Офицер ответил обычное ругательство и вошел в комнату. Увидев Брыкова, он окинул его быстрым взглядом и, видимо довольный осмотром, поклонился ему.
Брыков, зная по опыту, как опасны для него теперь знакомства, ответил учтиво, но холодно и поднялся выйти из горницы, как вдруг офицер сказал ему мягким голосом:
- А позвольте узнать, сударь, не служили ли вы в Москве в военной службе?
Семен Павлович вздрогнул, но тотчас оправился.
- Изволите ошибаться, - ответил он, - я - дворовый человек дворянина Ермолина!
Офицер изумленно взглянул и смущенно произнес: "Никогда не поверил бы!", а потом позвал к себе слуг, двух коренастых малороссов, и велел им подать себе на стол закуску и самовар. Те быстро исполнили его приказания. Офицер сел за стол и с открытым лицом обратился к Брыкову.
- Не откажись, милый человек, разделить со мною хлеб-соль! - сказал он, - хоть ты и дворовый, но сдается мне, что что-то не так это! Ну, да мне все равно, - быстро произнес он, заметя смущение Брыкова, - я только ради компании! Милости просим!
Семену Павловичу нельзя было отказаться, и он сел с офицером. Что-то знакомое показалось ему в чертах последнего, но он не мог припомнить, где и когда видел его.
Офицер радушно угостил его, и вскоре между ними завязалась непринужденная беседа. Брыков боялся говорить о себе и больше говорил о Ермолине, как о своем господине, и о драгунском полке, а офицер рассказывал ему, как был в Киеве, видел родной дом, ездил по своим имениям. Брыков чувствовал, что этот офицер представлял собою какое-то влиятельное лицо.
- Тройка заложена! - доложил смотритель спустя добрых три часа.
Офицер встал, протянул Брыкову руку и смеясь сказал:
- Теперь меня не обманете! Вы - барин, а не дворовый! Ну, да мне ваших тайн не надо!..
Брыков смутился и что-то невнятно пробормотал.
- Ну, ну, - ответил офицер, - всего доброго! В Петербурге, может быть, свидимся! - и, кивнув Брыкову, он вышел из горницы.
- Кто это? - спросил Семен Павлович, когда тройка отъехала.
Смотритель, пожав плечами, ответил:
- Офицер! Полковник Грузинов.
- Грузинов! - воскликнул Брыков и с досадой хлопнул себя по лбу.
Грузинов! Этот фаворит императора, который неразлучен с ним, который спит в одной спальне с ним! И как он не узнал раньше его имени. Был такой случай, и он упустил его!
- Ах, Сидор, Сидор, - сказал он, когда они поехали дальше, - ты шепнул бы мне только!
- А я почем знал-то? Офицер, офицер и есть. Мало ли их я перевидал! А тужить вам, сударь, нечего. Приедете в Питер, и к нему!
- Ну, там он совсем иным будет, чем в дороге.
От станции Валдай уже начал чувствоваться Петербург. Смотрители станций все были до крайности нервно напряжены. Из Петербурга то и дело встречались быстро несшиеся фельдъегерские тройки. Лошади все в пене распластывались от бега; легкий тарантас метался из стороны в сторону и в нем полуприподнявшись находился лихой фельдъегерь, который должен был так мчаться с каким-нибудь царским приказом, может, неделю, другую и немедля вернуться назад. Случалось по дороге встречать и крытые повозки с солдатами на облучке. Брыков бледнел, видя их. Он знал, что везут обреченных на ссылку, обреченных иногда за пустое слово, за неловкий шаг.
"Вдруг и меня так?" - мелькало у него в уме, и он дрожал от страха.
- Колпино! А там Петербург! - сказал однажды Сидор. - Ну, помоги Господи! - и он широко перекрестился.
Семен Павлович невольно последовал его примеру.
Последний перегон. Три станции - и он будет в столице хлопотать о своей участи. Кони мчались, а он лежал откинувшись в коляске и шептал про себя молитвы. Петербург был уже в десяти верстах.
XIV
Брат без брата
Дмитрий Брыков торжествовал, и его жесткое лицо теперь постоянно освещала зловещая, торжествующая улыбка. Дня три спустя после болезни Семена Павловича, он при деятельной помощи денег и Воронова был уже введен в наследство и из полунищего, жившего от щедрот брата, обратился в богача.
"Все мое!" - усмехался он, думая об имуществе брата, о его имениях и людях.
Повар Степан, конюх Антон и казачок Павел, бывшие слуги Семена Павловича, стояли, переминаясь с ноги на ногу, в прихожей Брыкова, и он грозно говорил им:
- Теперь я - ваш барин! Запомните это! Брат был вам потатчик, ну а меня вы немножко знаете, так смотрите! - и он внушительно погрозил им пальцем. - Что же там насчет всяких глупостей, что вам Сидор наговаривал, так я его, старого хрыча, на днях потребую и на его шкуре покажу вам, кто теперь у вас настоящий барин! Идите! Федька вам покажет и место, и дело.
Слуги Семена Павловича пошли, угрюмо почесывая затылки, а Федька сказал им в виде утешения:
- Еремей теперь над вами главой будет. Ен вам покажет! Злой то ист, как пес…
Дмитрий Брыков торжествовал. В подмосковное именье он явился в сопровождении исправника и, собрав сход, нагнал на всех такого страха, что мужики с воем повалились ему в ноги. Однако он не терял времени и изо всех сил торопился выбраться скорее из Москвы, где чувствовал себя далеко не спокойно.
Со стариком Федуловым он сговорился скоро.
- Теперь я еду, а вы, значит, ко мне так через месяц, - сказал он старику, - я там уже и домик вам, и все хозяйство изготовлю. Прямо на готовое.
Жадный старик широко улыбался и кивал головой.
- Только домик продам и сейчас же! Наши сборы какие! Раз, два - и готово. Только домик продам.
- И отлично! Чем скорее, тем лучше. А я так завтра и в дорогу.
- С Богом!
На другой день Дмитрий Брыков пришел проститься. Маша не хотела спуститься к нему из своей светелки, но старик поднялся к ней и, грозно хмуря брови, сказал:
- Ты у меня не дури! Я этих шуток, знаешь, не люблю! За косы вниз потащу. Ну, иди! Живо!
Бледная, с глазами, припухшими и красными от слез, Маша сошла вниз и покорно сказала отцу, не взглянув даже в сторону ненавистного Дмитрия:
- Вы меня звали, батюшка?
- Звал! - сухо ответил старик. - Вот наш благодетель, Дмитрий Власьевич, уезжает, так проститься хотел!
Маша не двинулась с места, не подняла головы, зато у Дмитрия горячей страстью вспыхнул взор и он, быстро приблизившись к Маше, взял ее руку, после чего глухо сказал:
- Марья Сергеевна, я не хочу быть для вас пугалом, потому что люблю вас! И, Бог даст, вы оцените мою любовь!
- Никогда! - пылко ответила Маша.
Дмитрий вздрогнул, и его глаза вспыхнули недобрым огнем.
- Не давайте зарока! - сказал он. - Я всегда добивался своего. Смотрите, брат шел против меня и умирает.
Маша подняла голову и с презрением взглянула на Дмитрия.
- От вашей подлости! - сказала она резко и вышла из горницы.
Старик испуганно взглянул на своего гостя, но тот только пожал плечами и произнес:
- Объездится!
- Хи-хи-хи! - засмеялся старик. - Вестимо, не в девках же ей сидеть. А на грубости уж простите. Совсем не в себе она теперь.
Дмитрий беспечно махнул рукой, но, возвращаясь домой, в бессильной ярости кусал себе губы.
"Поганая девчонка! Другая радовалась бы, а эта. Ну, да подождем! Обломается, и тогда… - и он злобно улыбнулся, - я покажу ей себя!."
- Совсем уезжаем! - сказал он Еремею, вернувшись домой. - Поезжай в именье и вышли из него шесть подвод для имущества, а я здесь укладкой займусь!..
В тот же вечер Еремей уехал, а шустрый Павел выскользнул и осторожно прибежал к Ермолину, где тогда лежал больной Семен Павлович, вызвал старого Сидора и сказал ему:
- Еремея сейчас в усадьбу ирод наш послал. Переезжать туда навовсе собирается.
Старик тряхнул головой.
- Пусть! Не надолго уедет. Лишь бы барину нашему Бог здоровьице дал!
- Подай ему Господи! - повторил за ним и Павлушка.
- Ну, а еще что?
- Да сейчас только и есть. Как поедем, я прибегу сказать!
- Прибеги, Павлуша, прибеги! Да еще вот что: староста-то там у нас грамотный. Так ты к нему ходи да нам отписки давай: как и что. Понял?
- Чего не понять? Прощенья просим, Сидор Карпович!
Семен Павлович медленно выздоравливал, а Дмитрий Власьевич спешно собирался в дорогу. Его слуги складывали вещи, увязывали узлы, упаковывали мебель, а сам он ходил по комнатам и улыбался, думая о своей беспечной жизни. Вот он женится на Маше и тогда что ему? Черт не брат!.. Богат, обеспечен, женат на любимой девушке. Ха-ха-ха! И никакого не сделано преступления. Он даже рад, что отравление не удалось. Ведь теперь его брата нет в живых по указу самого императора! Ха-ха-ха!
- Кх, кх! - послышалось позади него, и он быстро обернулся.
- Честь имею! - сказал сладким голосом Воронов, который стоял в дверях и, потирая потные красные руки, неуклюже кланялся своим чурбанообразным туловищем.
- А! Дмитрий Авдеевич! - небрежно сказал Брыков. - Чего тебе?
Воронов сделал два крадущихся шага к нему и, обнажив улыбкой черные корешки вместо зубов, сказал:
- Кх, кх! Прослышал я, что в отъезд собираетесь?
- Да! Что мне тут делать?
- Кх, кх! - Воронов усиленно стал тереть руки, словно мыл их мылом. - А как же насчет меня, насчет то есть расплаты со мною?.. А?..
Дмитрий нахмурился. Никогда он не был охотником платить, а теперь, когда стал богат, еще менее.
- Какая расплата? - мрачно сказал он. - Я, кажется, с тобою в расчете.
- Шутить изволите! - пробормотал Воронов. - Ведь мы уговорились тогда еще при Сергее Ипполитовиче с вами!
- Не помню! - тряхнул головой Дмитрий. - Да и кроме всего ведь ты с меня полтысячи рублей получил?
Воронов весь съежился, и его лицо перестало улыбаться.