- Я бы швырнул тебя, как щенка, но уважаю вот эту твою метлу, - сказал он и осторожно опустил старика на землю.
Ясные глаза Нурбобо затуманились грустью И Бек-джигит, взгляни себе под ноги, тысячи глаз смотрят на тебя, Я знаю, ты думаешь о должностях, о повышениях. На нас, несчастных, слабых, бессильных ты и уголком глаза не смотришь. Но знай, мы с тобой оба уйдем в одно место, наша доля - кусок холодной земли - Пока мы живы, между нами есть различие: я раб, ты - знатный, свободный джигит. Но в земле мы будем лежать рядом. Эх, каких только государейч я не видел: Шахруха-мирзу, Абуль-Касима, Бабура-мирзу, Абу-Саида-мирзу. Все пошли по одной дороге. Скоро и я сам за ними пойду. И царю, и рабу последний путь - один.
Нурбобо отер полой старого чапана слезы, струившиеся по его лицу, истомленному трудом и гарем, и снова принялся за работу.
- Старик, - надменно сказал Туганбек, - в твоих словах есть смысл. Но жизнь коротка. Поднимай же пыль жизни как можно выше.
- В пыли можно и задохнуться, - тихо ответил Нурбобо, не глядя на Туганбека.
Увидев приближавшегося Маджд-ад-дина, Туганбек быстро направился к нему.
- Ну, что скажете? - спросил Маджд-ад-дин, тяжело опираясь рукой о ствол яблони.
- Хадича-бегим желает с вами поговорить сегодня вечером, - прошептал Туганбек.
Глаза Маджд-ад-дина широко раскрылись. Он сразу отрезвел.
- Она са… сама это говорила? - спросил он, заикаясь. - Где мы с ней увидимся? Во дворце?
- Говорила ее главная невольница. В новом дворце Музаффара-мирзы.
По лицу Маджд-ад-дина расплылась бессмысленная улыбка. Туганбек исподлобья взглянул на своего бывшего хозяина.
- Замолвите словечко и обо мне нашей царице.
- Увидим, братец, если это будет уместно.
II
После вечерней молитвы парваначи явился во дворец Музаффара-мирзы. Чтобы избежать подозрений, он заявил вышедшим навстречу слугам, что пришел повидаться с царевичем и прочесть за него молитву. Один из слуг движением руки указал вдаль. Маджд-ад-дин взглянул, и ему показалось, что засветился черный уголь ночи - вдали пламенели согни; факелов.
- Какое дивное зрелище, - выразил свое удовольствие парваначи, покачивая головой.
- Наш царевич каждый день изобретает новое увеселение, новую забаву, - сказал слуга.
В саду Маджд-ад-дина ждала главная невольница царицы. Она повела парваначи темным, пустынным путем к ярко освещенному двухэтажному дому. Маджд-ад-дин поднялся по лестнице на второй этаж. Пройдя прихожую, где сидели черные рабыни, он вошел в небольшую роскошно убранную комнату. На груде шелковых подушек полулежала женщина. Маджд-ад-дин дважды поклонился ей, затем, испросив разрешения и снова поклонившись, присел на корточки, поодаль от царицы. Невольницы поправили свечи в подсвечниках и, пятясь, вышли из комбаты.
Наряд и украшения царицы притягивали взгляды Маджд-ад-дина, но, опасаясь показаться нескромным, он старался смотреть в землю.
- Здоровье Высокой Колыбели благополучно? Ее сердце удовлетворено? - заговорил Маджд-ад-дин.
- Благодарение богу, - ответила Хадича-бегим, поправляя длинными пальцами волосы на висках. - Я Не вовремя вас побеспокоила…
- Ваш раб всегда готов бежать на призыв Высокой Колыбели и считает для себя счастьем и честью пребывать в ее обществе.
Хадича-бегим, которая любила изображать из себя царицу, болеющую душой за родину, принялась расспрашивать о состоянии дел в государстве. Маджд-ад-дин в высокопарных выражениях заявил, что при единственном по справедливости государе и столь разумной царице, как Хадича-бегим, во всей стране царит изобилие, и сумел искусно и кстати подчеркнуть свои собственные заслуги. Хадича-бегим; слушала его рассеянно: то занималась своими украшениями и волосами, то смотрела в темный тихий сад.
- Я очень на вас полагаюсь и хотела с вами посоветоваться о некоторых делах, - приветливо сказала она,
- Раб ваш не в состоянии найти слов благодарности за оказанную ему великую милость.
- Наш сын Музаффар-мирза, слава богу, растет и с каждым днем становится все разумней… - Царица о чем-то задумалась и замолчала.
- Пошли, господь, нашему царевичу, бесценной жемчужине в венце Хорасана, престол Сулеймана и долголетие Хызра, - погладил бороду парваначи.
На раскрашенном лице царицы мелькнула улыбка.
- Сердце матери ничему так не радуется, как счастью сына, - сказала она с притворной нежностью. - Если господь пошлет ему жизнь, Музаффар-мирза скоро вырастет… Его сердце наполнят всевозможные желания. Придет время, и он, подобно отцу и дедам, сядет на коня, - чтобы устраивать дела государства, чтобы вести войско.
Намерения Хадичи-бегим были теперь вполне ясны Маджд-ад-дину. Он улыбнулся и сказал:
- Сыну царя - народ и войско, сыну дервиша - обитель и мечеть.
- От вас ничего не утаишь, - с улыбкой сказала царица. - Пути для счастья моего сына нужно начинать готовить уже теперь. Я знаю, у каждого царевича есть желания и чаяния! Бади-аз-Заман-наследник престола. Музаффар-мирза далек от таких забот. Если я своей женской головой не подумаю о сыне… моя мысль вам ясна?
- Ясна, как солнце. Ваши слова - жемчужины логики. Они свидетельствуют о редком уме и возвышенных помыслах нашей царицы.
- Хорошо, что же вы об этом думаете?
- Что думает об этом ваш раб? - улыбнулся парваначи и продолжал с мудрым видом: - Во-первых, следует сказать, что я всецело присоединяюсь к мнению Высокой Колыбели. Ради счастья Музаффара-мирзы необходимо принять меры уже сейчас. Изменчивость судьбы бесконечна. Но спешить в этом деле или открыться кому-нибудь - не дай господь! Это повлечет за собой дурные последствия. Необходимо действовать тайно. Каждый шаг обсуждать; Преданность беков и джигитов, окружающих Музаффара-мирзу, должна быть выше всяких сомнений. Среди них есть джигиты испытанные и храбрые - например Туганбек. Пусть царевич возьмет на службу еще несколько зрелых и опытных людей.
- А если бы вы сами согласились давать указания царевичу?
Маджд-ад-дин ждал этого предложения. Чтобы хлопнуть в ладоши, нужны две руки; обещание за обещание.
- Как сей бедняк служит его величеству государю, так будет служить и царевичу, - сказал парваначи, складывая руки на груди. - В присутствии государя я всячески восхваляю достоинства царевича. Однако мои старания и усилия на этом пути зависят от моего положения в государстве, от места, которое я занимаю при дворе. Или я ошибаюсь?
- Вы совершенно правы, - ответила царица, многозначительно улыбаясь. - Мы обдумаем этот вопрос. Впредь нам следует через верных людей осведомлять друг друга обо всем. Больше мне нечего вам сказать.
Маджд-ад-дин поклонился, приложив руки к груди и вышел.
Глава четырнадцатая
В глубине Сада фиалок, в густой тени высоких деревьев Шейх Бахлул наблюдал за приготовлением пищи. Он деловито давал указания своим подручным, но в его движениях чувствовалась нервозность, глаза были печальны. Покончив с делом и словно не замечая сидевшего на коврике у арыка Сахиба Даро, Шейх Бахлул прислонился к стволу кипариса и безмолвно смотрел вдаль. Сахиб Даро, привыкший видеть преданного Алишеру слугу всегда спокойным и хорошо настроенным, удивился его мрачности.
- Подойди сюда, брат, побеседуем немного, - позвал он Шейха Бахлула.
Шейх Бахлул медленно, неохотно подошел.
- Я вижу в тебе какую-то перемену. Садись, - указал ему подле себя место Сахиб Даро. - Если есть какое горе на сердце, поделись.
Шейх Бахлул присел на край коврика и вдруг улыбнулся.
- Поверьте, в моем сердце нет ни капли страдания. А если что есть, то говорить об этом было бы неблагодарностью.
- Неблагодарностью? - с интересом спросил Сахиб Даро. - Наверное, какое-нибудь недоразумение с господином эмиром? Теперь-то ты уже обязан рассказать,
- Ваша милость совершенно правы, - улыбаясь заговорил Шейх Бахлул. - Вчера вечером эмир воротился из дивана и пошел в свою комнату. Через несколько минут он позвал меня. Я собрал письма, заявления и прошения, присланные эмиру, и вошел к нему. Эмир указал рукой на столик и сказал: "Убери". Я, по правде говоря, растерялся - на столике стояла свеча, чернильница с каламом и пиала с водой. Что убрать? Делать нечего, спрашиваю: "Что вы приказали убрать?" Поверите ли, эмир сердито посмотрел на меня и говорит: "Вот умник! Сколько лет у меня на службе, а порядка не знаешь. Тебе известно, что свеча горит у меня до утра. Нужны ли чернильница и калам - объяснять нечего. Что же, значит, здесь лишнее?" Я сейчас же взял пиалу и вышел.
Сахиб Даро ударил себя по колену и громко рассмеялся.
- Чего смеетесь? Вы посыпаете солью мою рану, - , обиженно сказал Шейх Бахлул.
- Да простит меня аллах. Ладно, не буду больше смеяться. Ну и что же дальше? - спросил Сахиб Даро, вытирая платком глаза.
- Хуже всего то, что утром эмир просил извинения. Я от стыда не смел поднять глаза.