Вскоре после того, как немцы по приказу Гитлера в целях спрямления линии фронта оставили Ставрополь и отошли к Ростову-на-Дону и на Таманский полуостров - Кубанское предмостное укрепление с г[ородом] Новороссийском, из Кизляра прибыл уезжавший в эвакуацию митрополит Гермоген (В. И. Кожин), произошло примирение враждовавших конфессиональных групп, обновленческое духовенство отслужило чин покаяния перед верующими и Ставропольская епархия начала новую жизнь во главе с новым епископом Антонием (Романовским), освобожденным из заключения.
Приказ об оставлении Северного Кавказа и отходе на Таманский полуостров снова привел в движение войска армейской группы "А" фельдмаршала Клейста. Они организованно и планомерно начали свой отход, не вступая в боевое столкновение с частями Северо-Кавказского фронта. Пытаясь застраховаться, бургомистр Ставрополя Кривохатский со своими приближенными и некоторыми полицейскими решил предупредить ход событий, захватить власть в свои руки до прихода частей Красной Армии и помешать командам "факельщиков" в уничтожении городских зданий. Но служба "СД" (Sicherheitsdienst) предупредила их, заговорщики были арестованы и расстреляны командой солдат "СС", состоявшей из горцев Северного Кавказа и имевшей пребывание в здании крайсуда. Группа Кривохатского ничего не добилась, бесславно погибла, и ее попытка осталась никем не оцененной. Надо было ей по примеру начальника отдела здравоохранения М. Шульца, начальника одного из отделений полиции Овсянникова, начальника отдела просвещения К. А. Белецкого, бывшего бургомистра С. Н. Меркулова забрать лучших лошадей в городской управе и отправиться в "отступ", держа курс на Ейск, где перебраться по льду Азовского моря к Таганрогу и там присоединиться к мощному потоку беженцев, уходивших от сталинского гнета и насилия. Никто из них мудро не ждал ничего хорошего от встреч с "гебистами".
В Ставрополе сразу по "освобождении" города по заранее составленным спискам начались многочисленные аресты. "Особисты" полевых частей хватали всех без разбора. "Факельщики" успели сжечь здание СД-НКВД и арестованными набили дом в два этажа на проспекте Октябрьской революции рядом с кинотеатром. Арестовали и продержали много лет в лагере талантливого агронома Сохранова. Посадили юношу-студента Колю Лучника за невинную краеведческую заметку об истории кафедрального собора. Схватили и приговорили к расстрелу офицера-инвалида за то, что он, не имея средств к жизни, написал несколько невинных заметок для агрономического бюллетеня. Группу людей на Подгорной улице (Хатукаева и др.) обвинили в связи с Гестапо, в выдаче немцам советских патриотов. Их били, пытали, издевались над ними и после суда отправили в Норильск!
Интересно, что бы сделали с Ширяевым, Бойко, с Капраловым, если бы они попали в их руки? Наверно, по примеру Краснодара повесили бы на площади! К счастью, они оказались за пределами досягаемости "особистов" и "смершевцев", движимых чувством злобной мести. Ширяев умер в Сан-Ремо в Италии, Аспид-Капралов в числе 200 тысяч "перемещенных лиц" перебрался в США, где еще работал в "Голосе Америки", Шульц с женой оказался в Аргентине, Беляцкий умер в Краснодаре, где я с ним однажды встречался. До этого просидел ряд лет в Воркуте.
Надо признать, что немцы никогда не бросали на произвол судьбы тех, кто с ними сотрудничал. Всех в Ставрополе, кто хотел, погрузили в вагоны, дали сопровождающих и кружным путем отправили в Симферополь к месту новой дислокации штаба фон Клейста. Там они снова возобновили работу. И отсюда их так же заблаговременно вывезли в Херсон и Николаев. Сам я колебался, как мне поступить? Но потом по зрелом размышлении решил: надо ехать! Встречаться с "кувшинными рылами" наглых, мордатых и жестоких следователей НКВД не имело расчета, да и попадать в лагерь, по сути дела, не за что, да еще в разгаре войны не имело смысла…
Хочу особо отметить, что моя семья лишь в оккупацию зажила нормальной человеческой жизнью. Раньше, чтобы поговорить дома во время редких приездов к родителям из Ленинграда, приходилось наглухо запирать ставни, чтобы предотвратить подслушивание разговоров со стороны уличных "стукачей" и доносчиков. В оккупацию один раз только нас потревожил неожиданный визит майора Абвера, который с бутылкой французского шампанского "Мума" пришел познакомиться с нашей семьей. Что это был офицер контрразведки, отлично говоривший по-русски, я узнал чуть позже со слов нашего родственника Качаева. Это он привел майора в Епархиальное управление, чтобы изъять из библиотеки огромный фолиант Большого Атласа СССР. Но у нас в доме майор вел себя прилично и даже дважды поцеловал руки у моей матери, чего с ней не бывало с 1919 года, когда у нас в Казьминке стоял на квартире начальник гарнизона, бывший гусар, штабс-ротмистр Боборыкин, племянник известного писателя. Теперь она сильно "тряслась", как бы не зашла речь об обстоятельствах проводки в наш дом электрического освещения в самый канун оккупации 1 августа 1942 года (об этом я писал ранее).