Неизвестно, как распространились слухи, но только наутро везде шепотом рассказывали об опасности, грозящей скиту, а в светелке, где были девушки, шел горячий разговор между Катей и Софьей.
- Он, мой сокол, приехал! Чует мое сердце, - воскликнула Катя, едва услышав весть про поиски офицера.
- Ах, повидать бы его! - поддержала ее Софья, - он про Яшу, поди, все знает!
- Непременно. Только как увидишь-то?
И девушки замолкли, уныло свесив головки.
К ним пришли белицы. Матрена была сама не своя, бледная, с горящими глазами.
Ольга трепеща прошептала:
- Девоньки милые, сестрички родные! Слышь, старик всех решил в избе сжечь. Приказ уже отдал, и все ходы заперты и сторожа стоят.
- Как? - задрожала Софья. - А мы?
- Что вы? Вы, слышь, уедете. Мы-то, мы, горемычные! - и белицы все отчаянно заломили руки.
Матреша, сжимая кулаки, в свою очередь произнесла:
- Федька-то, слышь, с нашей богородицей в бега хотят, я подглядела. Да нет, не выпущу я их! Не мой, так и ее не будет!
- Убьют тебя!
- Пусть!
Словно встревоженный муравейник, закопошилось все население скита, забыв про сон и молитвы. На дворе снаряжали телегу Пряхову. По кельям и углам люди тревожно шептались. Многие, вдохновенные словами своего старца, готовились к мученической смерти, другие - менее изуверные - плакали и стонали; некоторые готовились к тайному побегу. И все суетилось и волновалось в предвидении неминуемой гибели.
XXIX
Страшная ночь
Темной ночью вернулся Савелов в дом воеводы и едва дождался утра, когда воевода после пирования, кряхтя, икая и крестясь, поднялся с пуховой постели. Савелов встретился с ним в трапезной и без всяких обиняков прямо сказал ему:
- Ты что же это, песий сын, так-то царю прямишь?
Воевода отшатнулся и глаза вытаращил.
- У тебя тут под боком воровской скит, царские крамольники, а ты им мироволишь? А? Это как звать? Что за это? То-то! А Пряхова не знаешь? Не знаешь, где он? - и Савелов с кулаками полез на воеводу.
Тот обмер. Ему показалось, что царский офицер узнал про взятку с Пряхова и его побеге. Страх охватил его, колени подогнулись, и он, протягивая руки к Савелову, завопил:
- Милостивец, не губи! Не докладывай! Все сделаю!
- Давай мне отряд солдат, я сам скит разорю и до Пряхова доберусь!
Воевода встрепенулся.
- А сделай милость, государь! Я и сам хотел до них добраться, да все думал: вот ужо! А ежели ты хочешь сам…
- Да, хочу! - резко сказал Савелов. - Как только стемнеет, чтобы было на дворе двадцать солдат. Я их сам поведу, - и, круто повернувшись, он ушел в свою горницу.
Боярин покрутил головой, почесал затылок и хлопнул в ладоши.
На знак прибежал холоп.
- Позови Антошку! - приказал воевода.
Хитрый и ловкий Антошка был его любимым стремянным.
Когда он явился, воевода сказал ему:
- Возьми коня, скачи в скит к Еремеичу. Скажи ему, что я - дескать - прислал, в эту ночь на них с поимкой пойдут. Так и скажи! Хоронитесь, дескать!
Антошка ушел, а воевода, ухмыляясь в бороду, пошел в приказную избу поговорить с дьяком, как бы умилостивить царского офицера.
Савелов едва дождался вечера и, чуть стало видимо темнеть, прошел к воеводе.
- Ну, что? Готово?
- Готово, милостивец! Как наказал, так и есть! - ответил воевода.
- Так я иду. Заготовь ямы - народа тебе приволоку! - усмехнулся Савелов и вышел на двор.
Там кучей стояли бородатые стрельцы со старыми бердышами и топорами.
Савелов оглядел их и сказал:
- Ну, войско! Я вам за начальника; стройтесь по двое и гусем! Идем!
Он вывел их и зашагал с ними через город, направляясь к кабаку, где ждал его Агафошка.
Заслышав мерный топот, последний тотчас выбежал ему навстречу и спросил:
- Все есть?
- У меня-то все; ты ли не набрехал? - сурово спросил Савелов.
- Я-то? - воскликнул Агафошка, - да вот пойдем! Только дозволь мне сулейку махонькую прихватить.
Савелов вынул деньги, говоря:
- Возьми большую, чтобы и служивым было что!
Солдаты тотчас оживились.
- Мы тебе их, боярин, поймаем! Всех, во!.. - радостно заговорили они.
- Ладно! Там увидим! Ну, в путь! - и Савелов пошел, а за ним гуськом потянулись и солдаты.
Агафошка нагнал их и пошел рядом с Савеловым.
- Тут недалеко, - сказал он, - верст четырнадцать будет - и они! Мы их разом! Во!..
Савелов поправил на голове треух, подтянул пояс и зашагал быстрее. Мысль, что через три-четыре часа он увидит Катю и вырвет ее отца от злой беды, словно окрыляла его.
Агафошка шел за ним вприпрыжку и приговаривал:
- Ты бы потише! Неравно глаз выколем!
Скоро действительно пришлось умерить шаги. Ночь опустила непроницаемый, темный покров на землю, и к тому же отряд Савелова вошел в густой лес. Агафошка вел солдат тропинкой, и они то и дело спотыкались о корявые корни, переплетшиеся змеями на дороге.
- Ништо! - говорил Агафошка, когда слышались ругательства, - к рассвету на месте будем. Кабы месяц светил, было бы чудесно, а то вишь…
Рано утром в скит прискакал присланный от воеводы, и все всполошились, уже не сомневаясь в надвигающейся грозе.
Пряхов снарядил две телеги, перенес туда больную жену и собрался в дорогу на волжские скиты.
- Ты за меня пока что будешь, как хозяин, - сказал он Грудкину, - а там Яков вернется, да и я как ни на есть…
- Ты только весточку дай, где ты, а уж я тогда обо всем оповещу, - ответил Грудкин.
А девушки плакали, не смея никому поведать свои печали.
- Хоть бы что-либо про Яшу услыхать! - промолвила Софья.
- Ах, я знаю, что этот офицер - он! Тот самый! - повторяла Катя. - Кабы грамоте знали!
Софья оживилась.
- Постой! Мы Матреше накажем словами передать!
- А где Матреша?
- Она Федора караулит: слышь, тот бежать хочет!
- И Бог с ней! - отмахнулась Катя.
В это время Пряхов вышел от Еремеича, пряча за пазуху бумагу и отирая слезы, и крикнул девушкам:
- Ну, живо в возок! Едем!
Кругом поднялось нытье. Пряхов усадил своих, приказал ехать, и возок с телегами быстро покатился со двора.
Еремеич стоял на крыльце и исступленно кричал:
- Днесь спасение: огнем очистимся, к Господу вознесемся! Живей, детки, торопитесь, родимые!
Ослепленные фанатики суетливо бегали от кладовок к дому, таская вещи, рухлядь и вязки хвороста и набивая всем этим просторную избу, в которой решились сгореть.
В то же время в общей суете из скита задним крылечком вышла закутанная в плащ богородица, неся в руке тяжелый сундучок, и крадучись направилась на зады, за огород. Почти за ней следом шмыгнул и Федор.
- Лошадей с телегой я в лесу приготовил, - сказал он ей, - иди в конец, к рябинам, там и балясину выломал.
Богородица кивнула и побежала. Федор огляделся и, обежав огород, пошел в том же направлении.
Вдруг до его слуха донесся пронзительный крик. Он рванулся и стрелой помчался к месту, откуда несся крик. Так и есть! У широкой щели в заборе стояла богородица и старалась освободиться из рук белицы, которая вцепилась в нее и орала, как безумная:
- Не пущу! Ратуйте! Эй-эй-эй!..
Федор подскочил вовремя: у богородицы ослабели силы, и она была белее платка.
Белица впилась ей в горло и с искаженным лицом душила ее.
- Ратуйте, правое… - начала она снова, но не окончила, так как Федор схватил ее сзади и широкой ладонью зажал ей рот.
- Нишкни! - прошептал он с угрозой и оторвал ее от девушки. - Беги! Кони там! - сказал он богородице.
Белица обернулась и узнала Федора. Ее лицо исказилось. Она с яростью укусила парня за палец, а когда он отнял с криком свою руку, она вырвалась и побежала по огороду.
- Матреша, вернись! - грозно крикнул Федор.
- Нет, - закричала она, - не пущу вас! Ратуйте! Ра…
Федор нагнал ее и сильным ударом сшиб с ног.
Она упала и продолжала кричать.
- Да замолчишь ли, гадина! - сказал он и ударил ее сапогом в висок. Она сразу замолкла. - То-то! - пробормотал он и, бросив безжизненное тело Матреши, побежал к щели, чтобы соединиться с любимой женщиной.
Матреша лежала между гряд, и никому не приходило в голову поискать ее: все суетились, каждый был занят своим делом.
Пряхов уехал. Грудкин поспешил в город.
Свечерело. Еремей заперся со всеми в избе, обмазал везде, где было можно, дегтем и выслал сторожей на дорогу.
В огромной горнице было тесно и душно. Еремеич старался вселить в душу своей паствы бодрость и без умолку говорил ей о страстотерпцах Аввакуме, Морозовой и Никите.
- И мы к ним сопричислимся! Сгорим в огне во славу Господа Иисуса и не дадимся антихристовым сынам в руки!
Долго длилась его беседа, пока его измученные ученики не стали вопить и причитать в страхе смерти.
- Пойте! - сердито закричал Еремеич и затянул гнусавым голосом: - "Матерь Божия Иисуса, уготовь чертоги светлые для детей Твоих…"
Песню подхватили, и ее напев широкой волной вынесся и разлился по лесу.
- Что это? - с недоумением спросил Савелов.
- Это они и есть! - засмеялся Агафошка. - Должно быть, предупредили их! - заволновался он. - Поспешай, господин!
В кустах что-то зашумело, послышался топот ног.
- Бежим! - крикнул Савелов и побежал вперед, обнажив шашку.
В темноте ночи сверкнуло красное пятно. Оно становилось все шире и шире, и через каких-нибудь пять минут лес осветился зловещим заревом.