"Каменецкая хроника" о битве 28 сентября 1621 года как песню пела:
"Если бы не было казаков, то Бог знает, каким бы был исход для поляков уже через три-четыре дня".
Может, поляки отблагодарили за кровь казацкую?..
Летопись Григория Грабянки как панихиду о том поет:
"Ляхи великие тяжести людям украинским и казакам налагаху, насилия и обиды церквам Божьим творяху."
Вот откуда явилось единение с Великороссией!
В походе на Крым умер гетман Михаил Дорошенко. После него сменилось три или четыре гетмана; порядка не было. Кого сами казаки убивали, кто бежал живота своего ради. Тогда и стала всходить звезда Богдана Хмельницкого; вернувшись из плена, стал он Чигиринским сотником, как и отец, потом и генеральным писарем Запорожского войска. Человек грамотный, и умишком Бог не обидел. Неглупый хохол, отвечая прегордым полякам, такие слова говорил:
"При сухом дереве и мокрому досталось, – или виноват, или не виноват, мечем и огнем все равно уничтожено…"
Оставив на время Польшу в покое, успели запорожцы послужить даже французскому королю. Не бесплатно, конечно. Рядовым французы платили двенадцать талеров, по сто двадцать – полковникам и сотникам. Деньги немалые. С моря прямо, ворвались в занятый испанцами Дюнкерк, где на валу, по своему обычаю двумя саблями уже отбивался их Богдан. Вон куда его слава докатилась! Не зря же при французском дворе говорили:
– Есть ныне очень способный полководец Хмельницкий. Удержать бы надо…
Но как удержишь, если наемных запорожцев тянуло на "ридну Украину". Служить за деньги они все-таки не привыкли. Польский король Владислав пожаловал на обратном пути гетманством Запорожским, но Хмельницкий дареного гетманства не принял. Только так, на казацком кругу, под всеобщие крики: "Геть! Геть…" Когда в Запорожье выбирали "своего" гетмана, то Хмеля прикрыли шапками – высшая почесть, от которой уже невозможно отказаться.
Под Желтыми Водами, всем видимый и неуязвимый, он скакал впереди казацких отрядов, как привык. На свежем ветру реяло белое знамя, на котором крупными буквами было выведено: "Мир христианству!"
После многих побед, даже под стенами Львова, был уже один шаг до знаменитой Переяславской рады, где и представители Москвы были. Рада решила:
"Иного короля не обирать, а всею Литовскою землею християнские веры податься великому государю, царю и великому князю Алексею Михайловичу всея Руси самодержцу, чтобы государь над нами, християнами, был и ведал…"
Но поход за свободу Украины был еще не закончен. Война продолжалась. Ляхи не смирились с положением, что обложив громадной данью Львов, запорожцы уже собирались идти на Варшаву: роскошь и гордыня не имела границ. А потому:
"Золотом блистали их щиты, султаны, бунчуки, палаши и мечи; от серебра ломились шатры, шкафы и столы. Даже наиболее охочему к этому врагу и половины было бы достаточно. Не знали они, что все это богатство, как на ярмарке, обменяют на простое железо, на самопалы, ремни, конопляные подпруги, попоны, рядно, бурки и бедные свитки".
Казацкая армада двинулась встречь. Разгром был полный. Жутью веют хроники тех лет:
"Не остановить движение скалы, которая оторвалась от горы, и не поднять Трои, когда она ввергнута в прах! Какой шум, какой хаос господствовал там, когда множество людей, не ведая даже, в сем дело, выскакивали из своих пристанищ, бросали оружие… на землю, другие, только ото сна вскочив, хватались за что попало – кто за коня, кто за саблю, за узду, за седло. Раненых, больных – все бросали и вверяли жизнь свою ногам. Все добро и богатство, которое имели тут поляки, все отдали во владение своим хлопам…"
Варшава была в панике. Под гетманом по-прежнему плясал белый аргамак, а статная фигура всадника, облаченного в малиновый кунтуш, подпоясанный широким турецким поясом, с заткнутой за него булавой, не оставляла надежды на спасение.
"Много ляхов в Варшаве собралось, и у всех заячьи уши, такой страх на них нагнал Хмельницкий, что едва сухого дерева треск услышав, то без души к Гданьску бежали, и во сне не един кричал: "Вот Хмель идет!"
Но у гетмана хватило ума не вести дальше свою армию. Без помощи России было не совладать с объединенной польско-литовской страной. Как спасительный знак, повеление царя Алексея Михайловича:
"И мы, великий государь… изволили вас принять под нашу царского величества высокую руку… А ратные наши люди по нашему царского величества указу сбираются и к ополчению строятся".
Предстояла еще долгая канитель с заносчивой Польшей. Да и казакам хотелось поторговаться, чтоб на будущие времена не случилось какого казуса. Уважительно, но напористо казаки свои права и пред царем заявляли:
"… Чтоб Войско Запорожское само меж себя гетмана обирали, а его царскому величеству извещали, чтоб то его царскому величеству не в кручину было, понеже то давний извычай войсковой".
III
Гетман Кирилл Разумовский хоть и ленив был, а документы читывал. Ибо в споре с Петербургом на что же было надеяться, как не на тот "извычай"?
Но не кто иной, как Богдан Хмельницкий, и решил изменить главный "извычай" – казацкий круг. Бог ему преграду жизни поставил, а с Богом не спорят. Почуяв приближение смерти, он решил закрепить наследника. Со времен первого гетмана, Богдана Рожинского, этого никогда не бывало. Круг-то собрали, но при живом гетмане!
– Шановные Панове, так будет лучше. Вы избежите смуты.- Но, батько, – возразил черниговский полковник, – ты жив, и ты в своем здравом уме. Как мы можем лишать тебя гетманства?
– Не можем, Богдано, – подтвердил и полтавский полковник, помахивая обрубком руки; при встрече с татарами понадеялся на одну саблю, и левая рука оказалась без защиты…
– Боязно нарушать извычай, – как всегда без обиняков, высказался киевский полковник. – Стоило один раз согласиться на отдачу Киева москалям, взять главный город из-под гетманской руки, – и что же вышло?..
А вышло незнамо что. И никто не мог предугадать, что будет с Киевом дальше. Вроде и выборный гетман начальствует, и польский воевода там же сидит, и царский воевода из Москвы назначается, – кого слушать бедному казаку?
Была мысль о сыне, но не решался ее высказать…
Старшины и простые казаки, порыдав горько от изречений гетманских, так трогательно их поразивших, а паче о приближающейся кончине его и своем сиротст ее, начали вопить:
– Батько, есть ли кто достойный на место твое?
– Отеческие твои заслуги, и нашу любовь к тебе?..
– И нашу потерю – как восполнить?.. Зашумели казаки, сломав весь порядок избрания.
А гетман напирал то на полковника Ждановича, то на переяславского полковника Тетерю, то на полтавского Пушкаренко, да и других не забыл, добавив:
– Все под саблей ходили. Не без добрых же сабель наш казацкий круг?
В ответ те же стенания:
– Немагчимо забыть отеческие твои заслуги!
– Потерю – как пережить?
– Раз уж ты, батько, вбил в свою голову эту мысль, так едино – сына твово. Георгия!
– Дело, казаки!
– Нет Тимоши – но есть же Георгий?.. Старший сын, Тимофей, пал под татарскими саблями, когда поляки на помощь себе крымчаков призвали.
Добрый был казак, рубившийся всегда у седла отца. Но кого нет – того нет…
По плечу ли Юре место отцовское?!
Понимали старики, что не поводыря для слепцов выбирают, но голоса крепли:
– Сын твой Георгий – да наследует место и достоинство твое!
– Он пущай над нами начальствует!
– Бесстыдны б были мы, если бы предпочли ему кого другого…
Все полковники, кого называл Хмельницкий, отказались в пользу Георгия.
Это, конечно, было тайной мечтой самого Хмельницкого. Таким образом устанавливалась наследственная гетманская власть – по типу царской, московской.
Гетман молча поклонился казацкому кругу, взял поданные ему войсковые клейноды, печать, булаву из-за пояса выдернул и передал все это сыну. Согласно обычаю все, кто был здесь, поздравили Юрия Хмельницкого и покрыли его знаменами и шапками. Были литавры, стреляли из пушек и ружей.
Тогда украинцы еще не понимали, что при обязательно возникшей смуте они потеряют свою независимость. Бог знает, кто через пятьдесят, через сто лет будет править Московией?.. Казак не привык заглядывать в будущее, но что-то же почувствовали в желании Богдана Хмельницкого закрепить гетманскую, с таким трудом восстановленную власть. Под наказ своего старого гетмана:
– Сын мой! Люби отечество более самого себя. Жертвуй за него спокойствием, жизнью своей. Придерживайся совета мужей опытных. Оказывай почтение старшим. Не презирай простолюдинов. Служи верно и усердно царю по своей присяге. Да падет проклятие мое на того, кто совратит тебя с пути истинного! Кто, забывая выгоды отчизны, возжет в ней раздор междуусобныи. Да падет оно на главу твою, если ты пойдешь, сын мой, когда-либо путем строптивым, удалишься от правоты и чести.
Плакали усатые казаки. Плакали безусые. А Богдан посчитал нужным дать еще один совет:- Заклинаю и вас, старейшины народа, – подкреплять сего юношу советами, благими и мужеством постоянным: да найдет он в вас подпору, которой ныне лишается. Да, подражая примерам вашим, научится любить добродетель, гнушаться пороков. С сей мыслью покойно сойду в могилу – и ропот недовольного народа не потревожит праха моего!
Не знал тогда Хмельницкий, что благие наказы его останутся втуне, и первым даст подножку молодому гетману любимец Богдана, слишком честолюбивый генеральный писарь Иван Виговский…
Кто близко стоит к власти, тот на эту власть и зарится.