- Ты лжешь, проклятая собака!.. Ну ничего, завтра я покажу тебе, как пренебрегать повелением шаха!.. Минарет построю из черепов, твою башку - на самый верх! - Глаза шаха, казалось, вылезут из орбит, жиденький голосок прерывался от злости. - Объяви сестрам Мамед–бека: если их брат до вечера не предстанет передо мной, я отдам их моим сарбазам!.. Пусть парни развлекутся! Иди!
Не переставая дрожать, Садык–хан поднялся с колен, пятясь задом, добрался до выхода и исчез за шелковыми гардинами. Через несколько минут во всех концах города уже кричали глашатаи:
- Эй, Мамед–бек! Слушай!.. Если ты до вечера не явишься к Гибле мира, твоих сестер отдадут солдатам!..
А под окнами шаха продолжалось томительное ожидание. Рядом с тем местом, где замерли в ожидании полководцы, стояли шестеро пленных со связанными за спиной руками. Среди них был и Мирза Алимамед. Лицо было бледно. Он еле держался на ногах, взгляд был устремлен в землю, от гордой его осанки не осталось и следа.
Визирь шаха Мирза Шафи не отрывал взора от цветных стекол окна - он был в смятении. Вдруг гардина дрогнула. Мирза Шафи тотчас упал ниц. Остальные немедленно последовали его примеру. Гардина приподнялась, послышался резкий голос шаха. Мирзе Шафи приказано было доложить, кто такие эти пленные. Тот доложил.
- Пятерых - на кол! А Мирзу Алимамеда, - шах помедлил, криво усмехнулся, - поскольку он все–таки сеид - на виселицу!
Палачи тотчас принялись за дело.
Крики, вопли, рыдания наполнили двор. Мирзе Алимамеду набросили на шею намыленную веревку. "Злодеи, - прохрипел он, задыхаясь, - аллах накажет вас!..", - и испустил дух.
Посаженные на кол молили о смерти, но палачи продолжали умело орудовать молотками, и крики несчастных становились все громче, все пронзительнее.
Шах Ирана, криво усмехаясь, с видимым удовольствием наблюдал из окна эту картину.
Отворились ворота, и вошел нарядно одетый, светлоглазый, широкоплечий человек с коротко остриженной рыжеватой бородкой. Он смело приблизился к окну и поклонился, лишь слегка кивнув головой. Все в изумлении глядели на него - не упал ниц перед шахом!..
- Гибля вселенной, это Мамед–бек Джаваншир! - опустившись на колени, сказал Садык–хан.
- А! - Шах с усмешкой оглядел Мамед–бека. - Явился? Да это же прямо мясник, а не бек! Во всей моей армии нет такого громилы! - И добавил, обратившись к Мирзе Шафи: - У него красивые глаза, ты не находишь?
Визирь понял: шах намерен ослепить Мамед–бека.
- Справедливо изволили заметить, да буду я жертвой вашей!..
- У нас говорят: лучше слушать об удальце, чем видеть его в лицо! - насмешливо заметил Мамед–бек.
- Нет, клянусь прахом отца! - продолжал шах, не обращая внимания на его слова. - За всю свою жизнь я видел еще лишь одного такого же могучего мужчину - Зенд Лютфали–хана. Ну да ладно!
Лицо Агамухамед–шаха вдруг резко изменилось, зловещая усмешка мелькнула на тонких губах.
- Садык–хан! - выкрикнул он. - Мамед–бека я поручаю тебе! Береги как зеницу ока! А теперь убирайтесь! Все убирайтесь!
Гардина опустилась, шах исчез. Одни мученики уже лишились сознания, другие, в агонии, еще продолжали кричать…
Солнце садилось. Вечерняя прохлада принесла измученным страхом, голодом и зноем людям некоторое облегчение. Привели еще нескольких пленников - приближенных Ибрагим–хана, их теперь хватали повсюду. Сарбазы подвели арестованных к воротам, сообщили о них караулу. Вышел один из военачальников Мамедгусейн–хан Каджар.
- Это что за старик? - спросил он, тыльной стороной ладони приглаживая пышные усы, и указал на пожилого человека со связанными за спиной руками.
- Это тот самый Молла Панах Вагиф, слышали наверно?
У Мамедгусейн–хана сразу перекосилось лицо.
- А это ты, старая собака!.. Попался?!
- Хан, - с присущей ему мягкостью заметил Ва–гиф. - Не пристало вам при вашем высоком положении бранить арестованного, поносить его дурными словами!
Вежливое замечание Вагифа не произвело на Мамедгусейна ни малейшего впечатления, он продолжал сыпать ругательствами.
- Невежда! - потеряв терпение, презрительно бросил Вагиф. - Пусть я пленник, но я пленник шаха, а кто ты?! Может статься, что завтра шах отпустит меня на свободу, может колесо судьбы повернется как–нибудь иначе. "Беременна ночь и лишь ведает бог, чем она разрешится к утру!.."
- По велению Гибли веселенной, - не слушая Вагифа, выкрикнул Мамедгусейн, - бросьте этого негодяя в тюрьму! Завтра он получит по заслугам!..
Сарбазы увели Вагифа.
22
На город медленно опускалась ночь, тишиной окутывая землю. Лишь стрекотали кузнечики да глубоко в ущелье негромко журчала Дашалтычай. Окна в шахских покоях были открыты. Долетавший с гор прохладный ветерок приносил свежесть, навевая покой и мечтательность. Но томительны, как меркнущая свеча, были думы и мечтания Агамухамед–шаха. Он только что окончил намаз и сидел, перебирая четки, однако молитва, как и ничто другое, не приносила ему облегчения. В детстве изуродованный врагами, шах не знал любви, не ведал личного счастья; им владела только одна страсть - ненасытная жажда власти. И ненависть ко всему миру, которая росла и ширилась по мере того, как множились его успехи и победы. В жестокой борьбе за трон он не пощадил и своих братьев: одного ослепил, другого - вероломно убил.
Сколько пролито крови! Шах перебирал четки и они, скользя меж его пальцев, казались ему мертвыми головами, возбуждали его, рождали новые зловещие планы…
Шелковая гардина приподнялась. Вошел Садык–хан. Шах, погруженный в какие–то горькие воспоминания, не замечал его. Злая усмешка кривила его губы.
- Чего тебе?! - вскричал он, вдруг увидев Садык–хана.
- Да буду я жертвой вашей, - испуганно пробормотал Садык–хан. - Сафарали–бек сказал, что Гибля вселенной приказал мне явиться.
- Сафарали! - вне себя от гнева вскричал шах. Тот немедленно явился.
- Кто велел тебе звать Садык–хана?
- Полчаса назад вы изволили приказать.
- Врешь, собака! - крикнул шах и, схватив лежащее рядом ружье, приставил дуло к груди Сафарали.
Сафарали задрожал, но тронуться с места не осмелился.
- Может, уши меня подвели… - пробормотал он.
- Уши!.. - проворчал шах и, вспомнив, что сегодня канун пятницы и не стоит обагрять руки кровью, отбросил в сторону ружье. - Если уши тебе так плохо служат, выброси хотя бы одно! Пусть тебе его отрубят!
Садык–хан и Сафарали удалились. Оставшись один, шах снова погрузился в черные безрадостные мысли, неотрывно глядя в пламя свечи. Становилось прохладно. Гнетущая тишина наполняла покои дворца. Вдруг в соседней комнате послышался короткий стон. Шах натянул на колени хирку, прислушался - это стонал Сафарали; гневным визгливым голосом шах позвал царедворцев.
Сафарали и Аббас–бек вошли в комнату. У Сафарали была завязана голова, сквозь ткань проступала кровь.
- Чего ты ревеш?! Баба! - гневно сказал шах. - Радоваться должен что легко отделался, что я не пристрелил тебя как собаку!.. А ты, Аббас–бек, чего расшумелся? Спать не даете, проклятые! Ну, ничего, завтра я покажу такое, чего еще никто не видывал!.. Минарет построю из черепов, а ваши головы - клянусь прахом отца! - на самом верху будут. Идите и скажите кузнецам, чтобы скобы ковали для минарета!
Большая часть ночи была уже позади, но ни Садык–хан, ни Мамед–бек не спали: они молча сидели друг против друга, погруженные в тяжелое раздумье. Вошел нукер и сказал, что прибыл человек от шаха. Оба испуганно вздрогнули - шах среди ночи присылает человека - что бы это могло означать?..
- Что случилось? - в тревоге спросил Садык–хан. Сафарали стал рассказывать. Шах в великом гневе и завтра повелит строить минарет из голов. Он убьет всех: и Садык–хана, и Мамед–бека, и его - Сафарали…
Садык–хан слушал молча - уж не проверяет ли шах их преданность, но Мамед–бек не сомневался в искренности Сафарали и напряженно обдумывал, как им уйти от расправы.
- Сафарали! - сказал он наконец. - Если все это правда, надо решаться! Говори, что у тебя на уме, не страшись!
- Мы с Аббас–беком все уже обдумали! Клянитесь, что не предадите нас!
Садых–хан молчал, он все еще не до конца поверил.
- Садык–хан! - решительно сказал Мамед–бек. - Терять нечего, мы обречены. Если ты не решаешься, я пойду сам! Я избавлю мир от злодея!
- Нельзя, Мамед–бек, - если ты явишься во дворец, поднимется переполох. Пусть лучше они. Они сделают это!
- Хорошо! Иди, Сафарали–бек! - решительно сказал Мамед–бек. - Иди и ничего не бойся! Я соберу своих людей, буду наготове!
Сафарали–бек тотчас отправился во дворец. Аббас–бек ждал его возле шахских покоев.
- Они согласны, - коротко сказал Сафарали.
Обнажив кинжалы, два царедворца тихонько отворили дверь в покои шаха. Из глубины комнаты послышалось злобное рычание. Сафарали испуганно отпрянул.
- Не бойся! - прошептал Аббас–бек. - Это он во сне! Бредит… Всегда так, когда разозлится.
Прислушавшись, они на цыпочках вошли к шаху. Комнату освещала тусклая свеча. Агамухамед–шах метался во сне, словно раненый зверь. Преодолев ужас, Сафарали бросился к нему к вонзил кинжал в тощую грудь повелителя. Шах вскочил, схватил лежащую рядом булаву…
- Проклятье! Вы погубили Иран!.. - прохрипел он, и, забившись в судорогах, упал на ковер. Сафарали–бек и Аббас–бек отрубили шаху голову, сняли с мертвых рук бесценные браслеты. Все это они отнесли Садык–хану.
Сидя в темнице, Вагиф пытался думать, размышлять о превратностях судьбы, о бренности всего земного, но никак не мог собраться с мыслями, они путались, мешались…