Но повела она всех не через Красную Горку, как пришли, а по прямой, через змеиный источник. Конь с сорокой практически мгновенно догнали людей, как только они вышли из разорённого поселения. Жеребец похоже за игрой вовсе забыл про хозяйку, но Воровайка себе этого позволить не могла. Она хоть и бесилась как дитя, но опыт и прожитые невзгоды не проиграешь. Они стрелой пролетели рядом, мимо вереницы людей, в высокую траву заливного лига и там пропали где-то. Когда Дануха дошагала до родника, то увидела такую картину. Конь, набегавшись, жадно пил воду из лужи, которую образовывал родник, прежде чем потеряться в траве маленьким ручейком. Сорока скакала рядом.
- Какой молодец, - похвалила коня Дануха, - вот и ты к нам приобщился.
Злюка услышал позади голос, брыкнулся и бросив пить, скакнул в траву, дальше бегать. Дануха подошла к роднику и задумчиво остановилась перед ним. Тут к роднику вышли все. Дануха загадочно посмотрела на Елейку. Та сразу поняла, что от неё хотела большуха, но почему-то неуверенно за озиралась.
- Подняси мяне девица водицы напиться, - проговорила большуха обращаясь к Елейке и ласково при этом улыбаясь.
- А где чаша? - неуверенно и испуганно спросила молодуха.
- Нету, - не меняя выражения на лице ответила ей Дануха.
- А как же? - хотела Елейка возразить, но тут же осеклась, подумала, хмыкнула, улыбнулась и уверенным шагом подошла к роднику, опускаясь перед ним на колени. Зачерпнула в ладони воды и не поднимаясь с колен, повернулась в сторону Данухи. Та, сделав два шага, наклонилась к поднесённым ладоням, принюхалась, закрыв глаза, помочила пальцы, потёрла воду и облизав, наконец, вынесла решение стоящей перед ней на коленях с опущенной головой Елейки:
- Не, - сказала Дануха, на что Елейка вдруг вся сжалась и зажмурилась, но не успев даже испугаться по-настоящему, услышала, - не буду я те косу резать, пусть болтатся.
С этими словами она взяла Елейку за обе руки и подняла с колен, выливая остатки воды на землю.
- Нету и не будет у нас боле бабняка, девонька. Нынче мы не бабы, а сёстры, - тут она обняла, молодуху и трижды на крест приложилась щека к щеке, - ну, здравствуй, сястра моя Елейка.
Молодуха непонимающе улыбалась, но тихо ответила:
- Здравствуй, сестра Дануха.
- Вот и умница. Только чур я старша, - шутливо пробурчала Дануха, поднимая в воздух указательный палец, - поздоровайся и с сястрой Неважной.
Девчонка в кожаном одеянии тут же подскочила, и они повторили ритуал прикладывания щёк.
- А Данава? - радостно спросила Елейка.
- А Данава облезет, - с шутливой напыщенностью отрезала большуха, махнув на него рукой и направляясь по тропе дальше, - у яго титьки для сястры не выросли.
Елейка зачем-то посмотрела на свои, вздохнула и к никому не обращаясь проговорила:
- У меня тоже не растут.
- И у меня, - подхватила таким же вздыхающим тонов её Неважна.
- Отрастут ящё, замучитесь за плечи закидывать, - успокоила их Дануха, продолжая шагать, но вдруг резко встала, как вкопанная.
Когда она обернулась к догнавшим её спутникам, на лице её была не шуточная тревога. Все напряглись, а Данава в панике выпалил, озираясь по сторонам:
- Чё?
Дануха посмотрела на Неважну и состроила жалостливую физиономию и столь же жалостливо заговорила:
- Клюку то я свою потяряла. Неважночка, сястричка, ты б сбегала. Я яё на Красной Горке обронила, откуды вниз бяжала. А?
- Хорошо, - ответила охотница с готовностью и побежала назад.
- Мы тябя здеся подождём, - прокричала в след убегающей Дануха.
- Не надо, - крикнула та в ответ, уже скрывшись в траве, - я оттуда домой добегу.
- Ну, ладноть, - сказала уже спокойно Дануха и обратилась уже к Елейке, - как тябе ары, сястра? Нагостилася?
- Ненавижу, - злобно, сквозь зубы прорычала молодуха.
- Я так и знала. Потому хочу сразу предупредить, чёб до драки не дошло. Неважна чистокровна арья.
- Что?! - ощетинилась Елейка, сжимая кулачки.
- А то, - рявкнула не неё Дануха, выпуская из себя спрятанную до поры до времени большуху, что моментально остудило молодой пыл, - теперяча она наша сястра. Сирота она. Яё отца, с которым жила после смерти матери, убили те же самы аровы скоты, которы перябили наш род и выжгли наш баймак. Потому она с нами. Поняла?
- Да, - сухо ответила Елейка, - только то зверьё не ары. Они гои. Хотя даже и гои их бы не приняли. Они сами по себе. Ары их не принимают, но толи боятся, толи нарочно до поры до времени не трогают. Я про них в коровнике уже успела столько наслушаться. Бабы все говорят, что ары их держат, чтоб речников повывести, земли прибрать, баб по коровникам рассадить.
- Не знам, не знам. Может быть, - задумчиво проговорила Дануха, - ладноть, пошли, а по дороге расскажешь свои злоключения.
- Да рассказывать-то в общем неча, - ответила молодуха, скривившись, но они пошли дальше, а Елейка всё же начала рассказ.
Начала вяло. Как напали, как хватали, повязали да на шкуры-волокуши закинули. Потом тащили по степным ухабам, а когда привезли куда-то, к леску какому-то, то на теле уж живого места не было. Вся побита, перебита, синяк на синяке. И сбежать не сбежишь. Их не только по рукам и ногам связали, но всех между собой, какой-то странной петлёй за шеи. Из неё не выскользнешь. Верёвка не ослаблялась, но, правда, и не затягивалась на горле. Как обруч, только с из толстой травяной плетёнки. Их расставили по поляне. Тут пришли ары. Дородные такие, важные. Походили, посмотрели и разделили всех на несколько кучек. Елейка попала вместе с бабой Ухтиной, мамой Зорьки, ещё бабой Разавой и тремя кутырками: Лебяжкой, Красавой и Невеличкой. Дальше ар опять их сцепил верёвкой за шею, ноги развязал и погнал пешком к городу. Но до города они не дошли, а где-то свернули с дороги и пришли в какое-то огороженное высокими, заострёнными кольями селение. Как позже выяснилось это был коровник жреца Агнидха, главного в городе по священному огню.
- Важная такая, сволочь, - описала его Елейка, - перед ним все спины гнули, а бабы, то есть коровы его, как он пришёл, так все на колени упали и мордой в землю уткнулись и стояли так пока не ушёл. Нас он всех осмотрел, ощупал и велел по клетям рассадить, как зверей. Сидели мы там пять дней. Кормили плохо, а бабу Ухтину, так вообще не кормили, только воду давали. Как я потом узнала, нравились этому старому пердуну маленькие девочки, да худые. Баб в теле не признавал. Урод. Потом Ухтину связали и куда-то увели. А на следующий день весь коровник повязали и гуськом повели в город. Я единственный раз видела его изнутри. Век бы не видеть эту мерзость.
Тут она замолчала. Дануха спиной почувствовала, что Елейка плачет, но ни останавливаться, ни успокаивать её не стала. Через некоторое время молодуха продолжила уже заливаясь слезами: