- Слава тебе Господи! - размашисто перекрестился Иван Васильевич, увидев возвращающихся богомольцев.
Поцеловал Ксению и внука, поблагодарил старосту, и возок отправился к имению. Холопы приторочили к седлам два короба с воблой.
На полпути Ивану Осиповичу показалось, что вслед за возком вдоль дороги кто-то сторожко крадется: то сухая ветка хрустнет, то листва зашуршит, хотя было душно, как перед грозой и даже слабого ветра не ощущалось. Но проходило какое-то время и опять все стихало.
"Погрезилось, - решил Иван Осипович. - А может, зверушка пробежала".
Не погрезилось! Вдоль дороги воистину крался лихой человек, ожидая, когда поезд остановится, дабы отдохнуть от тряской дороги. Господа выйдут из возка, а слуги сойдут с коней. Их всего десять человек, но когда они на конях, да еще с оружьем, биться с ними будет нелегко. Напасть на них надо врасплох, когда они, отстегнув сабли и положив на землю самопалы, примутся за снедь. Вот тогда и надо бежать к ватаге, коя тихо идет за возком, отступив на полверсты.
В ватаге три десятка человек. Люди злые, ожесточенные, на все способные. Атаману Лешке лет под сорок. Дюжий, сухотелый, с дерзкими глазами, заросший косматой бородой. Все его зовут Лешаком, но он не в обиде, ибо лешего каждый человек страшится.
Когда-то вся ватага была на службе у князя Василия Шуйского. Тот, сквалыга из сквалыг, не захотел кормить холопов в голодные годы и прогнал их со двора, не выдав отпускных грамот. А без них - ты меж двор скиталец, нищеброд. Вот из таких людей и сколотил Лешак разбойную ватагу, кою судьба занесла в костромские земли, где народ хоть и стал жить победнее, но пока еще не испытал лютого голода.
В Дубровке оказался соглядатай ватаги, кой заприметил подозрительный возок, похожий на крытую крестьянскую подводу, но сопровождаемую десятком оружных людей.
Лешак, человек хитрый и здравый умом, тотчас скумекал:
- Тут что-то не так, братцы. Простой купчишка с такой охраной не ездит. Один самопал больших денег стоит. Есть у него калита и немалая.
Поезд остановился, когда бояричу захотелось сходить по надобности. Обычно в хоромах его отводил в уборенку постельный слуга, здесь же Иван Васильевич попросил его оправиться на обочине, но боярич застеснялся. Тогда Ксения Ивановна повела его в лес.
Вскоре все увидели, как из-за поворота дороги высыпала толпа кудлатых мужиков с кистенями и дубинами. Они стремительно приближались, - страшные и свирепые, готовые размозжить черепа людям "купчишки".
- За оружье! - закричал Шестов, а Иван Осипович метнулся в лес, туда, куда отошла Ксения Ивановна с сыном.
Они, было, побежали на шум битвы, но их вовремя остановил староста.
- Нельзя к возку, Ксения Ивановна! Лихие напали.
- Но… Но там же тятенька, - еще не совсем понимая, что произошло, молвила Ксения Ивановна.
- Иван Васильевич отобьется. Вам же с сыном следует в лесу переждать.
Ксения Ивановна прислушалась к реву, гаму и отчаянным крикам, и ее охватил ужас. Разбойники!
Мишенька тихо заплакал, его лицо стало бледным и напуганным.
- Ради Бога, уведи сына подальше в лес, дабы он ничего не слышал. Ради Бога, Ксения Ивановна! А мне надо к Ивану Васильевичу.
- Хорошо, Иван Осипович. Я все поняла.
Ксению Ивановну охватил еще больший страх: она может потерять последнего сына. Четверо: Федор, Никита, Василий и Андрей - обретение ее пылкой любви - умерли совсем в младенческом возрасте, выжили Михаил и Татьяна. Дочь Федор Никитич оставил в Москве, а вот наследника Мишеньку повелел отвезти в родовое имение Шестовых. Наказывал:
- Денно и нощно береги сына. Один он у нас остался.
Берегла и вот напросилась в Ипатьевскую обитель. Уж так хотелось помолиться за спасение души мужа любого. Отец же не отпускал, словно беду предчувствовал. И вот она грянула, и теперь один Бог ведает, чем все закончится. На дороге разыгралась настоящая сеча. Господи, надо забиться в заросли и молиться, молиться в ожидании благополучного исхода.
- Молись и ты, Мишенька, за спасение дедушки. Повторяй за мной…
Мишенька всхлипывал и молился.
Сусанин выскочил из леса, когда битва была в самом разгаре. Разбойники остервенело наседали, хотя и потеряли несколько человек. Иван Васильевич, побывавший на войне и познавший стычки с ливонцами, отчаянно отбивался саблей и неистово кричал:
- Не выходить из кольца! Не выходить!
Холопы старались выстроить кольцевую оборону, но действовали неумело. Двое из них были сражены дубинами и кистенями. До самопалов дело не дошло, ибо слишком внезапно налетели разбойники.
Сусанин метнулся к лихим с длинной суковатой орясиной, коя была крепка и увесиста.
Лешак, орудовавший дубиной впереди ватаги, ничего не мог осмыслить, когда услышал позади себя дикие вопли. На миг оглянулся и увидел, как дюжий мужик валит орясиной соватажников. Черепа трещат. Другие разбойники успели отпрянуть в стороны.
- Смять, смять его! - заорал лешак, и запоздало почувствовал, как орясина прошлась по его плечу. Рухнул наземь и бешеные глаза его содрогнулись от страха: пожилой мужичина направил в его сторону пистоль.
- Не убивай, - прохрипел Лешак. - Я прикажу ватаге разойтись.
Сусанин глянул на Ивана Васильевича, кой стоял с окровавленной саблей и от коего так и не отскочили разбойники, увидев поверженного атамана.
- Не стреляй. Пусть уходят.
Лешак с трудом поднялся, зло глянул на обидчика с пистолем, и все тем же хриплым голосом произнес:
- Всем вспять. Павших заберите.
Тяжело, с перекошенным от боли лицом возвращался Лешак с разбойниками к изгибу дороги, держась за повисшую плетью руку. Едва ли ее теперь выправит костоправ.
Иван Осипович заспешил в лес, окликнул:
- Ксения Ивановна!
Та немедля отозвалась. Вышла к старосте с сыном, кой все еще продолжал плакать.
- Ну, чего ты так перепугался, боярич, а?
Вскинул мальчонку на руки, прижал к груди, и боярич доверчиво обвил его шею ручонками.
- Теперь все ладно. Дедушка тебя ждет.
- Дедушка? Хочу к дедушке.
Сусанин так и вышел к возку с бояричем на руках.
Глава 11
ЗЛОДЕЯНИЯ БОРИСА
Бог не только милует, но и испытывает, порой сурово и тяжело. В народе всё последние годы не прекращали ходить слухи, что Борис Годунов убил царевича Дмитрия. Тот-де всячески открещивался, но народ не уставал твердить:
"Которая рука крест кладет, та и нож точит".
Дьявол, говорит летописец, вложил Борису мысль все знать, что ни делается в Московском государстве. Думал он об этом много, как бы и от кого все изведать, и остановился на том, что кроме боярских холопов, изведать больше не от кого. С кого начать? Да, пожалуй, с князя Федора Шестунова, доброхота бояр Романовых.
Тайные соглядатаи Годунова вышли на словоохотного холопа Воинку. Тот поведал, что князь Федор Дмитриевич Шестунов частенько наведывается к Романовым, никак чего-то оба замышляют, но чего - холоп не знает. Но этого Годунову было достаточно, дабы положить начало доносам. Шестунова пока оставили в покое, а Воинку выставили перед Челобитным приказом на площади и перед всем честным народом огласили его службу и раденье, объявив, что царь жалует ему поместье, и велит ему служить в детях боярских.
И что тут началось! "Это поощрение произвело страшное действие: холопы начали умышлять всякое зло над своими господами". Сговаривались по пять-шесть человек, из коих один шел доносить, другие становились послухами.
И вновь посыпались от царя деньги и поместья, еще больше расширяя круг доносчиков. Клеветали друг на друга попы, чернецы, пономари, просвирни, даже жены на мужей, дети - на отцов. Потомки Рюрика наушничали друг на друга, причем мужчины доносили царю, женщины - царице. "И в этих окаянных доносах много крови пролилось неповинной, многие от пыток померли, других казнили, иных по тюрьмам разослали - ни при одном государе таких бед никто не видел".
Подан был донос и на Романовых, чего особенно жаждал Борис Годунов. Дворовый человек боярина Александра Никитича, Вторашка Бартенев, тайно заявился к дворецкому Семену Годунову и объявил, что готов исполнить царскую волю над своим господином. Семен встретился с государем, на что тот молвил:
- Надо набрать в мешок разных кореньев, и пусть сей Вторашка положит их в чулан Александра Романова.
Вторашка так и сделал, а затем вновь явился во дворец и доложил, что у его господина припасено на государя отравное зелье. Годунов немедля послал окольничего Салтыкова обыскать хоромы Романова. Тот нашел мешок и доставил его на двор к патриарху Иову. Святейший повелел кликать народ, перед коим высыпали коренья из мешка. Тотчас приказали привести всех Романовых. Бояре сказывали, что никаких кореньев и в глаза не видывали. Но обличитель неизменно толковал:
- Боярин Александр Романов, сговорившись с братьями, заготовили отравное зелье. Помышляли царя извести!
Романовых взяли за пристава вкупе со всеми родственниками и приятелями - князьями Черкасскими, Шестуновыми, Репниными, Сицкими, Карповыми.
Федора Никитича с братьями и племянника их князя Ивана Борисовича Черкасского не раз доставляли в пыточную башню; людей их, мужчин и женщин, пытали и подговаривали, дабы они что-нибудь сказали на своих господ, но ничего от них не добились.