Через некоторое время слуги доложили о приходе царевича Бади-аз-Замана-мирзы. Музаффар-мирза многозначительно, поднял тонкие выгнутые брови и сказал, что будет счастлив принять брата. Когда Бади-аз-За-ман в сопровождении своего сына Мухаммеда Мумина-мирзы показался в дверях, Музаффар-мирза бросился навстречу брату и пожал ему руку. Потом погладил по голове мальчика - такого же красавца, как отец, с умными, слишком серьезными для его возраста глазами - и ласково заговорил с ним. Бади-аз-Заман, как всегда тщательно и со вкусом одетый, держался несколько величаво. Музаффар-мирза любезно и предупредительно провел брата к почетному месту и усадил его на бархатные подушки. Поблагодарив брата за "посещение, он сел на корточки впереди Туганбека. Бади-аз-Заман с мягкой улыбкой обратился к брату:
- Вам должно быть известно, что наш великий отец оказал мне большое внимание и подарил область Астрабад. Я счел неучтивым перечить высокому желанию его величества и принял дар. Из-за этого я и пришел повидаться с вами. Надеюсь, вы будете нас навещать?
Музаффар-мирза слушал, скромно опустив голову. Потом, почтительно сложив руки на груди, сказал:
- Я был очень рад услышать эту приятную новость. Вам уже давно пришло время управлять страной. Ваша задача - глубокой мыслью и благотворными мероприятиями вернуть процветание области, которая в руках недостойных людей пришла в запустение. Я, ваш младший брат, постоянно вознося за вас молитвы, охотно исполню всякий ваш приказ и не буду жалеть своих сил для оказания вам помощи и содействия.
Бади-аз-Заман поблагодарил брата и попросил разрешения удалиться. Музаффар-мирза стал просить его остаться, чтобы придать привлекательность сегодняшнему пиру. Бади-аз-Заман, поколебавшись, принял приглашение, решив, что этим он привлечет к себе сердце брата.
Когда царевичи перешли в другую комнату, Туганбек вышел на улицу… Сев на приготовленного для него коня в богатой сбруе, он погнал его к дворцу Маджд-ад-дина, Мысли его были заняты встречей царевича. Коварство и двуличие Музаффара-мирзы повергали его в изумление. За минуту перед тем полный гнева, готовый отрубить голову своему брату, молодой царевич, со свойственным для его среды и всей семьи султана Хусейна лицемерием, очень естественно и искусно разыграл простодушную преданность.
Туганбек нашел Маджд-ад-дина в его зимней гостиной. Везир был один и казался несколько опечален ным. Туганбек рассказал о случившемся. Везир молча выслушал. Потом поделился мыслью, которая не Давала ему покоя. С тех пор как вернулся Навои, его положение изменилось; беки и чиновники то и дело приносят жалобы султану на его грубое обхождение. Хотя Навои устранился от государственных дел, некоторые вельможи в важных вопросах обращаются к нему за советом. Есть сведения, что Дервиш Али в Балхе и Навои с Низам-аль-Мульком в Герате втихомолку строят ему козни. Когда вернется из путешествия Ходжа Афзаль, положение может еще более осложниться.
- При таких обстоятельствах, - сказал Туганбек, сдвигая брови, - самый разумный образ действий - внести раздор в стан врагов, и они изжарятся в огне раздоров.
- А как это сделать? - оживился Маджд-ад-дин.
- Дело нетрудное, - лукаво улыбаясь, ответил Туганбек, - Всем известно, что Низам-аль-Мульк враждебен и к вам, и к Навои. Но он ищет защиты о г ваших ударов и поэтому, больше придерживается противной стороны. Заберите Низам-аль-Мулька в свои руки, назначьте его везиром, дайте ему место в диване - и он будет поддерживать вас.
Маджд-ад-дин подпер рукой подбородок.
- Ваш совет не лишен смысла, - сказал он, подумав.
Туганбек доложил, что некоторые крупные землевладельцы просят о снижении налога с имущества и скота. Если везир удовлетворит эту просьбу, то получит от них немалые суммы. Для себя Туганбек попросил в подарок суюргал - кусок земли из государственных владений. Получив согласие везира, он поспешно удалился, чтобы вовремя попасть на пир к царевичу.
На следующий день Маджд-ад-дин встретил в дворце Низам-аль-Мулька. Бывший везир, любивший роскошь и пышность, за много лет привык к придворному воздуху и часто приходил во дворец, влекомый неодолимой привычкой. При встречах с бывшим везиром Маджд-ад-дин, чтобы еще больше растравить его рану, держался особенно надменно. Чаще всего он преходил мимо Низам-аль-Мулька, словно мимо какого-нибудь нукера, не замечая его. На этот раз. Маджд-ад-дин поздоровался с ним. Степенный седобородый Низам-аль-Мульк, одетый в несколько шелковых халатов, старался разгадать "истинные причины такой перемены в поведении своего врага. Поймав его взгляд, Маджд-ад-дин указал на пустую комнату. Низам-аль-Мульк понял, что дело идет о чем-то важной, огляделся по сторонам и молча последовал за Маджд-ад-дином. Везир объяснил Низам-аль-Мульку положение дел, прикрыв свои; истинные намерения плотной завесой тайны.
Когда они остались одни, Маджд-ад-дин вкрадчиво заговорил;:
- Вы весьма опытный, искушенный в делах человек. Забудем старые обиды… Я верну вам вашу прежнюю должность, но с одним условием, - Маджд-ад-дин закусил губу и пытливо посмотрел на Низам-аль-Мулька.
- Разногласия, имевшие место между нами, я считаю плодом ошибки и недоразумения, - торопливо сказал Низам-аль-Мульк. - Дело разумного - исправить ошибки. Каково же условие, о котором вы говорите?
- Восстановим дружеские отношения и будем помог гать друг другу, - ответил Маджд-ад-дин, понижая голос. - Помощь должна состояться вот в чем: никогда и ни при ком не жалуйтесь на меня, не возражайте против моих мероприятий. Действуя заодно, мы сможем устранить все затруднения.
- В высшей степени разумное условие, - обрадованно сказал Низам-аль-Мульк. - В сущности, нам давно следовало его соблюдать. Хорошо, забудем прошлое. - Будете ли вы верны обещанию? - решительно спросил Маджд-ад-дин.
- Нет ничего позорнее вероломства. Бог - один, слово - едино.
На следующий день Низам-аль-Мульк официальным указом был назначен везиром.
Глава двадцать девятая
Сквозь верхние цветные стекла окна в комнату падал пучок солнечных лучей. Солнце отражалось на разноцветной бумаге, сложенной на скамеечке, на медной чернильнице, на белой как снег фарфоровой чашке с водой, переливалось на цветах ковра.
Поэт, откинувшись на подушку, читал толстую историческую книгу.
Вдали от суетной придворной среды он оживал душой в любимых занятиях: каждый день много читал, писал, думал о новых произведениях, отбирал нужные мысли и примеры для задуманных книг - "Возлюбленный сердец" и "Тяжба двух языков". Заходил в ханаку, чтобы справиться, как живут ученые, знакомился с их новыми сочинениями, давал им советы. Бывал в медресе, заботился о выплате содержания студентам. Отыскивал новые стихи, написанные поэтами Герата и других городов. Принимал слуг, справлялся о положении дел, распределяя часть доходов, предназначенных на благотворительные цели. То на коне, то пешком гулял по Герату, любуясь древними зданиями и улицами, размышлял о том, что нужно сделать, чтобы умножить красоту родного города. Навещал своего друга Джами и беседовал с ним о поэзии, философии, суфизме. Нередко созывал к себе друзей, слушал с ними музыку, шутил. Но ведя эту тихую жизнь, Навои ни на минуту не забывал о судьбах страны. В его груди не унимался гнев против притеснителей народа. Иногда сердце поэта сжималось от боли….
Сегодня чтение поэта было прервано: вошел слуга и сообщил о приходе Мирака Наккаша. Навои отложил книгу и поднялся.
- Неужели он, наконец, попался мне в руки?. Пусть скорее войдет! - сказал он улыбаясь.
Мирак Наккаш боязливо вошел в комнату и, сложив руки на груди, сел в сторонке.
- Когда же будут готовы часы? Имеют ли для вас цену слова и обещания? - спросил Навои, притворно хмурясь.
Живописец, поправив на голове маленькую чалму, смущенно помолчал, потом заговорил, пощипывая кончик нечесаной рыжеватой бороды.
- Часы еще не готовы, - сказал он, виновато улыбаясь. - И откуда пришло вам в голову такое желание, господин? Очень трудная задача.
- Когда вы их пустите? Когда мы сможем правильно определять время? Помилуйте, это уже долго тянется, - настаивал Навои.
- Я день и ночь думаю над этим. Но еще остаются неразрешенные вопросы. Не знаю, что получится, - развел руками живописец.
- Европейцы давно изготовляют часы. Известно, что арабы тоже умели их делать. Ну, а вы почему не можете разрешить эту задачу? Вы же сведущи в механике! Я это знаю. Приложите науку к делу. Какие только трудности не разрешает сила человеческой мысли! Вот, например, эта чашка - как, по-вашему, в какой стране она изготовлена? - Навои указал на белоснежную, покрытую по краям тонким рисунком чашку, стоявшую на скамеечке.
Живописец нагнулся и принялся внимательно рассматривать чашку.
- Китайский фарфор.
- Здорово! - рассмеялся Навои, прищурив глаза. - Вот и ошиблись - мягко продол жал он. - Этот фарфор гератский. Его изготовил известный вам мастер Мухаммед Джамаль.
Удивленный живописец смотрел на чашку, словно обираясь ее проглотить, потом покачал головой: - Удачно! Удачно! - Если буду жив, - проговорил Навои, - этот фарфор распространится по всей стране. И у нас можно изготовлять превосходный фарфор. Часы, конечно, требуют больших знаний, большого искусства, - добавил он, - но я уверен, что вам удастся их сделать. Вы немножко ленивы, брат мой! Надо избавиться от этой беды.
Наккаш улыбнулся, как бы признавая свою слабость. - Впрочем, он обещал усердно работать и быстро закончить часы.