Державин быстро просматривал конверты.
– Ба! – не удержался он. – От Капниста ответец? От дорогого полтавского помещика. Кликни-ка, Кондратий, Катерину Яковлевну…
Он в волнении поднялся. Ах! распался их незабвенный кружок. Львов сидит в столице и творит там чудеса. Взялся найти каменный уголь и нашёл – где! – у себя под боком, в Валдае. "А сколько сего угля нашёл, – писал он, – скажу только, что если ваш Тамбовский архитектор возьмётся сделать над светом каменный свод, то я берусь протопить вселенную". Да и зачем Львову какой-то тамбовский архитектор, когда сам он первый зодчий России, заполонивший её своими проектами – образцовых почтовых дворов для провинции, дворянских усадеб и сельских церквей, собора Борисоглебского монастыря в Торжке, почтового стана в Питере. Но, любимец всесильного Безбородки, и он мечтает сбросить оковы "дворской жизни", искать душевного освежения и бодрости в сельских трудах и утехах…
Бедняга Хемницер уже не мечтает ни о чём. Отправился с посольством в Оттоманскую Порту, тяжко захворал в Смирне и опочил там в 1784-м году…
А Капнист, неугомонный Капнист удалился от столичной суеты в своё украинское имение Обуховку с милейшей Сашулей. Растит детишек – старшего назвал Гаврилой! – пишет стихи, воспевает природу, изучает науки, а крестьян своих приятельски именует соседями…
Едва завидя пригоженькое личико жены, Державин чуть не бегом поспешил ей навстречу:
– Ангел мой! Письмо от Васеньки с Сашулей!
Губернаторша и в Тамбове не сидела сложа руки: вязала, плела искусно корзинки, вышивала, рисовала, собирала девиц, занимаясь с ними разучиваниями ролей для театра, шитьём костюмов и расписыванием декораций.
– Наконец-то! Дорогие Копиньки! – с нежною улыбкой откликнулась она. – Получили ли корзиночку моей работы?
– А как тебе удались, Катюха, силуэты на медальонах! – воскликнул Державин. – Капнист вылитый, да и тамбовский губернатор получился неплохо.
Катерина Яковлевна милостиво подставила щёку для поцелуя и села в низкие кресла.
Медленно, дабы продлить удовольствие, Державин принялся читать написанные знакомою рукою строки:
– "Милостивая государыня моя, Катерына Яковлевна. Любезный друг Гаврила Романович. Как бы обрадовали меня последним письмом вашим, уведомляющим, что вы избавились начальства Тутолминского и переведены в Тамбов. Вы не можете себе представить, как я тронут был етим приятнейшим известием. Вы приближились ко мне. Я от вас теперь буду только с лышком 500 вёрст. Следовательно, я не отчаеваюсь вас посетить… Благодарю вас, милостивая государыня Катерына Яковлевна, за жену и за себя, за прекрасный подарок корзинки и силуетов. Неоцененный подарок, а наипаче когда воображу, что всё то работали прекрасные ваши ручки, которыя тысячу раз мысленно целую. Ах! ежели б удалось хоть сотую часть сей суммы в самом деле их поцеловать; а то в мыслях так целую, как голодный во сне ест. Только зубами воздух кусает. Так то и я. Но надеюсь, что бог позволит мне удовольствие вас, любезнейших мне людей, видеть, а следовательно и ручки ваши поцеловать; сиречь, ваши, сударыня, а не ваши, господин кривой мизинец…"
Державин в сём месте не удержался, заколыхавшись от смеха и подняв растопыренную пятерню.
"Ганюшка мой кланяется вам, а Катенька нет, за тем, что вся слилась и склеилась оспою. Итак и за неё вам кланяюсь, и за жену, которая так засуетилась около дочери своей, что не отстаёт ни на минуту и не может и к вам теперь писать. Но уверяет чрез меня, что несказанно вас любит и почитает и желает, чтоб вы её столько ж любили. Прощайте. Я пишу затем так коротко сие письмо, что не надеюсь, что оно застало вас в Питере и будет следовательно вояжировать по всей России и приидет к вам в Тамбов как горчица после ужина. Прощайте. Желаю вам всевозможных благ. Ещё целую ручки ваши, Катерына Яковлевна, а ваше губернаторство дружески обнимаю…"
– Как живого вижу Василья Васильевича! – Катерина Яковлевна встала с кресел, положила голову на плечо мужа.
– Катюха, давай ему послание сочиним. Пособляй!
– Кто же лучше тебя, Ганюшка, в сём свете сочинить сумеет!
Она с кроткою улыбкой следила за быстрой рукой мужа.
– Изволь, готово! – Державин поднялся с листком:
"Гаврила, тамбовский губернатор, и Екатерина, тамбовская губернаторша, здравия вам желают и нарочного курьера наведаться о здравии вашем отправляют, и о себе объявляют, что они очень весело и покойно поживают и всю петрозаводскую скуку позабывают, и вас к себе в гости приглашают, и бал для вас и пир сделать обещают, и более писать теперь чего не знают…"
– Весело справлено! – Катерина Яковлевна сделала приписку и самолично законвертовала письмо. – А что наш губернатор? Ужли намерен седни всю эту почту прочесть?
– А это зависит от приказаний дражайшей госпожи губернаторши! – в тон ей ответствовал Державин.
– Тогда иди-ка, Ганюшка, я тебе лучше спиночку почешу…
5
28 июня 1786-го года, в годовщину восшествия на престол императрицы Катерины Алексеевны, в зале Тамбовского дворянского собрания состоялось празднество, особая пышность которого объяснялась присутствием генерал-губернатора. На сцене представлен был греческий храм. В подражание древнему афинскому обычаю из него вышли попарно дети в белых туниках, с цветочными перевязами. Во время их шествия хор исполнил сочинённый Державиным к сему случаю "Гимн богине":
Премудра" Афина!
Всещедро божество!
Ты нам покров едина,
Ты наше торжество!
Благоволи прибавить
Щедроту к нам свою,
Почтить того, прославить,
Кто только лишь твою
Одну святую волю
И твой закон хранит…
Дети остановились перед наместником, поднесли ему венец, сплетённый из дубовых листьев, и корзину цветов, а юноша обратился к Гудовичу:
– За оказанные благодеяния здешнему обществу подносим искренние знаки нашей вам благодарности и почтения.
– Позволь, – добавила девушка, – да радость нашу изъявим мы плясками и играми…
Празднество завершилось балом и иллюминацией…
Гудович был в восторге от оказанной ему чести. Отъехав в Рязань, он там столь часто повторял подробности празднества, что каждый знал о них, словно был сам свидетелем торжества. Рязанский губернатор Волков прямо говорил, что если и поправится Тамбов, как только Державиным.
Между тем дела в губернии были в расстройстве. Плачевное положение усугублялось тем, что за шесть лет Тамбов сменил уже четырёх губернаторов. За это время недоимка по губернии выросла громадная. В ведении дел и во всех присутственных местах царил полный беспорядок: некоторые дела были запутаны, заброшены, а другие и вовсе исчезли без следа. Не хватало канцелярских служащих, а те, что были, следуя примеру Бельского, щеголяли и хвастали друг перед другом своими познаниями и ловкостию в науке лихоимства и крючкотворства…
Державин уже много старался и хлопотал о переводе в Тамбов на службу нескольких своих прежних сослуживцев и вообще любимых им лиц из Петрозаводска, Питербурха и Москвы. Переманивал он Грибовского, которого собирался сделать директором училищ. Звал Эмина, затем переводчика Тацита – Поспелова, и всё покамест напрасно.
Самый город был в жалком положении: присутственные места разваливались без ремонта, а частные здания строились как попало – без планов и архитекторов.
Сами границы Тамбовской и смежных с нею губерний были ещё совершенно не определены и не ведомы никому. Производство уголовных дел тянулось бесконечно; все без исключения лица, находившиеся под судом, невзирая на род преступления, содержались в тюрьмах. Да и каких тюрьмах! Новый губернатор самолично убедился в их непригодности.
В сопровождении коменданта Булдакова, Бельского и других чиновников уголовной палаты Державин обозрел эти смердящие, вросшие от времени в землю, без света, без печей избы или, лучше сказать, скверные хлевы. Под самым потолком находились нары, на которых лежали колодники. Из мрачных нор едва-едва белели лица, слышны жалобные стоны, сопровождаемые звоном цепей.
– Сколько ж тут несчастных? – пришепеливая от волнения, спросил губернатор у коменданта.
– Более ста пятидесяти, ваше высокопревосходительство! – бодро, зычным военным голосом отвечал полковник Булдаков.
Потрясённый Державин только и молвил:
– Беспорядок сей надобно отвратить, и немедля!
– По делу сидят! – высунул своё пористое лицо Бельский.
– Молчите, вы! – распаляясь, прикрикнул губернатор. – Из-за вас-то и вся волокита! Медлите в уголовной палате, не подписываете дел и не отзываетесь никаким голосом!
Он приказал, не дожидаясь разрешения наместника, разломать несколько ветхих строений приказа общественного призрения и, перебрав их, сделать пристройку к кордегарде близ острога для колодников, которые не в тяжких винах судятся. А для больших преступников очистить и исправить в остроге избы. Одновременно он распорядился, дабы производство дел о колодниках было ускорено и преступников разделили по степеням виновности, а некоторых выпустили на поруки.
Через год в городе уже существовал настоящий тюремный замок с кухней и лазаретом, содержащийся чисто и опрятно, что по тем временам было диковинкой. Но, воюя с беззакониями и нарушениями государственных уложений, губернатор внезапно для себя обнаружил, что в Тамбове не было законов! Иными словами, во всём городе не имелось ни одной книжки избранных собраний законов, и сотни подьячих, десятки высших чиновников руководствовались всякий раз чем бог на душу положит. Вследствие этого один из вице-губернаторов даже разрешил иеромонаху жениться, вспомнив какую-то несуществующую статью.