- О! Ты, оказывается, интересовался мною. Вот так новость! Иди сюда, Гусейнкули, садись. Тетя твоя на базаре. Скоро придет.
Я подошел ближе, однако сесть не посмел.
- Готов служить вам, бану, - робко произнес я.
- Служить? - опять засмеялась она и покачала головой. - Я в слугах не нуждаюсь. Лучше скажи, что ты обо мне слышал… - И она заглянула мне в глаза без всякого смущения, даже вызывающе. Я стоял перед нею, как на раскаленной сковороде, переминаясь с ноги на ногу. Парвин чувствовала свое превосходство, видела, что я поражен ее красотой и одеянием.
- Ай, болтают люди, что кто-то убил вашего отца, а мать зачем-то взяла и отравилась, - для чего-то сказал я…
- Кто болтает? Это - выдумки! - В главах девушки появилась тревога и сомнение, но вскоре она опять стала откровенно разглядывать меня.
- Простите, ханым… Мне некогда. Ох и ждут меня!.. Пойду домой, - не выдержал я.
Парвин как ни в чем не бывало, будто и не слушала меня, заговорила весело:
- А ты совсем не такой, как я думала. По крайней мере, со слов тети Хотитджи, ты мне казался другим. На самом деле, ты гораздо интереснее. Напрасно тетя Хотитджа жаловалась, что тебя испортила оспа…
Мне надо было повернуться и уйти. Я так и сделал бы, будь на ее месте кто-нибудь другой. Но Парвин властно и в то же время очень просто заворожила меня своей ослепительной красотой и неожиданной простотой, что я не мог двинуться с места. Должно быть с очень глупым видом я наслаждался, глядя на нее, и думал: "Зачем смеешься надо мной, ханым? Неужели так занятно потешаться над рябым? Зачем ты показываешь свое пренебрежение ко мне смехом и улыбкой? Скажи лучше, что не нравлюсь я тебе! Ты никогда не сможешь меня полюбить. И не только потому, что я некрасив. И другая пропасть разделяет нас. Ты богата, а я бедняк, каких в Боджнурде сотни и тысячи…"
- Работаешь конюхом, Гусейнкули? - спрашивает Парвин.
- Да, ханым, главным конюхом. Что вас интересует еще, спрашивайте, пожалуйста. Мне некогда. Спешу домой.
- Ой-ой!.. Гусейнкули! - слегка нахмурилась Пар-вин. - А Мансур мне сказал, что ты вежливый юноша!
- Мансуру надо верить, он может быть и прав, ханым. Но бывает так… у меня сегодня пропало настроение быть вежливым, - говорю я.
- Очень жаль. Почему же, Гусейнкули, скажи?
- Потому, что я видел, как живут богатые в Каргузаре. Теперь понял, кто я есть для них. Я голодранец на побегушках. Я - их раб. Вы тоже небедная, ханым…
- Да, я небедная, - тяжело вздохнув, согласилась Парвин. - Но разве я чем-нибудь обидела тебя, Гусейнкули? Наоборот, я давно хотела познакомиться с тобой. Мне
Мансур много говорил о тебе. Сегодня он сказал, что ты, Гусейнкули, ушел из Каргузара и хочешь найти работу, где бы тебе платили деньги. Это правда?
- Да, ханым. А что же в этом плохого. Разве я не достоин, чтобы мне платили за труд?..
- Да нет же, я не об этом. Мне хочется чтобы тебе платили, Гусейнкули. Хочешь, я тебе найду работу?
- Вы не шутите, ханым?
- Как можно шутить в таком деле.
- Ханым, если вы найдете мне работу, я всю жизнь буду молиться за вас…
Я и не заметил, как подошла тетя Хотитджа.
- Ой, тетя, добрый день! - подскочил я к ней. - Давайте-ка вашу сумку. Вы устали? Я помогу…
- Не надо, не надо, - отстранила меня тетя. - Пойдем, Гусо-джан, в комнату, сладким угощу тебя. Может быть и ты, доченька, хочешь персиков? Ух и персики я купила! Нигде больше нет таких ароматных!
- Спасибо, дорогая тетя, я побуду здесь, - тихо ответила Парвин. На лице ее горел румянец, она чего-то смущалась.
Когда мы с тетей вошли в комнату, она сказала:
- Милая девушка. О чем ты с ней разговаривал?
- Обо всем, тетечка. Вернее, я молчал, а она говорила. Так просто и сердечно со мной говорила, что я почувствовал себя таким же богатым, как она! Парвин-ханым пообещала найти мне работу.
- Она такая… Поможет.
Через полчаса, когда я вышел от тети, глаза мои, против моей воли, стали отыскивать Парвин. И я увидел ее. Она стояла у калитки в сад. Я помахал ей рукой. Парвин негромко крикнула:
- Гусейнкули, заходи в пятницу. Буду ждать! Приходи-и!..
- В пятницу? для чего-то переспросил я. - Обязательно зайду, ханым. До свидания. Приду-у!..
Всю дорогу я думал о ней. Мне виделось в ней что-то волшебное. Через силу покидал двор, мне не хотелось уходить. Все время мне чудилось, что я забыл там что-то важное, Шел - опять думал о Парвин. А сердце, бедненькое, во мне стучало так, что я мог задохнуться от нахлынувшего чувства. Не покидай меня, счастье!
РАЙСКАЯ ПТИЦА
Вечер. Семья собирается к столу. Пришла мать и принесла полную тарелку плова, а впридачу три теплых лепешки. Сестренки бросились к маме с объятиями и поцелуями. Не каждый день в доме бывают такие лакомства. Отец пришел тоже не с пустыми руками. Он купил баранью "коллопочу" - лакомый набор; голова, ножки, требуха, легкие, Бывает наваристой коллопоча. Мы дружно налегли на плов. Пока доедали, пили чай, и наша коллопоча успела свариться. Давно у нас не было такого изысканного ужина.
- Всемогущий аллах, спасибо, что досыта накормил моих детей сегодня! - встав на колени, молится мать. Отец подозрительно, сквозь прищуренные веки, глядит на нее и отворачивается. Мать замечает это, закончив молитву, говорит ему:
- Ло! Если б ты тоже старательно делал намаз, мы бы так не страдали!
- Ах, душа моя! Давно я заметил: ты благодаришь аллаха за то, что он накормил твоих детей, а обо мне забываешь. В следующий раз скажи ему и обо мне, кочек.
Отец смеется, передразнивает маму, мне это не нравится. Пока я еще верю, что аллах существует, где-то обитает, еще не вылетела дурь из головы, какую вбил туда киштанский ахунд - учитель. Мне неприятно слышать, как ворчат друг на друга родители.
- Мама! Хотите по секрету сообщу вам важную новость?
- Новость?
- У тёти Хотитджи я познакомился с Парвин-ханым. Она пообещала найти мне доходную работу.
- Дай бог ей здоровья и счастья! Она такая добрая и простая! - горячо отзывается мать. - И красотой наделена… Точь-в-точь - райская птица. Если пообещала найти работу, может, сделает…
Через два дня, в пятницу, вновь иду к тете. На душе тревожно. Не знаю, теряюсь, как мне говорить с Парвин. Сумею ли я справиться с собой? Неужели опять растеряюсь, буду стоять, как истукан? С этими беспокойными мыслями я захожу в дом тёти.
- Здравствуйте, тетя Хотитджа! А где Мансур?
- Мансур теперь учится у кузнеца. Утром он ушел на работу, Гусо!
- Ох, это здорово! Я тоже люблю кузнечное дело. Когда куют железо, оно брызжет красными искрами!.. А может, и меня примут учеником к кузнецу?
- Нет, родной Гусейнкули! Парвин попросила бабушку… Умоляла ее, настаивала… Ты теперь будешь почтальоном, тебе за работу будут платить шесть туманов в месяц. Вот возьми! Здесь пять туманов. Купишь себе чарыки. Деньги Парвин передала!
Схватив деньги, не помня себя от радости, я бросился к двери.
- Эй, погоди, не убегай! Сейчас я ее позову! Она хочет с тобой поговорить.
- Моя родненькая тётя, может не надо ее звать? Мне стыдно перед ней. Я не могу промолвить слова. Скажите, я готов стать ее рабом, тетечка, только не зовите сейчас, тетечка-джан, прошу вас!?
Я, как угорелый, выскочил из комнаты и помчался к почтовому отделению, оформляться на работу. Ха-хо!.. Почтальон! В кулаке сжимаю пять туманов. Столько денег в руках у меня никогда еще не бывало. Скорей, скорей на почту! А потом покупать красивые чарыки. Такие, чтобы перед людьми не было стыдно… Лучшие чарыки куплю. Пусть люди завидуют.
На следующий день почтовый чиновник выдает мне кожаную сумку, пачку газет и писем. Доверие какое! Другой чиновник, зовут его Ахмед-хан Ансари, торжественно прикрепляет к моей форменной кепке значок-герб. На нем солнце и лев. Ахмед-хан Ансари подает мне бумагу, ручку и заставляет написать расписку на десять туманов. Я пишу и получаю на руки эти большие деньги. Они предназначены на деловые расходы, и за них я должен потом отчитаться.
А дома потом какие хлопоты! Мать готовит к выходу мою почтальонскую форму, прилаживает к сумке лями. Носить сумку за плечами удобнее, особенно если ты находишься в долгом пути. Мать не ложится допоздна, не могу уснуть и я.
За пятнадцать лет моей жизни, я никогда не видел такой длинной ночи, как эта! С каким нетерпением ждал рассвета, не сомкнул глаз. Все время смотрел в окно на звезды и возмущался, почему же они неподвижны! И еще злился, что так долго не поют петухи, а муэдзин до сих пор не призывает горожан на молитву. Мне казалось, что прошли целые месяцы и годы, пока где-то далеко-далеко послышался петушиный крик. Я бросился будить мать.
- Мама, мне пора идти… Как ты думаешь?
- Рано еще, Гусо. Подожди вторых петухов.
- А если петухи больше петь не будут? Тогда, выходит, мне не придется работать? Плохо получится.
Мать засмеялась. Ее рассмешила моя наивность. Проснулись сестренки. А тут на радость мне и вторые петухи запели. Молодцы, петухи, не подвели!
Мама проводила меня до калитки. Вылила вслед чашку свежей воды. Пошептала что-то. Это - на счастье. Такая примета.
- Пусть счастье будет твоим спутником, Гусо-джан! - услышал я ее голос. - Будь осторожен в горах, сыночек. Никогда не сбивайся с тропинки.
Что там - слова, наказы: меня распирала радость и гордость. Быть почтальоном, получать шесть туманов… Честь какая, где еще найдешь такой высокий заработок?!