XI
С новой надеждой
С Семеном Павловичем Брыковым сделалась нервная горячка. Полковой лекарь пустил ему кровь и поставил пиявки, но он метался, бредил и кричал в беспамятстве.
Полковник Авдеев, пыхтя и краснея, говорил:
- Вот оказия! Но я не могу его держать у себя в лазарете. Его нет, он выключен!
Ввиду этого больного перевезли в его квартиру.
- Батюшка, - в тот же день вопил и плакал старик Сидор, прибежав к Ермолину и упав ему в ноги, - пособи барину моему! Вместе вы хлеб-соль водили!
- Что такое? Что с барином? - всполошился добрый адъютант.
- Да что! Из полка его, голубчика, без чувствия всякого привезли. Горячка, слышь. А у нас в доме-то и положить некуда. Да это еще полбеды. Был братец евонный, Митрий Власьевич, кричит: "Все мое!" - из дома гонит. Говорит - барин-то наш мертвый! Хоть ты заступись, родимый!
- Как? - возмутился Ермолин. - Гонит из дома? Ах, он, негодяй! Постой, я сейчас! - и он, поспешно одевшись, пошел к Брыкову, кипя благородным негодованием.
Все офицеры знали историю двух братьев, догадывались о завистливой злобе Дмитрия, видели, что он без зазрения совести завладевает имуществом брата, но никто из них не мог бы допустить такую злобную жестокость, которую проявил Дмитрий Брыков.
- У себя твой барин? - входя в квартиру последнего, спросил Ермолин у Еремея, который с самого приезда из усадьбы водворился в прихожей нового барина.
- У себя, - лениво поднимаясь, ответил тот.
- Доложи, что капитан Ермолин!
Еремей ушел, и почти тотчас из комнаты выбежал Брыков, протягивая пришедшему обе руки.
- Что ж это ты с докладами? - радушно заговорил он. - Ты всегда для меня гость дорогой! Иди! Сейчас пунш устроим!..
Но Ермолин не подал ему руки и холодно ответил:
- Вы уже в отставке и мы - не товарищи.
Дмитрий Власьевич удивленно отшатнулся.
- Я пришел сказать, - продолжал Ермолин, - что ваш брат болен, что ему нужен покой, уход! Можете ли вы оставить его в покое или нет?
Брыков вспыхнул, потом побледнел и резко произнес:
- Я не знаю, о ком вы говорите. Мой брат умер.
- Вы знаете, что это только на бумаге.
- Мне это все равно, и я никому не советую вмешиваться не в свое дело!
Ермолин не выдержал.
- Тогда вы, сударь, негодяй! - вскрикнул он. - Если вам угодно драться, я жду ваших секундантов!
Недобрый огонь блеснул в глазах Брыкова, но он только желчно засмеялся:
- Ха-ха-ха! Мне драться! С вами? Вот потеха! Вы глупите и все! - и с этими словами он быстро скрылся за дверями.
Ермолин в бешенстве потряс кулаком, а затем, выходя на двор, сказал Сидору:
- Я возьму к себе твоего барина!
Старый дворецкий всхлипнул и сказал с чувством:
- Пошли вам Бог всего хорошего!
Ермолин в тот же вечер перевез к себе несчастного Семена Павловича и поместил в одной из комнат. Старый Сидор не захотел расстаться с барином.
- Пусть тот разбойник волоком тащит меня - не пойду! Умру лучше!
- Не бойся, старик, - говорили ему заходившие офицеры, - мы не дадим тебя в обиду.
Семен Павлович возбуждал общее сочувствие. Каждый день то тот, то другой офицер заходили справляться о его здоровье и вместе с этим выразить свое презрение к его корыстному брату.
А тот не терял времени. С помощью Воронова и подкупа он уже совершил ввод во владение и с ликующим видом путешествовал по Москве. Старый приказный Федулов принимал его снова с раскрытыми объятиями и шептался с ним целыми часами.
- Сделаю! - говорил он. - Разве она посмеет выйти из послушания? Прокляну!..
При этих словах Дмитрий, как ни был жесток, вздрагивал. Он все же любил Машу, и ему хотелось жениться на ней без грубого насилия.
- Подождем! - отвечал он старику. - Мы лучше так сделаем. Вы с нею в Брыково переезжайте. Пройдет полгода, год, и она сама уломается!
- Можно и так, - соглашался старик, но все же по целым дням мучил бедную Машу. - Твой Семен умер, - твердил он ей, - возьми ты себе это в толк!
- Не возьму, - тихо, но настойчиво отвечала Маша, - я видела его, люблю его, он - мой жених!
- Дура! Он - покойник!
- Живой-то?
- Да, живой покойник! У нас царская воля - закон, матушка, вот что! Ежели царь говорит: "Ты умер", значит, так и есть!
- Здесь ошибка! Он к царю пойдет!
- Тьфу! Пущай идет! А ты пойдешь за Дмитрия!
- Никогда. Лучше смерть!..
Маша страдала невыносимо. Она знала теперь все: знала, что ее жених по бумагам считается мертвым, что он ограблен братом и что он действительно борется со смертью.
- Марфа! - со слезами говорила она старухе-няньке, - что я за несчастная! Что будет со мною!
- А что, голубка, не возьму я в толк, - шамкала нянька. - Мучает тебя барин-то, а ты плюнь. Вот как сокол твой выздоровеет, так и свадебку справим! Я сегодня у Иверской молилась.
- Ах, няня, ведь он - мертвый.
- Как мертвый? С нами крестная сила! Убережет Господь, выздоровеет!
Маша не могла говорить с нею и оставалась одна со своим горем. Только раз, улучив час времени, она успела сбегать к Ермолину и взглянуть на своего жениха.
- Не робейте, - утешал ее славный Ермолин, - он поправится. А там мы его в Питер снарядим. Да царя доберется и авось правду сыщет!
- Дай Господь! - набожно произнесла Маша.
У нее осталось одно утешение - молитва. И она молилась за здоровье своего жениха и за успех дела, молилась за его и за свое счастье.
Сильный и молодой организм Семена Павловича победил болезнь. На девятый день он пришел в себя и стал медленно поправляться.
Прошло еще две недели - и Брыков мог уже, не боясь волнений, говорить о своих делах.
- У тебя одно средство, - с жаром сказал ему Ермолин, - ехать в Петербург, увидать царя и молить его.
- И в Сибирь?..
- Брось. Ведь это говорят больше. Поверь, что ему доступны и участие, и сожаление. Я слыхал, что он даже не сердится, если его ошибку укажут. Да и потом, - прибавил он, - ей-Богу, Сибирь даже лучше, чем твое теперешнее положение. Ну, что ты теперь? А? Мертвец, да и только! Смотри, твой милый братец уже завладел твоим добром! У тебя ни имени, ни прав. Ты жить не можешь!.. А кроме того и твоя невеста!
Семен Павлович не выдержал.
- Ты прав! Я еду! Только, - и он грустно улыбнулся, - на что я поеду?
- Об этом не хлопочи! - сказал Ермолин, - мы все тебе собрали на дорогу денег, а в Питере ты прямо у Башилова остановишься. Он уж уехал.
Брыков с благодарностью пожал руку Ермолину.
- Брось, - сказал тот, - это даже не услуга. Мы ведь знаем, что твое дело выигрышное, и попируем у тебя на свадьбе.
После этого разговора к Семену Павловичу вернулась энергия. Его здоровье крепло с каждым днем, и через два месяца он уже стал собираться в дорогу.
- Надо все-таки, чтобы твой братец ничего не знал о наших планах, - сказал ему Ермолин. - Ведь он просто убийц подослать может.
- Да, он отравлял меня, но ему не удалось, - ответил Семен Павлович.
- Тьфу, гадина!.. - плюнул Ермолин и, побеседовав еще немного, ушел.
- Сидор, - сказал Брыков в тот же вечер, - сделай мне доброе дело. Проберись сегодня к Марии Сергеевне. Скажи, что барин, мол, едут и вас повидать желают.
Старик только кивнул головой и тотчас взялся за картуз. Через час он вернулся и сказал:
- Ввечеру будут… как стемнеет.
- Я уйду на это время, - сказал Ермолин.
Семен Павлович благодарно пожал ему руку и с нетерпением стал ждать вечерних сумерек.
XII
Последнее свидание. Отъезд
Старая Марфа кряхтела и ворчала, с трудом поспевая за Машей, которая спешно шла на последнее свиданье со своим несчастным женихом.
- Ох, грехи, грехи, - говорила старуха, - и виданное ли дело, чтобы девка сама к жениху шла! Ах, ты, Господи! Коли сам узнает, что будет мне, старой? У, бесстыдница! Воротись! Право слово, воротись! Ведь срамота!
- Нянюшка, миленькая, - молящим голосом уговаривала ее Маша, - в последях ведь, золотая моя! Уедет он! Одна я останусь. Сама знаешь, что теперь за жизнь у нас.
- Ну, ну, - смягчилась старая нянька. - Бог даст, царь помилует да еще наградит. Нешто правды-то нет на свете? Есть, ласточка моя, есть! Знаешь ли ты дорогу-то?
Маша улыбнулась сквозь слезы и проговорила:
- Я у него была раз… когда он болен был.
Они прошли две улочки, и Маша вскрикнув ускорила шаги.
- Вот и дом их! Вот и Сидор стоит!
- Постой, постой, коза! Нешто догоню я тебя?
- Он! - воскликнула в это мгновение Маша и быстро побежала по пустынной улице.
Семен Павлович вышел на крылечко поджидать Машу и, увидев ее, не выдержал и сам и побежал ей навстречу. Они сошлись и схватились за руки. Маша чуть не бросилась ему на грудь, но старый дворецкий да Марфа стесняли ее. Поэтому она лишь крепко сжала руки Семена Павловича и тихо сказала:
- Как изменился ты!
Он ответил ей нежным пожатием, сказал: "И ты похудела, Маша. Пойдем!" - и рука об руку они вошли в дом.
Маша едва переступила порог горницы, как тотчас порывисто обняла Брыкова и крепко прижалась к нему.
- Милый, хороший! - страстно проговорила она, - как я люблю тебя! Как я страдала!
Он крепко поцеловал ее и, посадив на диван, сел рядом с нею и взял в свои ее руки.
- А я? - ответил он, - и тогда, и теперь! Ну, будет, - перебил он себя и заговорил: - Я еду, Маша! Завтра уеду и хотел обо всем сговориться с тобою. Прежде всего, - его голос дрогнул, - я тебя, Маша, не связываю. Я попал в несчастье, но ты… ты свободна!..