Ростислав ушёл. Князь сел у оконца на скамью, застеленную алым бархатом. Солнце уже садилось за дальним лесом. Его низкие лучи через венецианское стекло заливали светлицу розовым светом. Евпраксия стояла напротив отца, вся освещённая солнцем. Большие серые, как у матушки, глаза играли помимо её воли, на розовых губах застыла улыбка. Руки её теребили косу, которая лежала на груди, уже обозначивающей девичью прелесть.
- Слушай батюшку со вниманием, отроковица. Почему я увёз тебя из Киева? Да потому что Вартеслав привёз в стольный град послов германских и жениха с ними кровей королевских, именем маркграфа Генриха. Вот и хочу знать, родимая, как ты исполнишь волю батюшки?
Краски на лице Евпраксии поугасли, и ома покорно ответила:
- Мне ли тебе перечить, батюшка. Только ведь я недолетка и в семеюшки не гожусь.
- Верно. Да подрастёшь до венчания. Так уж ноне в Европах принято.
- Глянуть бы глазком, батюшка, кому служить буду.
- Глянешь. И приневоливать не сочту нужным, коль душа лик его не примет. Ведомо мне, что за жизнь с несердешным.
- Родимый батюшка, вечно молю Бога за твоё милосердие ко мне. Я же токмо любовью могу отплатить тебе. - И Евпраксия шатнула к отцу, опустилась на колени, припала грудью к его ногам. Но смотрела на отца по-прежнему весело играющими глазами.
"Господи, ты и на смертном одре останешься горящей свечой", - подумал Всеволод и приласкал дочь.
В Киев они вернулись уже в густых сумерках майского вечера. На теремном дворе было пустынно. Лишь стражи несли службу да двое княжиих мужей то ли ждали великого князя, то ли праздно вкушали майскую благодать. То были воевода Богуслав и дворецкий Василько.
- Князь-батюшка, послы-то заждались, - сказал Василько, подойдя к Всеволоду. - Да нетерпеливы уж больно.
- Подождут. Одним днём большую справу не решают. - Он посмотрел на колесницу, увидел, как из неё вышла Евпраксия и убежала во дворец. Спросил дворецкого: - Жениха-то рассмотрели?
Однако ответил воевода Богуслав.
- Высок и худ, аки жердь, - усмехнулся он. - А ликом - ангел.
Всеволод шевельнул плечами, зевок рукой прикрыл, сказал обыденно:
- На покой пора, - и направился к красному крыльцу.
Однако из гущи сумерек от гридницкой появилась фигура в чёрной сутане, и князь услышал ломаную речь, какую с трудом разобрал:
- Великий государь, выслушай слугу папы римского и избавь себя от кары Божьей.
Всеволод повернулся к дворецкому, спросил:
- Зачем ему нужен великий князь? Знаешь же: так не должно быть!
- Помилуй, князь-батюшка, я уже его отваживал от палат. Да речёт, что тайну принёс.
- Он кто?
- Епископ Фриче.
- Отведи его в гридницкую. А я, как управлюсь, приду. И ещё: попроси Богуслава побыть при нём, а сам позови ко мне Вартеслава.
Князь Всеволод поднимался в покои медленно. Нынешний день продолжал удивлять его неожиданностями. Какие силы стоят за теми, кто привёл на Русь сватать его дочь? Кто явился с чёрным умыслом? Какая роль в этой игре у маркграфа, у епископа? На все эти вопросы нужно было найти ответы и уж тогда решать судьбу дочери. Да и нужно ли спешить? Может, пусть подрастёт дома, а не на чужой стороне? Как жаль, что не дал ей знать немецкую речь. С такими мыслями Всеволод вошёл в покой, где принимал гостей и послов.
Вартеслав прибежал скоро. Похоже, что спать ещё не собирался. Поклонился, спросил:
- Какая нужда во мне, дядюшка?
Покой освещался слабо, лишь на столе горел сальник. Князь сел близ него, подозвал Вартеслава:
- Встань здесь. - Сальник осветил лицо князя. - Говори как на духу, братенич, есть ли чёрные умыслы в вашем посольстве?
- Мне они неведомы, дядюшка.
- Но добивается со мной беседы ваш епископ! Зачем?
- Может, на меня навет несёт. Я ему неугоден. И матушка - тоже.
- Почему?
- Уехав с Руси, мы не взяли католичества, но остались к православной вере. Он принуждал нас, но мы устояли. Вот и...
- А жениха касаемое есть?
- Да, дядюшка. Но много скрытного в том и я не свёл.
- Так говори, что ведомо. Да сядь рядом.
Вартеслав опустился на скамью.
- А ведомо мне вот что. Когда матушка рассказала маркграфу Удону, отцу Генриха, о Евпраксе, он загорелся и сказал, что поедет на Русь сам. А пока собирались в путешествие, из Кёльна примчал маркграф Деди Саксонский, который одесную у императора стоит. С Удоном он был во вражде, какую весть привёз, никому не ведомо. У них возникла ссора, они схватились за мечи, и маркграф Деди смертельно ранил маркграфа Удона. Через неделю он скончался. Как похоронили, от нас из Гамбурга явился в Штаден епископ Фриче. Он же любим папой римским Григорием. Епископ встал при маркграфе Генрихе, и никто не посмел от него отделаться. И вот Фриче здесь...
- Дивно. И всё словно в тумане, - тихо молвил Всеволод. И спросил: - Что ещё у тебя?
- Одно осталось сказать, дядюшка, ежели как на духу.
- Выкладывай, чего уж...
- Когда батюшка умер и матушка собралась уехать в родную землю, оставила она в Предславине кой-какое добро и украшения драгоценные. Теперь же просила меня взять схороненное.
- И возьмёшь, потому как матушкино. Тебе же спасибо, что не сокрыл от меня ничего. Теперь иди ко сну. Да скажи Василько, чтобы того епископа проводил в отведённый ему покой. Зреть его нет желания.
Вартеслав ушёл, Всеволод остался на месте, но недолго пребывал, как он выразился, в густом осеннем тумане, из коего просто так и не выберешься. Да знал великий князь, как одолеть туман: всего-то дождаться восхода солнца. Его потянуло к Анне, дабы поделиться душевной маетой, ощутить ласку её волшебных рук, понежиться и потешиться, а там забыться в безмятежном сне, потому как Анна избавит его от каких-либо сердечных терзаний. Опочивальня Анны была покоем выше, и Всеволод поспешил к своей "полонянке".
Глава четвёртая
ВЕЧЕ
Утром епископ Фриче добился своего и предстал перед великим князем, когда тот вышел на трапезу. Но не этому удивился великий князь, а тому, что рядом с ним стоял митрополит Иоанн. "Дивно! И когда это они успели сойтись? И зачем, если Иоанн нетерпим к католикам?" - подумал Всеволод и спросил Иоанна:
- Разве я звал тебя, владыко?
- Нет, сын мой, не знал.
- Ладно, ведаешь же, что тебе путь в терема не заказан. Но зачем привёл иноземного пастыря?
- Каюсь, сын мой государь, но скрытное он принёс тебе.
Всеволод задумался, посмотрел на иереев, пригласил их к столу:
- Ну что ж, садитесь. Вкусим пищи и поговорим о скрытном.
Иоанн первым успел к столу, сел справа от Всеволода. Какое-то время все молча трудились над пищей. Потом князь спросил епископа по-немецки, о каком скрытном деле он собирается поведать. Епископ Фриче крайне удивился, услышав родное слово, произнесённое чётко и без искажения.
- Я слушаю вас, святой отец. Владыко мой духовный пастырь, и между нами нет ничего скрытного.
- Мне приятно о том слышать, - ответил Фриче. И продолжал: - Долг мой сводится к тому, чтобы предупредить тебя, государь, от беды. Не отдавай свою дочь маркграфу Штаденскому.
- Но почему? Я не вижу помех к нашему союзу с вашей державой.
- Семья и род Штаденов в опале у императора. И смерть маркграфа Удона не случайна. За этой первой жертвой последуют другие. Генрих Четвёртый, уже отлучаемый от церкви, заслуживший прозвище Рыжебородый Сатир, коварен и жесток, - продолжал Фриче, не спуская цепких и холодных глаз с лица Всеволода.
Великий князь подумал, что святой отец находится под крепкой защитой папы римского, ежели позволяет себе так вольно отзываться об императоре. Фриче продолжал:
- А теперь скажу то, что касается только вас, государь.
Князь почувствовал себя смущённым, но собрался с духом и попросил Иоанна удалиться:
- Да не уходи далеко, владыко. Я тотчас тебя позову.
- Митрополит ушёл. Князь строго сказал епископу:
- Говори, святой отец, да не мешкая. И чтобы никакой лжи.
- За правду целую крест. - И Фриче поцеловал нагрудное распятие.
- Слушаю.
- В вашу землю пришёл князь Вартеслав. Да известно мне, что с чёрными умыслами. В замке Штаден я стал свидетелем разговора княгини Оды и её сына. Она наставляла его, как похитить, сокровища киевских князей. Сказывали раньше, что когда Ода покидала Россию, то собрала такое множество драгоценностей и золота, что с собой могла увезти только часть. А прочее закопала в надёжном месте. Но чтобы скрыть следы, она велела убить рабов, кои закапывали сокровища.
"Ложь! Не было убийств в дни отъезда Оды", - отметил Всеволод. И порадовался тому, что Вартеслав во всём упредил Фриче. Он верил простодушному племяннику больше, чем расчётливому епископу, и сказал довольно жёстко:
- Святой отец, ты неугоден мне! И пока германские гости здесь, не хочу тебя зреть.
- Но почему, великий государь? - поднявшись из-за стола, спросил Фриче. - Только правда в сказанном мною.
- Тысячу вёрст ты нёс камень за пазухой! И кого ударить надумал, отрока, аки овцу невинную! Вместо того, чтобы настроить к подаянию. Да и на княгиню Оду наговор несёшь: на чужое добро она не позарилась! Она была великая княгиня - и тем всё сказано.
- Помилуй, великий государь. Я только предупредил и о сокровищах, и о том, что ждёт вашу дочь за маркграфом Штаденским.