Не забывай меня и молись за так нежно любящего тебя
Па".
Когда Александр II уже готовился выехать из Ливадии в Петербург, полиции удалось обнаружить взрывной снаряд, заложенный под полотном железной дороги около станции Лозовой.
Это было шестое покушение…
5
Двадцать восьмого февраля 1881 года члены Исполнительного комитета "Народной воли" наспех собрались на квартире Веры Фигнер у Вознесенского моста.
Кроме хозяев – Фигнер и Исаева – пришли Перовская, Суханов, Грачевский, Тихомиров, Ланганс, Геся Гельфман – всего человек десять. Присутствовали не все, так как для оповещения уже не оставалось времени.
– Товарищи! – обратилась к заговорщикам Перовская. – Вчера в меблированных комнатах на Невском арестован член Исполнительного комитета Тригони. И у него взят Желябов… – Голос ее дрогнул. – Желябов, которому назначена самая ответственная роль в покушении на самодержца! Вы помните, Исполнительный комитет постановил, что взрыв заложенной на Садовой мины будет главным ударом…
Перовская овладела собой, хотя Желябов был не только вожаком террористической организации, но и ее любимым, которому она отдалась всей душой. Лишь на хорошеньком и детски простом и в двадцать семь лет лице Софьи Львовны резче прорезалась складка около губ – то ли выражение настойчивости и упорства, то ли ребячливого каприза.
– Взрыв произведут не хозяева магазина – Богданович и Якимова, – продолжала она. – Другой, особо назначенный член комитета явится туда, чтобы сомкнуть провода электрической батареи. Как вы знаете, на случай, если взрыв мины опередит карету или пропустит ее и опоздает, должен был кончить дело вооруженный кинжалом Желябов. Все четыре бомбометальщика, которые будут расставлены на некотором расстоянии от магазина, не посвящены, для конспирации, в эту тайну…
– Магазин в опасности! – вмешался Суханов, высокий стройный моряк, белокурый и сероглазый красавец.
– Я знаю, – отвечала Перовская. – Сама приезжала туда, под видом покупательницы рокфора. Предупредить, что за магазином следят.
– Но полиция уже побывала на Садовой под предлогом санитарного осмотра, – напомнила Геся Гельфман, крошечного роста, с миниатюрными ручками и огромными горящими глазами на одутловатом лице.
– Я знаю, что ничего не нашли. И тем не менее все висит на волоске, – заключила Перовская.
Сам фиктивный магазин сыров в полуподвале на Садовой, откуда велся подкоп, выглядел вроде бы безупречно.
Богданович производил впечатление типичного мелкого торговца: рыжая борода лопатой, широкое, как ведерный самовар (так, смеясь, говорил он сам), простонародное лицо, крестьянская речь, перемежаемая шутками и меткими находчивыми характеристиками окружающих. В общем, бойкий парень, который за словом в карман не полезет. Под стать ему была и Якимова с ее подстриженной челкой и волжским оканьем. Короче говоря, пара что надо.
Зато по части коммерции оба были слабы, и соседи-торговцы сразу раскусили, что новички им не конкуренты. К тому же денег в январе и феврале в кассе народовольцев было мало, и закупка сыров поневоле оказалась скудной. Однако скудость эта не бросалась в глаза.
Бочки, предназначенные под товары, стояли пустые: они постепенно наполнялись землей из подкопа, проводившегося под улицей, по которой воскресными днями император ездил в Михайловский манеж. Когда нагрянула полиция, Богданович с Якимовой оставались внешне совершенно спокойными.
– Это что же – сырость? – строго спросил пристав, указывая на влажные следы возле одной из бочек.
– Масленица, ваше благородие… Сметану пролили… – нашелся Богданович.
Загляни пристав в кадку, он увидел бы, что за сметана там была – мокрая земля. Другая куча земли, вынесенной из подкопа, лежала в углу под рогожей, поверх которой был брошен половик. Достаточно приподнять их, чтобы обнаружить следы тайных земляных работ…
– И тем не менее все висит на волоске, – повторила собравшимся Софья Перовская. – Наутро самодержец поедет в манеж. Подкоп готов, но магазин в опасности. Да и мина в подкоп не заложена, и бомбы не снаряжены. Если не начать завтра, магазин каждую минуту может быть накрыт полицией и все рухнет!
– Надо действовать! Завтра, во что бы то ни стало! – возбужденно заговорили все разом. Все, кроме Тихомирова.
– Господа! Господа! – пытался он вставить слово. – Следует отложить приведение приговора в исполнение. Во имя Желябова! Во имя Александра Михайлова!..
– Как? Что ты говоришь, Лева! – вспыхнула румянцем Перовская. – Именно потому, что и Михайлов, и Андрей схвачены охранкой, следует ускорить казнь царя!
Она отчужденно, нет – с откровенным гневом глядела на своего бывшего жениха.
Впрочем, Тихомиров очень скоро понял, что вовсе не подходит ей. Она могла уважать его и – особенно – жалеть. Но любить – едва ли. Так или иначе, но когда он вышел из тюрьмы, она встретила его и сконфуженно, и холодно и сразу отодвинула на благородную дистанцию. От этого он некоторое время очень страдал и даже воображал себя несчастным. Но, в конце концов, у Тихомирова был не такой характер, чтобы гибнуть "из-за бабы". Ведь он уже влюблялся множество раз и столь же легко утешался и расставался с любимыми. Впрочем, скоро они с Соней снова сделались большими друзьями, хотя их разделяло принципиальное отношение к революции.
Перовская сделалась явной террористкой, а Тихомиров только и думал о заговоре и государственном перевороте.
Он видел, что Соня была очень сильной женской натурой, со всеми ее недостатками – самолюбием и деспотичностью. Она обожала властвовать и окружала себя ничтожествами и бездарностями. Недаром Перовская наделала так много вреда в Исполнительном комитете своим бунтарством против Александра Михайлова. Сам же Тихомиров умел с ней ладить, и она его уважала. А в последние месяцы Соня даже оказалась в полном порабощении у Желябова. Что скажешь! Женщина есть женщина: полюбила Желябова всем своим естеством и сделалась его рабыней…
Тем не менее, когда Перовская узнала, что Тихомиров женился на Кате Сергеевой, то была крайне обижена и раздосадована. Однако именно с той поры она впервые начала смотреть на Льва как-то снизу вверх. Вероятно, в глубине души почувствовала к нему уважение, осознав, что он не дает "бабе" крутить собой.
Все это пронеслось в сознании Тихомирова, оставшегося при своем мнении в одиночестве. Общее настроение передал моряк Суханов, повторявший резким тенором:
– Бомба! Вот наше право! Бомба! Вот наша обязанность!..
Было около трех пополудни.
Всю ночь напролет на квартире Веры Фигнер горели лампы и пылал камин. Не покладая рук работали Суханов, Грачевский и изобретатель адских машин Кибальчич. К восьми утра все четыре бомбы были готовы. Перовская с Кибальчичем унесла их на Тележную улицу, на квартиру Геси Гельфман.