статью, в которой доказывал, что партийность определяется принадлежностью к партии. Только член партии может быть партийным писателем. Сталин назвал выступление Велика новорапповщиной. В "Правде" была опубликована статья "Новорапповец Велик". Велика уволили с работы, он бедствовал, но гордился: "Сам" обругал меня - назвал новорапповцем". После разоблачения культа личности Велик не был воспринят окружающими как жертва культа, так как на литературу смотрел еще мрачнее и суровее, чем созидатели культурной политики сталинизма.
ДРУГ СОВЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Провидение
В преддверии XX съезда (этот период называли эпохой "раннего Реабилитанса") у Олеши спрашивали:
- Юрий Карлович, почему вас не посадили?
Он отвечал:
- Потому, что в списке против моей фамилии Сталин синим карандашом поставил галочку.
- Откуда вы знаете, что галочка была синяя?
- Я так вижу.
Действительно, определяя судьбы людей, Сталин против их фамилий ставил галочки синим карандашом.
Заступник
Однажды на приеме у Сталина Корнейчук сел за рояль и запел украинскую песню.
Храпченко наклонился к Сталину и пошутил: плохо поет. Сталин не принял шутку.
- Мы с вами тоже плохо поем. Однако Корнейчук хорошо пишет, а мы и пишем плохо.
Занятой человек
У Сталина в гостях были литераторы. Все пили, произносили тосты. Не пил только писатель Л. Сталин заметил это и спросил:
- Товарищ Л., почему вы не пьете?
Кокетничая, Л. ответил:
- У меня завтра в шесть утра начинается рабочий день, и я должен быть в полной форме.
- Ну что же, - сказал Сталин, - давайте, товарищи, отпустим писателя Л., он не то, что мы, - занятой человек, ему завтра нужно работать.
Сувенир
Сталин принимал писателей. Разговаривая, он достал папиросы "Герцеговина флор" и набил выпотрошенным из них табаком трубку. Пустая коробка осталась на столе. Валентин Катаев взял эту коробку и сказал, что хочет сохранить ее как драгоценный сувенир. Сталин что-то шепнул Поскребышеву, и тот забрал у писателя папиросную коробку.
Избыток чувств
Банкет в Кремле по поводу Первомая. Приглашена писательская элита. Один из маститых подошел к Кагановичу, поздравил его и от избытка чувств поцеловал. Затем он подошел к Микояну и Жданову и расцеловался с ними. Наконец он дошел до Сталина и потянулся поцеловать. Сталин отстранил его:
- Нельзя же в один вечер перецеловать все Политбюро. Оставьте кого-нибудь для следующего раза.
На другие банкеты этого писателя уже не приглашали.
Самокритика
На одном из совещаний Сталин сказал Сергею Владимировичу Михалкову: "Вы написали плохую пьесу". Михалков взял слово и сам раскритиковал свое произведение. Выступление он закончил поговоркой: "Век живи - век учись, дураком помрешь".
Сталин встал, походил и сказал: "Первую половину этой поговорки придумали мудрые люди, а вторую - пошляки". Повернулся и вышел.
Михалков испугался, однако никакой беды не случилось.
Вывод
Критик Владимир Васильевич Фролов написал в "Правду" статью о сатирических пьесах. В ней было несколько слов о пьесе Михалкова "Раки". Заведующий отделом литературы "Правды" Борис Сергеевич Рюриков велел автору согласовать статью наверху. Фролов пошел в ЦК и показал статью Владимиру Семеновичу Кружкову.
Познакомившись с текстом, Кружков сказал, что Фролов должен прочесть важный закрытый документ - работу товарища Сталина о врачах-убийцах и использовать ее идеи в своей статье. Фролов прочел этот документ, но не мог понять, как его связать со статьей о комедии.
Рюриков сообразил: "Сделаем такой вывод: поскольку товарищ Сталин разоблачает врага, в вашу статью надо внести разоблачительное начало и усилить критику всех пьес, в том числе "Раков" Михалкова".
Опала
Поэт Лахути участвовал в революционном движении на Востоке, потом писал стихи, восхваляющие Сталина. Вождь привечал стихотворца и подарил ему свой портрет с надписью: "Лахути - революционному поэту Востока. И.Сталин".
Во второй половине 40-х годов Лахути написал Сталину, что присоединение Южного Азербайджана к Советскому Азербайджану нереально и не будет поддержано ни народом Ирана, ни народом Южного Азербайджана. Сталин разгневался на Лахути.
Присоединения Южного Азербайджана, как и предсказывал Лахути, не вышло: против этого было 90 % даже членов компартии, проживающих на этой территории. В компартии произошел раскол.
Однако правота Лахути не вернула ему симпатии Сталина.
Руководитель сталинской школы
Дмитрий Алексеевич Поликарпов, партийный руководитель, на попечении которого был Союз писателей, предложил:
- Товарищ Сталин, писатель Н. совершенно неуправляем, может быть, его арестовать?
Сталин возразил:
- Зачем сразу арестовать? Сначала попробуем наградить. Дадим орден "Знак Почета" - наверное, станет управляемей.
Поликарпов с горячим одобрением воспринял это мудрое указание. Однако писатели все же сильно досаждали ему, и он стал жаловаться вождю:
- Трудно работать с творческой интеллигенцией: один - пьет, другой - гуляет, третий - плохо пишет, четвертый - вообще не пишет…
Сталин ответил:
- Товарищ Поликарпов, других писателей у меня для вас нет.
Придется работать с этими.
Лично одобрено
В 1947 году молодого поэта Александра Межирова вызвал один из секретарей Союза писателей Николай Грибачев и сообщил, что стихотворение "Коммунисты, вперед", опубликованное в журнале "Знамя", было прочитано и одобрено товарищем Сталиным, отдыхавшим в Ливадии.
Межиров поблагодарил за добрую весть, выразил радость и после паузы, вызванной исчерпанностью разговора, спросил, может ли он уйти.
- Нет, - ответил Грибачев, - вы еще можете нам понадобиться, подождите.
Как рассказывал мне Межиров, он сидел в приемной весь рабочий день, но так никому и не понадобился.
Именитый корректор
В 1950 году в "Правде" было опубликовано стихотворение Александра Межирова, которое заканчивалось словами:
Комментарий не надо. Это ясно и так.
Главному редактору "Правды" Поспелову позвонил Сталин:
- Мне что, пойти к вам в газету корректором? Что это за выражение "комментарий не надо"?
Поспелов замер от страха, а Сталин бросил трубку. Стихотворение было выброшено из уже набранного сборника.
Как Тарковский переводил стихи Сталина
В 1949 году к поэту и переводчику Арсению Тарковскому пришли два военных человека и попросили его собраться и поехать с ними. Времена были такие, что Тарковский, естественно, предположил худшее и поинтересовался, что взять с собой. Гости ответили: ничего не нужно, он скоро вернется… Это заверение ничего не значило или, вернее, могло означать что угодно, тем более, что Тарковскому не объяснили, куда и зачем его увозят.
Поэта усадили в черную машину, и на большой скорости она помчалась. Через несколько минут Тарковский оказался в Кремле и его привели в большую комнату, в которую вскоре вошел аккуратный, строгий и заинтересованно-приветливый чиновник. В руках у него была красивая папка.
Чиновник изложил свои виды на Тарковского. Вы, мол, известны как хороший переводчик. Мы-де на этот счет наслышаны или, вернее, специально справлялись где нужно и получили самые благонадежные характеристики, в том числе и по части умения и способностей. Потому к вам и обращаемся. А дело необычное и деликатное, как вы сами поймете. Товарищу Сталину в этом году исполняется 70 лет. Мы и решили сделать ему подарок: перевести и издать на русском языке его юношеские стихи.
С этими словами чиновник раскрыл красивую папку, где на великолепной плотной бумаге были отпечатаны стихи на грузинском языке и подстрочники на русском (каждое стихотворение и каждый подстрочник - на отдельном листе бумаги).
- Посмотрите. Оцените. Нам важно знать ваше мнение. И возьмитесь переводить. Этот вопрос ещё не согласован на самом верху, но полагаем: нашу инициативу одобрят. Предупреждаем о неразглашении. Все, что нужно для работы, скажите - обеспечим.
Денежные условия будут хорошие. Не обидим. Скажите, что вам надо.
Может быть, путевки в санаторий для улучшения творческих процессов? Всё сделаем, только работайте.
Тарковский стал отказываться от оплаты и забот, подчеркивая, что для него и без того высокая честь. Вскоре он, весьма обрадованный, что все обернулось не полным худом, уехал к себе домой в той же огромной черной машине и в том же конвойном сопровождении.
Затем раз в неделю или в две ему позванивали и осведомлялись, как нравятся стихи, как он справляется с переводом, не терпит ли в чем нужды и что может способствовать его поэтическим усилиям.
Стихи переводчику - могло ли быть иначе?! - нравились. Он ни в чем не нуждался. Работа двигалась.