Таким же образом продолжали смотр и другие подразделения части. По мере приближения к трибуне командира части военачальники громко объявляли: - Батальон! Смирно! Равнение на право!
Команда дублировалась поротно и повзводно. И лишь только после прохождения трибуны последней колонной батальонного взвода, объявлялся приказ: - Вольно! - И воины переходили на обычный шаг.
Взвод, в котором числился курсант Зайцев, заслужил нарекания военачальников тем, что сбился с ноги в момент, когда стоявший на трибуне полковник Худков - заместитель командира части по тылу - громко выкрикнул в микрофон по адресу первой роты: - Что вы, мудозвоны, идете, как в штаны насрали?! Или каши не ели, иоп вашу мать?!
От такой неожиданности курсанты чуть не свалились на землю, потому как внезапно споткнулись шедшие в первых рядах Огурцов и Рыжов.
- Спокойно! - быстро нашелся сержант Мешков. - На месте, шагом - марш!
Благодаря находчивости замкомвзвода, конфузия продлилась недолго, и порядок был быстро восстановлен. Через несколько секунд взвод, как ни в чем не бывало, бодро промаршировал перед трибуной. Но полковник заметил случившуюся заминку. - Еще одни мудаки! - прогремело курсантам вслед. - Так и не научились ходить! Позор!
Вот почему в этот день разгневанные сержанты решили "помурцевать" молодежь.
…Целый час после ужина провинившиеся "чеканили шаг". В конце концов, младшие командиры были удовлетворены. - Взвод! В казарму, шагом - марш! - последовала команда Мешкова, и курсанты с облегчением зашагали в роту, предвкушая отдых.
Внезапно при подходе к казарме произошел конфуз. Курсант Сочинский, до этого безупречно поднимавший ногу по всем командам сержантов, вдруг, зацепившись ногой за кирпич, случайно оказавшийся на дороге, грохнулся на землю, задев ближайших товарищей. Вслед за ним упали еще полвзвода. - Ах, ты, иоп твою мать! - раздался громкий крик. Все дружно захохотали. Не смогли удержаться от смеха и товарищи сержанты. Напряжение спало, а компания по борьбе с бранью закончилась.
Г Л А В А 21
"Ш И Л А В М Е Ш К Е Н Е У Т А И Ш Ь!"
В начале марта вернулись с объектов "особого назначения" командированные курсанты. Казарма опять стала напоминать огромный улей: тишина стояла лишь во время поверки и сна. Прибывшие, несмотря на любовь к говорильне, были немногословны и почти ничего не рассказывали по существу дела о своей работе. Лишь только сообщили, что копали длинные и глубокие траншеи. Потом Зайцев узнал о том, что со всех, кто ездил в командировку, взяли в неком "особом отделе" подписку о неразглашении государственной тайны, чем и объяснялось молчание. Что такое "особый отдел", Иван и многие его товарищи, не знали. Им так и не довелось в учебном батальоне столкнуться с этой своеобразной организацией.
С восстановлением численности личного состава батальона жизнь курсантов никоим образом не облегчилась. Очередных нарядов на службу и на работу, правда, стало значительно меньше, но зато увеличилось число внеочередных нарядов, так как сержанты возобновили свои мелочные придирки, избежать которых было совершенно невозможно. Так, Иван, по своему физическому развитию был очень худым, и ремень всегда висел у него на бедрах, что вызывало возмущение младших командиров. За это неопытный курсант получил два наряда на работу и стал так туго затягиваться, что нарушалось дыхание.
Один раз сержант придрался к его сапогам. Пришлось по четыре раза в день наводить на них зеркальный блеск. Тем не менее, один наряд на работу ему был объявлен.
Но настоящим бедствием для курсантов были белые подворотнички. Нужно было ежедневно пришивать на ту часть гимнастерки, которая соприкасалась с шеей, полоску белой материи. Сержанты тщательно проверяли каждый день после обеда состояние подворотничков. Внимание обращалось не только на чистоту материи, но и на качество подшивки. Зайцев довольно хорошо справлялся с этим делом, и сержанты ни разу не объявляли ему за это нарядов, но вот остальным курсантам доставалось немало…Впрочем, Иван считал, что милость сержантов по отношению к нему в этом вопросе объяснялась чистой случайностью: они и так объявляли ему наряды по другим поводам, поэтому лишний раз подличать просто не было смысла, ибо найти какой-нибудь дефект при подшивке подворотничков не составляло проблемы. Короче говоря, уборщиков территории в учебной роте было более чем достаточно.
Надо сказать, что, несмотря на то, что курсанты постепенно привыкли к трудностям воинской службы, к несправедливостям они никак не могли привыкнуть. И чем больше изощрялись сержанты в своих придирках и наказаниях, тем больше росли у молодых воинов отвращение к службе в учебном батальоне и желание поскорей перейти в другую роту. В этом не было ничего противоестественного. Советские люди всю жизнь мечтают от чего-либо избавиться. В детстве - от детского сада и школы, в зрелые годы - от работы. Но вот наступает старость, и человек задумывается, что же была его жизнь? Оказывается, лишь иллюзия, сон, мечта о несбыточном избавлении от самой действительности, которое наступает лишь после смерти.
Таким же мечтам подвержена и армейская жизнь. Курсанты мечтают побыстрей покинуть "учебку", "молодые воины" - стать "стариками", а "старики" - поскорей уволиться в запас. Впрочем, желание уволиться в запас объединяло абсолютно всех военнослужащих срочной службы от старшин и сержантов до только что призванных новобранцев. Служить в Советской Армии не хотел почти никто. Конечно, были исключения из правил, но ведь исключения существуют везде и во всем!
Зайцеву никогда не случалось видеть солдата, который хотел бы служить в армии, поэтому, если он и читал в каких-либо газетах или книгах о том, как счастливы новобранцы попасть в армию, он понимал это как лицемерие и ложь. У каждого курсанта в нагрудном кармане гимнастерки хранился небольшой календарик, в котором ежедневно вычеркивались прожитые дни. Таковой имелся и у Зайцева. Каждый вечер перед "отбоем" он доставал этот календарь и с радостью замазывал очередной прошедший день: чем больше было этих зачеркнутых дат, тем лучше было его настроение.
И напрасно замполиты пытались убедить курсантов в огромной важности их службы на благо родины, в ценности службы для них самих, мечты об увольнении из рядов Советской Армии были неуничтожимы. Но одно дело мечтать, другое дело - утратить терпение. Ведь, несмотря на все свое отвращение к службе, воины продолжали добросовестно выполнять свои обязанности и приказания командиров. Однако иногда бывает такое состояние души, вернее, человеку до такой степени все надоедает, что уже никакие угрозы, никакие наказания не способны остановить его. Для того чтобы наступило такое состояние, необходим какой-то внешний толчок, который может перенести человека через ту границу, когда уже невозможно никакое терпение. В этом случае человек с самого начала пытается сознательно найти любой возможный выход без особого ущерба для себя и общества. Безвыходные ситуации почти не существуют. Но найти нужный выход могут далеко не все, а, как правило, очень умные и в какой-то мере циничные люди. Большинство же находят решение в тупиковой ситуации либо в преступлении перед законом, либо в самоубийстве. Такого рода случаев в армии было предостаточно, но вот с бескровными вариантами бегства из рядов Советской Армии Зайцеву удавалось познакомиться очень редко. Вот один из них.
Как-то к Зайцеву подошел курсант Солдатов. - Знаешь, Иван, - сказал он, - а служить нам сейчас стало значительно трудней! Сержанты совсем зайэбали, житья никакого нет!
- Надо терпеть, Саша, - ответил Иван. - Всем тяжело! Как-нибудь откантуем оставшиеся три месяца!
- А я уже больше не могу! - простонал Солдатов! - Завтра опять мыть полы! На этот раз в учебном корпусе! Как мне все это надоело! - И он поведал Зайцеву не только о том, что подвергается несправедливым нападкам сержантов уже который день (этим никого в учебном батальоне не удивишь!), но и что у него дома дела также идут не лучшим образом. Как ни странно, Солдатов был женат и имел ребенка. Женился он за год до службы в армии и вот теперь мучительно ревновал свою жену…В довершении ко всему, он получил письмо от подруги своей жены, в котором сообщалось, что его супруга встречается с мужчинами и вовсе не собирается хранить верность своему мужу.
Если хотите узнать всю грязь о той или иной женщине, обращайтесь за информацией к ее наилучшей и ближайшей подруге!
Эту советскую аксиому Солдатов хорошо знал. Он не сомневался, что получил достоверную информацию. Это и переполнило его душу отвращением к военной службе и желанием как-то от нее избавиться.
Сначала он хотел хотя бы добиться краткосрочного отпуска для того, чтобы съездить домой и разобраться в обстановке, а может и все уладить. Но разве такое возможно в советском обществе? Когда он обратился с просьбой об отпуске к сержантам, те его попросту осмеяли и посоветовали поговорить с офицерами и, прежде всего, с замполитом. Командир взвода старший лейтенант Поев был категоричен: - Какой может быть отпуск? Из-за всякой ерунды мы солдат не отпускаем! Вот если кто-нибудь умрет, и мы получим заверенную военным комиссаром телеграмму об этом, тогда разговор будет другой: дадим пять суток отпуска. Но чтобы отпускать вас улаживать какие-то личные дела? Нет, это невозможно!
Командир роты капитан Баржин приветливо встретил курсанта. Ему уже сообщил товарищ Поев о состоявшемся разговоре. По-отечески отчитав Солдатова и рассказав ему о необходимости хранить верность своему долгу и социалистической родине, Баржин тоже, в конечном счете, отказал в отпуске. - Я не решаю такие серьезные вопросы, товарищ курсант, - подвел итог разговору командир, - обратитесь к руководству батальона. Если хотите, я сам доложу об этом комбату.
Солдатов согласился.