- Да что там рассказывать! - ответил курсант. - Шатался один по городу, сходил в кино, в музей, прошелся по магазинам.
И он стал перечислять все магазины, в которых побывал, и достопримечательности, которые увидел. Запомнил он даже улицы и переулки, где они располагались. Так, кинотеатр "Правда" находился на центральной улице Ленина. В Первом Ленинском переулке был расположен краеведческий музей. На улице Ульянова он обнаружил большой гастроном со скудным ассортиментом продуктов, а на улице Крупской - центральный универмаг, где также не было ничего заслуживавшего внимания. Десять часов из положенных двенадцати курсант провел в городе и обошел пешком практически весь центральный (естественно, Ленинский) район. Он долго перечислял все магазины, кинотеатры, исторические места и улицы, на которых они находились. Зайцев изумился его редкостной памяти: - Вот это да! Как это ты все так хорошо запомнил?
- Да ничего тут особенного нет, - скромно ответил Михаил. - Разве трудно запомнить названия улиц, названных в честь Ленина и его ближайших родственников? У нас дома те же самые названия! А что, разве у вас центральная улица не носит имя Ленина?
- Нет, - ответил Иван, - у нас центральная улица - Кирова, зато на улице Ленина стоит горсовет!
- Ничего, значит, вскоре станет центральной та, на которой располагается орган власти! - заверил его Миша. - Разве наши власти потерпят так долго принижение имени величайшего из вождей?
В голосе Замышляева прозвучала ирония, но Иван сделал вид, что ничего не заметил.
- А что, Миша, ты не нашел там себе подругу? - спросил Зайцев товарища.
- Нет, я попытался было подойти к девчатам, - ответил Замышляев, - но они шарахались от меня, как от прокаженного!
Услышав это, Иван задумался. Он и раньше знал от ребят, пришедших из армии, что девушки не очень-то жалуют солдат, но чтобы шарахаться?
Впрочем, в дальнейшем это подтвердится. И по собственному опыту, и по опыту других ребят Зайцев узнает, что у советских людей преобладает мнение, что ни одна порядочная девушка не будет встречаться с солдатом. Вот с офицером - это дело другое! Офицер и замуж может взять да и жизнь обеспечит денежную и привольную…
Особенно удивительно было то, что в советском обществе, вероятно, самом придавленном и угнетенном со времен Адама, существовали такие понятия, как "гордость" и "самолюбие"! И не только существовали! Гордыня, самовлюбленность, честолюбие спокойно уживались с пресмыкательством перед сильными мира сего, трусостью и лживостью. Люди, видимо, со всей серьезностью относились к официальной пропаганде и были ее покорными жертвами. Несмотря на нищенский образ жизни, изолированность от духовных ценностей (было проблемой даже достать хорошую книгу), основная масса населения верила в навязанную большевиками ерунду типа: "Человек проходит как хозяин по необъятной родине своей…" (Из популярной песни). Рабы верили, что они - хозяева! Рабы верили, что "человек - это звучит гордо!"
Впрочем, коммунистические идеологи не особенно изощрялись, видя как народ верит каждому их слову, и откровенно объявляли зиму летом, рабовладение - социализмом, а массовые убийства большевиками населения страны - вынужденными репрессиями и гениальной прозорливостью Ленина!
Классическим примером лицемерия в масштабах страны явилось отношение социалистического государства к женщине. Большего презрения к женщине не выражало в делах ни одно общество, возможно, за всю историю человечества! Только вот до чадры и паранджи у коммунистов не дошло дело. Даже наоборот, согласно официальной доктрине, большевики "освободили женщин от пут Средневековья"! На самом же деле, так называемое "освобождение" женщин обошлось для слабого пола тем, что они были впряжены в телегу, называемую народным хозяйством, и превращены в гужевую скотину! Все отрасли экономики оказались заполненными женщинами, и наши матери, сестры и жены нещадно эксплуатировались на самых тяжелых и грязных участках предприятий и строек. Одновременно в печати, телевидении, радио и кино создавались образы счастливых советских женщин, свободных от "эксплуатации человека человеком".
- Гордись, страна, где женщина с мужчиной в одном строю свободная идет! - пелось в популярной песне.
Как ни странно, такая довольно примитивная идеологическая обработка способствовала тому, что женщины в своей неуемной гордыне стали прямо-таки превосходить мужчин (прямо пропорционально их превосходству над сильным полом во всех видах тяжелого труда).
Кому же были обязаны женщины своей "счастливой" жизнью? Без сомнения - коммунизму и коммунистам! Одной из первых заповедей К.Маркса и Ф.Энгельса было "обязательное привлечение женщин к производительному труду". Также безоговорочно рассматривал женщин как тягловую силу и В.И.Ленин.
На словах же они, конечно, стремились осчастливить прекрасный пол, "освободить от эксплуатации", но, как всегда, Ленин и его последователи говорили одно, а делали совершенно противоположное, другое. Даже женский праздник, введенный большевиками в стране, свидетельствовал скорей не об уважении, а об издевательстве над женщиной, ибо в день Восьмого марта замужняя женщина большую часть времени проводила на кухне или прислуживала мужчинам за столом. Поэтому, чего можно было ожидать от воспитанных в такой атмосфере девчат?
Но вернемся к ротному месячнику по борьбе с матерщиной. Постепенно, в четвертом взводе не осталось никого, кроме Зайцева и Замышляева, кто хоть раз бы ни отбыл наряда за нецензурную брань. Однако охота за матерщинниками, и постоянное напряжение поиска постепенно стали надоедать самим сержантам. В добавление ко всему, офицеры вовсе не собирались подвергать себя таким же испытаниям как курсантов: они вовсю ругались, вызывая зависть у молодых воинов! Особенно шумели старший лейтенант Поев и капитан Баржин. Первый как-то вечером после поверки отбрил за что-то старшину. А второй обругал своего коллегу во время разговора по телефону у тумбочки дневального. Курсанты все это хорошо слышали и с усмешками переглядывались.
На следующий день после разговора с Замышляевым Зайцев заступил дневальным по роте. Ночью он отстоял у тумбочки с десяти до двух часов. После двенадцати Иван решил пройтись по казарме и посмотреть, как спят товарищи. Его мучило любопытство: неужели Замышляев не подшутил над ним и рассказал правду?
Войдя в спальное помещение, Иван действительно услышал голоса. Несколько бессвязных фраз донеслось от постели курсанта Соловьева. Зайцев подошел ближе. - Ленин…партия…эх…бдительность…шпионы, - бормотал спящий. - Иоп вашу мать, фуй, биста! - послышалось из другого конца.
Близ расположения кровати Таманского царила тишина. Зато удивили латыши и литовцы. Они совершенно, по-русски, произносили отборные бранные слова! Ни в чем не отставали они от своих русских товарищей!
Видимо, постепенно укреплялось воинское братство, как об этом говорили политработники. Ни в чем другом оно, правда, не было заметно, но вот, оказывается, в нецензурной брани товарищи преуспели.
Прислушавшись, Иван убедился, что Замышляев не только рассказал правду, но даже преуменьшил размах курсантских разговоров во сне!
Сначала Зайцеву показалось, что он попал в сумасшедший дом. Вернувшись поспешно к тумбочке, он присел на нее и схватился руками за голову. - Может быть, я сам схожу с ума? - мелькнула мысль. - Разве может такое случиться, чтобы все были сумасшедшими, а кто-то один нормальным?!
Однако вскоре в голову пришла спасительная идея: - Они - не сумасшедшие, а просто слабоумные! Разве нормальные люди будут все время ругаться? Надо плюнуть на все и не обращать внимания: время все-таки идет, и служить остается уже на три месяца меньше!
Наутро он рассказал обо всем, что услышал, Замышляеву и поделился своими умозаключениями. Тот полностью согласился с Иваном: - Да, нужно терпеть и не поддаваться панике! Стоит нам только начать задумываться над происходящим - и можно вполне сойти с ума!
В конце концов, обстановка заставила сержантов постепенно ослабить контроль за грубой бранью, и вскоре в разговоре курсантов вновь послышались знакомые, милые их сердцам, слова и выражения. Окончательно заглохла компания, когда однажды после ужина сержанты вывели взвод на строевую подготовку: в отместку за то, что они плохо прошли во время утреннего развода перед трибуной командира части.
Надо сказать, что уже с первых чисел февраля курсанты ежедневно, кроме воскресенья, стали принимать участие в утренней демонстрации своих строевых умений. Сразу же после завтрака все подразделения части строились повзводно и проходили перед трибуной, на которой стояли высшие военачальники дивизии. Ритуал заключался в следующем. Воины выстраивались на плацу на местах, заранее определенных для каждого подразделения. Как только начинала играть музыка, командир части, или в его отсутствие кто-либо из его заместителей, подавал команду: - Шагом - марш!
Командир учебного батальона, в свою очередь, объявлял: - Учебный батальон! Шагом - марш!
А поскольку учебный батальон после прохождения двухмесячного курса строевой подготовки был допущен к разводу и стоял первым в списке, то он и открывал весь парад.
После команды комбата следовал окрик командира первой роты: - Первая рота! Шагом - марш!
За ним кричал командир первого взвода: - Первый взвод! Шагом - марш!
И начиналось торжественное шествие.
Впереди - комбат, за ним - командир первой роты, за ним - командир первого взвода, а уже затем следовал первый взвод, в голове колонны которого шли сержанты, а за ними - курсанты, построенные по росту.
После того как первый взвод проходил десять - пятнадцать шагов, командир второго взвода подавал команду: - Второй взвод! Шагом - марш!