Ни один бек, ни один воин не ожидали этого от Навои. Многие опустили от стыда голову. Но теперь было уже поздно доказывать свою храбрость.
Хусейн Байкара посмотрел на воинов, стоявших вокруг с мрачным видом, и после некоторого колебания кивнул поэту в знак согласия. Навои (он первый раз в своей жизни вынул меч из ножен) смело двинулся к холму. Кто-то зажег пучок свечей и высоко поднял, их над головой. Все глаза были прикованы к поэту, который медленно поднимался на холм. Когда фигура Навои почти скрылась от взоров, нукер Баба-Али, обнажив меч, последовал за ним. Тотчас же десятки джигитов быстро взбежали на холм по дороге, выбранной поэтом.
Опираясь на меч, как на посох, Навои спустился с пологого холма. Навстречу ему бежали несколько вооруженных нукеров. Один из них грозно закричал: - Кто идет?
Остальные подняли мечи, готовясь к нападению. Навои, не поднимая меча, но готовый отразить удар, остановился и повелительно произнес:
- Мечи в ножны! Сдавайтесь немедленно!
Другой нукер подошел ближе и, вытянув шею, пристально вглядывался в Навои.
- Кто вы такой? Чего ради нам сдаваться? - спросил он.
- Я - Алишер Навои, - спокойно произнес поэт и, резко повернувшись, направился ко дворцу.
Ошеломленные нукеры не пытались остановить его. Нащупывая дорогу в темной передней, Навои дошел до двери; тут его нагнал Баба-Али и другие войны. Бесшумно отворив дверь, они вошли один за другим.
Посреди большой комнаты, на мягких коврах под бархатными одеялами, лежали в разных позах четыре человека. Под самым окошком, на белом тюфяке, тихо спала молодая женщина с распущенными волосами. Навои, наклонившись над спящими, негромко сказал:
- Возьмите вот этого.
Под ногами Баба-Али захрустели осколки чаш и кувшинов. Схватив царевича за руки, он потянул его и заставил встать. Двое нукеров, которые спали вскочили. В комнате поднялось смятение и шум. Молодая женщина с криком "Ах!" вскочила на ноги и выпрыгнула в окно Мирза Ядгар извивался в железных руках Баба-Али и, задыхаясь, бормотал какую-то бессмыслицу. Комната и передняя наполнились воинами. Навои, приказав увести Мирзу Ядгара, насмешливо произнес ему вслед:
Коль пьяница на троне - в том царстве все не так
Внутри везде разруха, снаружи всюду враг.
Джигиты спустились с холма, волоча за собой Мирзу Ядгара. Когда юношу в царственных одеждах, еще не протрезвившегося после вчерашней попойки, бросили у ног коня Хусейна Байкары, он долго бессмысленно водил по сторонам мутными глазами. Сообразив, наконец, что с ним случилось, он с трудом поднялся и, дрожа от страха, уставился на своего врага. Хусейн Байкара бросил пленнику несколько гневных слов и движением руки приказал дукерам увести его.
Герат проснулся от звуков карнаев и сурнаев. Мирзе Ядгару отрубили голову. Его приверженцы, дрожа за свою жизнь, попрятались в свои норы.
Глава восьмая
Туганбек, мрачный и угрюмый, сидел в своей хорошо обставленной комнате, не смея показаться на улицу. Гордость не позволяла ему пойти к хозяину, возвратившемуся вместе с государем, признаться в измене и покаяться. Мог ли он думать, что яркое солнце Мирзы Ядгара так быстро померкнет! Он ругал "глупую размалеванную, кокетку Пайенде-Султан-бегим, проклинал, туркменских беков, которые проглядели наступление Хусейна Байкары. Его план заключался в том, чтобы в одну прекрасную ночь отрубить головы туркменским начальникам и, запугав Мирзу Ядгара, назначить себя главным везиром. Теперь он горько сожалел, что не убежал из Герата в разгар смуты и беспорядка, и строил всевозможные планы бегства в дальние края. Но сердце его не могло оторваться от гератской жизни, и в каждом своем проекте, он находил какой-нибудь недостаток или затруднение.
Почувствовав, что - задыхается в своей просторе комнате, Туганбек резко распахнул створки окна. В конату полился желтый шелк солнечного света, Туганбек шумно плюнул в окно и поднялся. В это время дверь приотворилась и показалась белая борода и кроткое, как всегда, унылое лицо Нурбобо. Туганбек вопросительно взглянул на него. Старик доложил, что хозяин зовет Туганбека, и скрылся. Некоторое время Туганбек мрачно размышлял, потом нехотя поднялся и развали-стой походкой вышел.
Маджд-ад-дин принял его в комнате для гостей - михманхане. Туганбек почтительно пожал руку хозяина и сел поодаль. Маджд-ад-дин начал выговаривать ему за его дурные поступки. Туганбек, пристально глядя в одну точку, угрюмо молчал. Наконец хозяин, досадливо щелкнув тонкими пальцами, умолк. Туганбек медленно сказал:
- Я не сделал ничего такого, о чем бы стоило говорить. Жители Герата - мастера преувеличивать.
- Хорошо. Ну, а как вы ускользнете От Алишера Навои? Народ на вас жаловался. Кое-кто сообщил мне об этом.
- Я от чистого сердца усердно служил вам. Такая уж у меня привычка, - не люблю делать что-нибудь наполовину. Тем, кто без разговоров отдавал деньги, я, бог свидетель, и слова не сказал. Ну, а если слова не действовали тут уж я пускал в ход плетку. Вы сами знаете, что, когда имеешь дело с народом, без плетки не обойтись. Но пусть ваше сердце будет спокойно, господин, ваше имя осталось незапятнанным. Я работал, как доверенный Абу-з-Зия. Ваш Навои прислушивался ко всем сплетням и поднял здесь большую кутерьму. Ойой! Хоть называют его поэтом, тут он крепко действо-вал и натворил дел… Дивлюсь я на этого человека! Но я ему не поддамся. Завернусь в свою старую шубу и буду день и ночь сидеть в кабаке. Пусть-ка попробуют найти Туганбека!
Высокая оценка, данная поэту, не понравилась самолюбивому Маджд-ад-дину. Отвернувшись, он недовольно пробормотал:
- Навои хотел поднять себя в глазах народа. Это политика, смысл которой должен быть вам понятен.
- Вы хотите сказать, что за любовью к народу, кроется что другое. Да, уж это неспроста, - ответил Туганбек, лукаво взглянув на своего хозяина.
- Туганбек, если хотите стать большим человеком, будьте осторожны, следите за каждым своим шагом, - миролюбиво сказал Маджд-ад-дин. - Для меня расстаться с таким молодцом и богатырем, как вы, - большое огорчение. Держитесь за полы моего халата, и я вас переведу даже через Сырат. Теперь ненадолго, месяца на два, поезжайте куда-нибудь в глубь страны. Пусть забудутся последние события. В разговорах придерживайте язык за зубами. Вот и все.
Туганбек поблагодарил. Но его мрачное настроение не рассеялось. Ведь Маджд-ад-дин говорил только о неправильном сборе налога. Эта вина, по сравнению с другими его провинностями, казалась Туганбеку не столь значительной. За такие грехи можно отделаться штрафом, и только. А вот участие в мятеже Мирзы Ядгара - другое дело. За несколько дней блеска Туганбек может поплатиться головой или многие годы будет гнить, как слепая мышь, в грязной тюремной яме. В этом проступке Туганбек не решался признаться Маджд-ад-дину. "Этот человек - верный раб Хусейна Байкары, - думал он. - Чтобы доказать свою преданность, он меня арестует и предаст палачам или, в лучшем случае, выбросит на улицу. Он скажет: "Сумеешь - доплывешь по морю опасности до берега спасения, не сумеешь - пойдешь ко дну".
В эту минуту Туганбек мечтал об одном: вскочить на коня, махнуть плеткой и бежать, куда угодно, - в Ирак, в Азербайджан, в далекие Кипчакские степи или в Китай. Некоторое время он сидел молча, надеясь, что Маджд-ад-дин сам заговорит о мятеже. Но хозяин принялся расспрашивать его о налогах. Туганбек не торопясь рассказал, сколько поступило денег, сколько, в каком тумане осталось недоимок, и добавил, что взысканные деньги он, согласно приказу Маджд-ад-дина, вручил Абу-з-Зия.
- Прекрасно! - воскликнул Маджд-ад-дин, потирая руки. - Будь у меня семь таких молодцов, как вы, я бы завоевал все семь поясов земли. Захочет аллах - мы с вами совершим еще немало славных дел, Глаза Туганбека заблестели.
- Господин, - сказал он, лукаво прищурившись, - ваш невежественный раб совершил один проступок, но язык не поворачивается сказать о нем.
- Без ночи нет дня, без пятна нет тюльпана. В чем же дело?
- Среди людей, - заговорил Туганбек, понизив голос, - распространились слухи, будто султан Хусейн, лишившись войск, бежал с горсткой молодцов в Хиндустан, чтобы не попасть в руки неприятеля. Все его эмиры и беки будто бы присягнули Мирзе Ядгару. Я, простодушный, поверил этим россказням и поступил на службу к Мирзе Ядгару. Пять-десять дней мы скакали на конях и орали во все горло. В конце концов оказалось, что это враки…
Туганбек исподлобья взглянул на Маджд-ад-дина. В глазах хозяина он заметил не гнев, а большое беспокойство.
- Джигит, может ли быть что-нибудь позорнее этого! - сурово оказал Маджд-ад-дин.
- Господин, поверьте, бог свидетель, я ни на минуту не забывал о вас. У меня были свои расчеты. Но что поделаешь, не повезло.
Маджд-ад-дин тотчас понял значение этих слов. Нахмурившись, он сказал гневным голосом:
- Что это значит? Всему миру известно, что я верный пес хакана. До самой смерти я хотел бы служить его величеству и высокому семейству государя. Не вздумайте повторить что-либо в этом роде.
Туганбек сразу потерял все надежды. Сегодня или завтра он_ наденет свою старую шубу и убежит куда-нибудь подальше. Другого выхода нет"