* * *
Когда все ушли, Поров и Раиса, переодевшись, вышли. Они отправились на квартиру Валериана Грецки.
Там царило полное смятение…
Полученные от властей приказания нагнали страх на необразованную челядь. Слуги думали, что теперь новая их госпожа имеет право жизни и смерти над ними. Она была как полновластная царица над своими подданными!
Дом был в полном порядке, лошади, заботливо прикрытые попонами, стояли в упряжке, экипажи блестели, как новые.
Раиса с тяжелым сердцем поднялась по лестнице, обитой красным сукном, и вошла в покои своего мужа.
- Как он богат! - сказал Поров.
Раиса, очень довольная тем, что он не сказал: "Как мы богаты!", повернувшись к нему, наградила его взглядом, полным детски-искренней благодарности и признательности.
Громадное богатство Валериана Грецки всюду проявлялось в предметах барской роскоши! Начиная с передней, украшенной дубовой панелью, до будуара, где серебряный умывальник покоился на итальянском мраморе, - все кругом дышало блеском и негой высшей знати.
Тонкий вкус выражался в качестве предметов, а не в количестве их. Все было прекрасно: мягкость материи, удобство мебели, ясность больших зеркал! Все удостоверяло, что хозяин был богат и умел хорошо распорядиться своим богатством.
Старый дворецкий, родившийся в дворце графов Грецки, шагом сопровождал своих новых господ. Он вынянчил Валериана, любил его без памяти и был убит его ссылкой. Он отдал бы остаток своей жизни на то, чтобы сопровождать своего господина, но это было воспрещено.
Подойдя к спальне Валериана, он распахнул настежь двери, как и во всех других комнатах, и стал в стороне.
Поров вошел, но Раиса не решалась: ей казалось неловким войти в комнату мужчины и она покраснела.
- Что же ты? - обратился к ней отец.
Она, стесняясь и стыдясь, вошла.
Роскошная мебель выдавала утонченный вкус. Кровать, узкая и короткая, настоящая лагерная койка с тонким тюфяком была покрыта тонким голландским полотном, и байковое одеяло как бы ожидало возвращения своего хозяина.
- Барин сам убил медведя, - сказал старый дворецкий, указывая на чудесный медвежий мех, служивший ковром перед постелью.
Все молчали…
Ободренный добродушным отношением и величавым достоинством Раисы старик прибавил:
- Вы будете жить здесь, сударыня? Прикажете приготовить обед?
- Нет, нет, - мы не будем жить здесь! Не правда ли, отец?
- Конечно, нет, - ответил и Поров.
Дворецкий удивился.
- Тогда не прикажете ли нанять для вас другое помещение?
- Нет, - ответила Раиса, - не надо: мы будем жить у себя.
Дворецкий еще больше удивился.
- Как прикажете, - сказал он со вздохом. - Барин очень любил эту комнату.
Раиса окинула взглядом предметы, близкие хозяину и любимые им: несколько книг, фамильные портреты, маленькие безделушки украшали туалеты, - все воспоминания о друзьях, а может быть, и о любовницах!
- Чей это портрет? - спросила Раиса, указывая на портрет молодой, чрезвычайно красивой женщины с холодными чертами лица.
- Это сестра графа Валериана, ваша светлость, - ответил старик.
Раиса перевела свои взоры на другой портрет, повешенный над кроватью, в голубой бархатной раме.
- А это? - снова спросила она.
- Ах, Боже мой! - с грустью произнес дворецкий. - Это умершая графиня, ваша свекровь! Граф хотел увезти ее портрет с собой, да, должно быть, позабыл!
- Надо отослать его немедленно! - с живостью сказала Раиса.
- Ах, госпожа, - проворчал старик с укоризной, - мы не имеем права ни до чего дотронуться: это все вам принадлежит!
Раиса глянула на дворецкого и, подумав немного, спросила:
- Где чемоданы графа?
- Какой вам нужен?
- Принесите небольшой чемодан!
Дворецкий исчез.
Поров, сидя на маленьком диване, положа руки на колена с видом усталости, следил за своей дочерью.
Скоро вернулся дворецкий с чемоданом в руках.
- Этот чересчур мал, - заметила Раиса.
Старик вышел и вскоре вернулся с чемоданом средней величины.
Раиса с лихорадочной поспешностью принялась укладывать в него предметы роскоши: канделябры, чернильницу, книги, бювар, - все то, что могло служить памятью Валериану и скрасить его жизнь в далекой глуши. Затем, взяв со стола салфетку, она покрыла все уложенное и завернула в нее миниатюрные портреты. Открыв комод, она вынула дюжину платков, шелковые рубашки и остановилась, увидев, что чемодан полон.
- Граф сильно дорожил портретом матушки, - осмелился заметить старый слуга, считая поступок Раисы за грабеж.
- Тем лучше, - сказала Раиса, обернувшись к нему лицом, покрасневшим от работы. - Вы знаете адрес графа, так что пошлите ему сегодня же этот чемодан!
Пораженное лицо старика много выразило чувств, но больше всего на нем выделялись удивление и радость.
- Сию минуту, сударыня! - сказал он дрожащим от волнения голосом. - Сию минуту! Граф будет очень доволен!
Раиса, запирая чемодан, склонила голову на его крышку и заперев, передала ключи дворецкому.
- Как вас зовут? - спросила она.
- Фаддей, ваше сиятельство!
- Итак, Фаддей, вы мне будете отдавать отчет во всем, что тут будет происходить! Все останется так, как было при графе, чтобы он, возвратясь, нашел все, как было!
- Вы думаете, что он возвратится? - спросил старик новую графиню с глазами полными слез.
- Я надеюсь, - прошептала она как во сне.
Фаддей взглянул на нее. Неизвестно, что он мог прочесть на лице Раисы, но он, приблизясь к ней, взял ее руку и почтительно поцеловал.
Раиса возвратилась к действительности.
- Каждую неделю приходите ко мне с докладом, - сказала она, - я ухожу.
Она взглянула на отца. Тот, сидя на диване, заснул, откинув назад голову. Лицо его было бледно, он казался мертвецом.
- Сударыня, прикажете заложить? - спросил старый слуга.
- Нет, - ответила Раиса, - пошлите за каретой.
Удивленный Фаддей поспешил повиноваться.
Раиса осторожно разбудила отца и свела его с лестницы, обитой красным сукном.
Возвратясь домой, Поров слег в постель. Им овладела спячка, которая не покидала его больше.
23
Все были крайне удивлены, узнав, что ничего не значащая девушка, достигнув такого высокого положения, отказывалась жить в своем роскошном доме и продолжает жить в своем скромном убежище.
- Чему тут удивляться? - сказала Адина, надменно пожимая плечами. - Пиявки живут только в грязи!
Это замечание было высказано чиновнику, заменившему генерала Клина, который часто, глядя на белую, мраморную ручку княгини, грустно размышлял о том, что княгиня для него суждена быть в числе звезд, иначе говоря, недосягаема.
"Но я же из-за нее попал в немилость, - рассуждал генерал Клин, - и в большую немилость, а это стоит хоть маленького участия и симпатии с ее стороны!"
Так говорил он себе не раз, но шансы его оставались теми же. Это доказывает, что генералу не хватало философии или он был лишен прозорливости, если мог ожидать, что Адина вспомнит о друге, попавшем в немилость хотя бы и по ее вине!
Первым делом Адины было - навестить дам, пораженных, как и она, приговором государя.
Визит к Собакиной был недолог: она постаралась поехать к ней так, чтобы не застать ее дома и прокляла тот несчастный случай, что дама эта, несмотря на час своих визитов, оказалась у себя.
Две-три слезы в платок, украшенный кружевом, несколько проклятий Раисе, несколько глубоких критических замечаний, полных снисхождений к приговору, немного слов христианского утешения - и княгиня Адина, поднявшись и быстрым движением маленькой ножки откинув шлейф своего черного платья, раскланялась с Собакиной и поспешила удалиться.
Когда за нею захлопнулась дверца кареты, она вытерла губы платком.
- Господи, как я не люблю плачущих! - сказала она с гримаской.
Зато визитом к графине Грецки Адина осталась очень довольна. Графиня не плакала, (это что-нибудь да значило!) и не позволяла нападать на Раису, чем возбудила удивление княгини.
- Как, милая графиня, вы защищаете эту девушку? - удивилась она.
- Мне нечего защищать ее, - спокойно ответила графиня, - она исполнила свой долг!
- Свой долг, заставив сослать моего брата, этого бедного медвежонка Собакина и наконец вашего племянника? Разве это был ее долг?
- Ее долг состоял в том, чтобы протестовать против незаслуженного оскорбления, а такого результата она сама не ожидала!
- Это еще не доказано! - заметила княгиня.
- Для меня это доказано, - ответила графиня с достоинством, но не возвышая голоса, что совершенно вывела из себя Адину.
- Все зависит от взгляда, - сказала она небрежно. - Мне кажется, если бы это случилось со мной, я думала бы только о том, как скрыться от взоров…
- Когда сердце чисто, - заметила графиня, - и когда чувствуешь себя невинной, тогда более страшишься несправедливости, чем скандала!
Адина приняла это на свой счет: графине слишком хорошо были известны ее маленькие интрижки, и необдуманно было бы вступать с ней в борьбу.
Молодая женщина, заметив, что уже поздно, встала и, поправив на плечах складки своей кружевной накидки, сказала:
- Надеюсь, вы будете принимать эту милую молодую особу?
- Никогда! - возразила графиня. - Хотя косвенно и невольно, но она была причиной несчастия для нашего дома! Я ее уважаю и глубоко сожалею, так как она будет несчастна, но между мною и ею нет ничего общего!
- А! - произнесла княгиня. - А я думала… В таком случае, до свидания, милая графиня!