Скит с высокой из толстых бревен изгородью, стоявший в глубине дремучего леса, казался острогом, но, когда выпадал светлый день, девушки выходили в лес и бродили по глухим тропинкам, хотя в лесу уже было грустно. Осень была на исходе и чувствовалась близость суровой зимы. Птицы не пели, и только белки, готовясь к зимней спячке, хлопотливо прыгали по ветвям деревьев, да время от времени ухал филин.
Однажды девушки сидели на поваленном дереве и грызли собранные орехи; вдруг перед ними объявился человек - высокий, широкий, с мерзким, хитрым лицом, с рыжими волосами, которые копной выбивались из порыжелой скуфейки; в дырявом подряснике и босоногий. Он умильно поглядел на девушек и хриплым голосом спросил:
- Девушки-красавицы, как мне тут пройти к добрым людям, во имя Иисуса душу спасти?
- А иди, божий человек… - начала Матреша, но Катя вдруг закричала не своим голосом: "Он, он! Иуда!" - и бросилась бежать по тропинке.
Девушек охватил панический страх, и они побежали за ней.
- Тот, что батюшку выдал! - крикнула Катя.
- Бежим, девоньки! - испуганно пробормотала Ольга, и они побежали еще скорее.
Агафошка пустился за ними.
Девушки испуганно вбежали во двор.
- Ефрем, Ефремушка, - закричала Катя, увидев Ефрема на дворе, - наш враг тут!
- Кто?
Софья поспешно объяснила.
Ефрем отвязал собаку и тотчас выбежал за калитку.
Агафошка растерялся. Что за диво? Вот только что девушки бежали по этой тропинке, свернули будто за эти кусты, и вдруг никого - словно они сквозь землю ушли. Не может быть этого! Агафошка стал осторожно пробираться по густой заросли, как вдруг услышал тяжелое сопенье и рычанье; он оглянулся и с диким воем пустился наутек. За ним с ревом помчалась громадная собака.
XXV
За пленницей
- Ну, вот мы и приехали! - радостно воскликнул Савелов, когда на горизонте показалась зеленая крыша приземистого монастырского здания. - Ехали, ехали. Я думал, и конца не будет!
- Еще с добрый час езды, - ответил Багреев. - Навались, ребятушки! - сказал он мужикам, везшим их на широком баркасе.
- А ну-ка, Кузя, понавались! - крикнул рослый мужик, а затем, поплевав на руки, упер длинный шест в дно быстрой реки и побежал по узкому борту баркаса.
Другие рабочие бежали тоже, и баркас плавно двигался по быстрому Волхову, обрамленному с обеих сторон густым лесом теперь темных бесшумных деревьев.
- Теперь скоро и замерзать Волхову, - сказал Багреев старшему мужику.
- Никогда этого не будет! С тех пор как Новгород наш воли лишили и утопили вечевой колокол, никогда ему не замерзнуть. Бежит волна, омывает колокол, а как какая беда ежели, он должен звонить и мы - его слышать. А ежели вода замерзнет, как услышим?
Багреев улыбнулся и обратился к Савелову.
- Тебе, кажется, охота прямо на берег прыгнуть?
- А то как же! - ответил Савелов. - Ты пойми, радость-то у меня какая! Ведь встретились, разминулись и как в воду, а теперь вдруг и ее нашел, и знаю, что она любит, и, может быть, еще до полудня увижу ее, мою голубицу! Сердце-то словно выскочить хочет. Вот ей-Богу!..
Багреев сочувственно кивнул ему и глубоко вздохнул. С совсем иными чувствами ехал он исполнять чужую прихоть.
- Чаль! Чаль к пристани! Э-эй! - стал вдруг орать рыжий мужик, и рабочие суетливо забегали по баркасу.
На убогой пристани, представлявшей простой деревянный настил, засуетились люди. Закинули веревку; баркас потянули теперь за нее с берега веревкой, и он грузно подходил к пристани, на которой уже толпился народ, с любопытством глядя на двух военных, державших в поводу рослых коней. Наконец он ударился о настил и его причалили багром. Мужики достали широкие доски и положили их с борта на настил пристани.
Багреев заплатил рыжему мужику условленную плату и осторожно повел своего коня на берег. Савелов пошел за ним.
Из собравшейся толпы вышел степенный мужчина в поддевке из синего сукна и, низко поклонившись им, сказал:
- Не обессудьте, честные бояре! Может, вы из государева войска едете? Может, что про государеву войну слышали?
- Верно, почтенный, - ответил Багреев, - от царева войска едем. А про дела скажу вам, - и он громким, торжественным голосом произнес: - Сего года, октября одиннадцатого, царь наш Петр Алексеевич со своими войсками взял после жестокого боя шведскую крепость Нотебург, а четырнадцатого вошел в нее и назвал ее Шлиссельбургом! Многие лета государю! Виват!
Общий восторг овладел толпой.
- Многие лета! Виват! Слава государю! - раздались радостные клики, и шапки тучей полетели в воздух. - В храм Божий!.. Помолимся!.. С нами Бог!
- Не знаю, как величать вас, бояре, - заговорил тот же купец, - дозвольте вас на радостный пир позвать!
- Некогда, добрый человек, - ответил Багреев, - мы прямо к воеводе. Укажи дорогу!
Багреев и Савелов сели на коней и тронулись. Толпа окружила их тесным кольцом и, громко крича, провожала к воеводе.
- Что за шум? - сказал последний, прислушиваясь из своих хором к доносящемуся гулу.
- Батюшка! - вбежал к нему испуганный холоп, - народ бежит и кричит, до тебя царских послов ведут. Слышь, город у шведов взяли!
- Давай кафтан, дурень! Где моя горлатная шапка?
Воевода засуетился и едва успел выбежать к себе на крыльцо, как Багреев с Савеловым уже входили во двор, а за ними с криками валила толпа. Воевода, несмотря на тучность, мигом сбежал с крыльца и уже хотел опуститься на колени, как Багреев поспешил сказать ему:
- От боярина Шереметева!
- А! - вздохнув произнес воевода и, приняв важную осанку, сказал: - Милости прошу! Не обессудьте!
- Угощения, воевода! Давай пива и браги! - кричали голоса.
- Я вас! Эй, вы, - закричал воевода челяди, - гони их взашей! С чего расшумелись?
Багреев остановился и объяснил ему причину волнения.
- С нами Бог, - набожно перекрестился воевода, - истинная радость! Наше угощение по обычаю сделать. Эй, позвать ко мне дьяка! Милости прошу, дорогие гости! - и он, взяв под локоть бравых офицеров, стал подниматься на крыльцо.
В сенях стоял ключник, держа на подносе серебряные стопы с медом.
- Не обессудьте! С дорожки! - предложил гостям воевода.
Багреев и Савелов взяли стопы.
- Во здравие царя! - сказал Багреев.
- Виват! - подхватил Савелов, и они отпили.
- Тебе, воевода, во здравие! - сказал снова Багреев, и они допили свои стопы, а воевода им низко кланялся.
- Стопы дорогим гостям в горенку снеси, - сказал он ключнику и повел гостей в трапезную.
- Что же это ты без хозяйки, что ли? - спросил Багреев.
- Холостой, батюшка!
- И бабы нет?
- Баба есть, да не моя. Боярин, как в поход шел, поручил мне свою девку, да наказал беречь, как глаз. Так я ее в светелке держу и никуда не пускаю… даже гулять. Вишь, полонянка она. А все же дюже красивая девка!
"Ах, басурман! - Багреев сжал кулаки, - он ее, бедную, как в остроге держал!"
- Боярин меня за нею прислал, - резко сказал он, - вот послание! Сейчас ее выпусти и сюда приведи!
Воевода смутился, беря сверток.
- Сейчас, господин мой! Подожди только, дьяк придет. Я-то сам в грамоте не силен. Эй, что же Кузьмич не идет!
- Иду, иду! Кх… кх… - раздался сиплый голос, и в горницу вкатился дьяк и отвесил тотчас низкие поклоны Багрееву и Савелову.
- На, чти! - ткнул ему воевода бумагу.
Дьяк тотчас развернул письмо и сипло прочел:
- "Новгородскому воеводе, Ферапонту Бельскому, от боярина Шереметева наказ. Мариенбургскую полонянку поручику Багрееву сдать в целости и оказать всякое пособие для отправки оной. А крепость Нотебург взята и названа Шлиссельбургом. О том ведать".
- Так! - сказал воевода. - Ну, дьяк! Пошли бирючей о том по городу кричать; на завтра надо пироги печь и брагу выкатить. Богу помолимся и выпьем за славную победу! Иди! А полонянку немедля доставлю, - сказал он Багрееву и вперевалку пошел за двери.
- Ах, он, старый пес! - с негодованием сказал Багреев. - Нате, как в остроге держал! Чай, исхудала, бедная?
- А мне идти? - сказал Савелов.
- Подожди! Куда пойдешь? Надо же его поспрошать, - остановил его Багреев.
В это время вошли слуги, с ключником во главе, и торопливо стали устанавливать стол всякими яствами и питиями. Пришел воевода и, низко кланяясь, пригласил гостей за трапезу.
- А полонянка?
Воевода лукаво прищурился.
- И она будет. Подожди, господин! Сперва выпьем по чарке! - и он хлопнул три раза в ладоши.
В то же мгновение распахнулась дверь, и в горницу вошла шереметевская пленница. Багреев взглянул на нее, вспыхнул, как маков цвет, и просветлел от радости. В горницу вошла в дорогом сарафане высокая, стройная русская красавица - не тощая немка, а именно русская девушка, белая, румяная, высокая, полная, с толстой русой косой, с ярко блестящими черными очами. Она внесла широкий поднос, накрытый чистым полотенцем, с тремя кубками меда и поясно поклонилась гостям, причем из-за ее алых губ сверкнули ослепительной белизны зубы.
- Вот и твоя красавица! - весело сказал воевода. - Поднеси им! - обратился он к пленнице.
- Кушайте во здравие! - чистейшим русским языком сказала девушка.
- По обычаю! - сказал Багреев, восторженно взглянув на нее, и, осушив кубок, звонко поцеловал девушку.
- И я! - весело сказал Савелов и сделал то же.
Девушка весело засмеялась.
- А теперь по-новому, воевода, - сказал Багреев, - дозволь ей с нами сидеть.
- Твоя воля! - ответил воевода. - Садись, что ли!
Девушка отставила поднос и свободно опустилась на лавку.