- Надо радоваться, - шепотом сказал Зейн-ад-дин.
- Проделки устроителей праздника будут разоблачены, и они опозорятся в глазах народа. Султанмурад и Арсланкул, печально кивая головами, подтвердили его слова. Потом все трое в тягостном молчании двинулись в путь и скрылись во тьме.
III
Утром Хайдар проснулся и протер глаза. Он лежал в маленькой знакомой комнате с золотым солнцем на потолке. Верхняя половина стен была украшена орнаментом и назидательными четверостишиями.
Поняв, что он в доме Баба-Али, Хайдар обрадовался. Хотя утомленное долгой верховой ездой тело наслаждалось приятным отдыхом, в ногах и пояснице еще чувствовались усталость и боль. Хайдар с удовольствием потянулся и продолжал лежать. Все, что он видел вчера ночью в саду Джехан-Ара, - факелы, украшения, шумные толпы народа-представлялось ему сном.
За дверью послышался голос Баба-Али, отдававшего приказания слугам. Хайдар встал с постели, и, как всегда, не спеша оделся. Едва он успел умыться в прихожей из маленького медного кувшина, как вошел слуга, убрал постель и привел комнату в порядок.
Хайдар позавтракал с хозяином дома. Хорошо зная характер Хайдара, Баба-Али старался внушить ему, что необходимо придерживать язык за зубами и отличать врагов от друзей. Не желая читать Хайдару наставления, Баба-Али ограничился намеками. Он обещал, если Хайдар придет в полдень во дворец, провести его к султану, и ушел.
Хайдар бегло просмотрел книги, расставленные на полке. Полюбовался нарядной, красиво переписанной рукописью произведения Хилали "Шах и нищий". Прочитав некоторые места, он открыл последнюю страницу: переписывал Зейн-ад-дин. Хайдар снова перелистал книгу и, внимательно всмотревшись в почерк, нашел, что Зейн-ад-дин ничуть не уступает самым знаменитым гератским писцам. Он решил поручить Зейн-ад-дину переписку книг, которые заказал Навои.
Вложив деловые бумаги в папку, Хайдар взял ее под мышку и вышел на улицу. Ему хотелось подышать воздухом родного города и развеселить стосковавшееся по его красотам сердце.
Хайдар заглянул к переплетчикам, побывал в некоторых медресе. Пока он болтал с друзьями, время подошло к полудню. Зная, что султан после полудня устраивает попойки и никого не принимает, Хайдар побежал во дворец. Баба-Али встретил Хайдара с укоризной и велел ему идти к султану.
- Государь один? - взволнованно спросил Хайдар. - Если нет, я не пойду.
Баба-Али утвердительно кивнул головой. Поклонившись по всем правилам этикета Хусейну Байкаре, который с мрачным видом сидел на золотом престоле, и получив разрешение сесть, Хайдар передал государю привет от Алишера. После этого он вынул из папки присланные поэтом письма и документы Государь, не взглянув на них, приказал передать их в диван. Он спросил, как обстоят дела в Астрабаде. Хайдар подробно передал ему мнение Навои о положении дел. Хусейн Байкара довольно рассеянно выслушал его и осведомился, чем занят теперь поэт, каково его настроение. Хайдар сказал, что мысли Навои всегда заняты делами страны и народа и, помолчав немного, продолжал:
- А что касается настроения, то в последнее время, сердце господина эмира разбито, душа его разрывается от горестей и забот. Он не знает, как выйти из трудного положения, и кипит гневом.
- О чем вы говорите? Что произошло? - султан насторожился и пристально посмотрел на Хайдара.
Хайдар заколебался. Он понимал, что лучше скрыть султана истину, но прирожденные свойства его характера взяли верх.
- Произошел случай, который бесконечно встревожил и разгневал господина эмира, - сказал он - Один из поваров государя, нашей защиты и опоры, покушался на жизнь господина Навои.
- Что за клевету вы распространяете! - вскричал Хусейн Байкара.
- Повар Абд-ас-Самад подмешал яду в кушанье господина эмира, - спокойно продолжал Хайдар, - но эмир, по милости божьей был предупрежден о беде и - сто тысяч раз благодарение аллаху! - остался невредим. Это грозное событие наполнило сердце эмира сомнением и беспокойством. Он уверен, что корни преступления здесь, в Герате.
Лицо султана стало иссиня-желтым. Раздувая ноздри, он тяжело дышал. Хайдар почувствовал себя очень неловко Он пожалел теперь, что высказался так откровенно, однако было уже невозможно что-либо изменить, Хусейн Байкара гневно закричал:
- Все это глупости! Не желаю больше вас слушать! Выйдите отсюда!
Хайдар поклонился государю, который холодно отвернулся, не отвечая на поклон, и, пятясь, вышел из комнаты. В передней его остановил ишик-ага.
- Вы никак не можете изменить своим привычкам, - горячо заговорил Баба-Али. - Ваша жизнь висит на волоске. Если вы хоть немного дорожите ею, прикусите язык, не раскрывайте рта.
Хайдар, ничего не отвечая, бросился к мраморной лестнице. Хусейн Байкара позвал Баба-Али и потребовал перо и бумагу. Баба-Али тотчас же подал ему отделанную золотом и серебром чернильницу, перо, украшенное мелкими драгоценными камнями, и стопку цветной бумаги. Распорядившись задержать Хайдара в Герате и учредить над ним строгий надзор, султан отпустил Баба-Али.
Оставшись один, Хусейн Байкара принялся обдумывать письмо к Навои и титул, которым следовало его величать. Рука султана, лежавшая на бумаге, дрожала. Хусейн Байкара считал себя неосведомленным о подготовке покушения. Однако он сознавал, что, имея в виду вражду Маджд-ад-дина и его приспешников к Навои и их давно подготовлявшиеся козни, можно было при некоторой бдительности обо всем догадаться. Он решил снять пятно, которое могло лечь на его имя, и потихоньку замять это дело. Дрожащей рукой он принялся писать.
Украсив письмо изъявлениями дружбы в длинных пышных фразах, Хусейн Байкара в конце добавил, что очень взволнован сообщением Хайдара, что подобная преступная мысль никогда не приходила ему на ум.
Сердце государя немного успокоилось. Появился Баба-Али и сообщил, что он довел только что отданное приказание до сведения соответствующих лиц. Хусейн Байкара сложил письмо, велел приложить к нему печать и немедленно отослать его к Навои с надежным гонцом.
В сверкающем золотыми цветами шелковом халате горделиво вошел Маджд-ад-дин для доклада о текущих делах. Взглянув в гневное лицо султана, везир удивился и, несколько растерявшись, занял свое обычное место. Он знал о приезде Хайдара, но приписывать дурное настроение государя этому обстоятельству не было никаких оснований.
Не осмеливаясь задавать султану вопросов, он сидел молча, низко опустив голову.
- В Астрабаде произошло крайне неприятное дело, - досадливо сказал Хусейн Байкара.
- Какие обстоятельства смутили ваше благословенное сердце? - спросил Маджд-ад-дин, наклоняясь к государю.
- Повар, которого вы послали, покушался на жизнь Алишера. Из этого, правда, ничего не вышло, но Алишер теперь имеет повод, чтобы очернить нас.
- Я ровно ничего об этом не знаю, о солнце мира! - сказал Маджд-ад-дин, стараясь придать своим глазам невинное выражение. - Это неприятное событие столь же неожиданно для вашего раба, как и для вас, покровитель вселенной!
- Вы давали повару тайные поручения? - гневно спросил Хусейн Байкара.
- Действительно, мы поручали этому негодяю некоторые дела, - пробормотал Маджд-ад-дин - но повар, видимо, превысил полномочия.
- Теперь об этом нет нужды спорить, - несколько смущенно проговорил султан. - Необходимо принять меры для сокрытия следов этого неприятного дела.
- Не беспокойтесь, о покровитель мира! - сказал Маджд-ад-дин несколько более твердым голосом. -
Чтоб в нужную минуту покончить с этим поваром, мы послали за ним следом тень смерти. - Хусейн Байкара с облегчением выпрямился. Маджд-ад-дин убежденно и горячо продолжал:
- Возможно, что Алишер, - воспользовавшись этим событием, открыто восстанет против нашей власти, установленной навеки аллахом. Следует ни на минуту не забывать о дружбе Алишера с Якуб-беком. Эту опасность необходимо предупредить.
По выражению глаз султана везир увидел, что он с ним согласен во всем. Маджд-ад-дин приободрился. Он ловко вставил несколько слов о том, что найдены новые источники для увеличения государственных средств. Хусейн Байкара разрешил везиру удалиться, а сам отправился в гарем, чтобы развеселить сердце.
Глава двадцать cедьмая
Хайдару взгрустнулось. Не потому, что он боялся наказания за свой проступок. Его огорчало другое: с тех пор как он приехал в Герат, прошло пятнадцать дней; он чувствовал себя одиноким, как никогда, и ощущал тягостный разлад с окружающей жизнью.
Хайдар жил в Унсии. Он много пил и ни с кем ве встречался, кроме Сахиба Даро, у которого он искал сочувствия. Но этот близкий друг Навои тоже был опечален, он тосковал по прежней жизни в Унсии, вспоминал прежние счастливые дни и писал печальные, безнадежные стихи, которые читал Хайдару! Правда, в Унсии жили все слуги, друзья и близкие Навои. Они по-прежнему исполняли свои обязанности. Иногда поэты и ученые собирались, как прежде, и устраивали беседы. Но не было того, кто придавал этому дому оживление и радость. Все тосковали по этому человеку, наполнявшему сердце надеждой, верой, весельем и любовью.
Хайдар и Сахиб Даро, два печальных друга, вышли из ворот Унсии и присели на маленькую супу. На синем небе трепетали гонимые ветром облака, похожие на белые платки. Солнце грело мягко, окрестные сады были еще зелены, хотя от них уже веяло осенью.
- Я намерен встать на путь аскетизма и отшельничества, - сказал Хайдар, в глазах которого светилась печаль. - Это единственный путь для сердца, жаждущего света, чистоты, истинной любви и высшей красоты. Тайна истины - в сердце дервиша. Отказаться от благ скоротечной жизни и жить в созерцании абсолютной красоты, - существует ли счастье более высокое и достойное человека?