- Как бы чего лишнего не брякнул. Староста может и завернуть экого свата.
Епишка осерчал:
- Не пойду сватом.
- Да как же так? - подивились мужики. - То немалая честь от всего мира.
- Не пойду, еситное горе!
"Еситное горе" было для Епишки наивысшим сквернословием, но почему "еситное" мужики так и не познали.
Звонарь даже шапку оземь.
- Не пойду, коль мне доверья нет.
- Тьфу, дитё неразумное, - сплюнул один из почтенных стариков, дед Шишок. - Да кто о том говорил? Я того не слышал. А вы слышали, мужики?
- Не слышали! - хором закричали сосельники.
- Добрый сват Епишка!
Дед Шишок поднял над облезлым треухом сморщенный палец.
- Во! Чуешь, Епишка, как в тебя обчество верит?
- Чую, дедко, - рассмеялся Епишка, и лицо его приняло обычное плутоватое выражение. - Пойду свашить, да вот токмо, еситное горе, наряд у меня не боярский.
Наряд у Епишки и в самом деле был неважнецкий, но Шишок успокоил:
- Ничо, обрядим. А ну, православные, глянем в сундуки!
Испокон веков самую лучшую сряду на Руси хранили в сундуках. И часу не прошло, как стал Епишка хоть куда. Нашли для свата голубой суконный кафтан, шапку на лисьем меху и даже белые сапожки из юфти.
Сложнее дело оказалось с подбором свахи. Мужики и так и сяк прикидывали, но ни одна из баб на звание свахи не подходила.
Пришлось старосте идти в хоромы.
- Прошу прощения, барин. Дело у меня семейное. Дочь хочу замуж выдать.
- Доброе дело, Иван Осипович. Рад помощь оказать. В чем нужда?
- Да не столь она и велика, но и немала. Сваху не можем сыскать, дабы старинный обряд ведала.
- Чего ж искать, Иван Осипович? Не тебе ли знать, кто у нас старинные обряды ведает.
- Мамка Улита Власьевна, что твою дочь пестовала. Но, боюсь, откажет.
- Тебе, может, и откажет, а меня послушает. Не такая уж она и старая, во здравии и полном разуме. Так что будет тебе сваха.
- Не забуду твоей доброты, барин.
- Пустяки, Иван Осипович.
Улиту Власьевну даже уговаривать не пришлось. Обрадовалась:
- Докука мне без Ксенюшки. С превеликой охотой сватать пойду. Никогда простолюдинами не гнушалась. Я ведь тоже не дворянского рода. Засиделась тут.
Допрежь сенная девка Улита была кормилицей Ивана Васильевича, а затем пестовала его дочь…
Осенив крестом свата и сваху, дед Шишок повелел им шествовать к дому старосты. И те чинно пошли, но звонарь вдруг почему-то повернул вспять.
- Ох, недобрая примета. Расстроит нам свадьбу Епишка, - досадливо махнул рукой Шишок. - Чего тебе?
- Кочергу с помелом забыл. Без того сватать не ходят, - ответил Секира.
- Молодцом, Епишка, - одобрила Улита. - Ведаю о таком деле.
Вновь пошли: Улита с хлебом-солью, сват - с помелом да кочергой наперевес.
Иван Осипович свахой был весьма доволен, а вот Епишку принял с прохладцей.
"Баюн и бадяжник. Ужель другого мужика не сыскали?".
Однако сват оказался настолько почтительным, настолько степенно и толково свашил, что Иван Осипович начал помаленьку оттаивать. Понравились ему и кочерга с помелом, и хлеб-соль, и на диво обстоятельный разговор. Все-то вел Епишка по чину да обычаю, нигде палку не перегнул, нигде лишнего слова не брякнул. Будто век в сватах ходил.
И Улита постаралась. Голос ее мягкий и задушевный умилил Ивана Осиповича. Когда хозяин отведал хлеба-соли, Епишка облегченно вздохнул: дело к согласию.
- Хлеб-соль принимаю, а вас под образа сажаю, - молвил по обычаю Сусанин, с легким поклоном указав свату и свахе на красный угол.
Тут Епишка и вовсе возрадовался, да и Улита заулыбалась. Трижды земно поклонились они хозяину и чинно сели под образа.
Иван Осипович вытянул из-за иконы малый столбец.
- Дочь моя не сиротой росла. Приданое припасли. Что Бог дал, то и купцу-молодцу жалуем.
- Да купец и без приданого возьмет! - забыв про обычай, весело вскричал Епишка.
Иван Осипович нахмурился.
- Не нами заведено, сваток, не нам и заповедь рушить. Я, чай, не нищеброд, скопил дочери малость.
Сусанин придвинулся с рядной грамоткой к оконцу, и начал не спеша вычитывать приданое. И мужикам и жениху "по тому приданому" невеста "полюбилась". Теперь дело было за смотринами. Долго судили да рядили, кого выбрать в смотрильщицы, наконец, остановились на деревенской свахе Лукерье. Но больше всего споров выпало о "родне и гостях", кои должны были сопровождать Лукерью. Родня у жениха нашлось, а вот в "гости" набивалась вся деревня. Ведали: будет у Сусанина доброе угощение. Поднялся галдеж, кой едва унял дед Шишок:
- Угомонитесь, неразумные! Как бы вы не кричали, как бы не бранились, но всей деревне в избу старосты не влезть. Да такое и на Руси не водится. На смотрины ходят малым числом. А посему пойдет невесту глядеть пять мужиков. И дабы боле спору не было - кинем жребий. Любо ли?
- Любо, Шишок!
Вскоре пять счастливчиков, вкупе со сватом, свахой и смотрильщицей, направились к невесте. Их никто не встречал: на смотринах хозяева из избы не выходили, однако для гостей стол накрывали.
Вошедшие, перекрестив лбы, поклонились Ивану Осиповичу и уселись на лавки. Перемолвившись несколькими обрядовыми словами, Лукерья произнесла напевно:
- О купце-молодце все наслышаны. Хочется нам теперь на куницу-девицу глянуть.
- Можно и глянуть, - крякнул Иван Осипович.
Антонида вышла в голубом, расшитом шелками сарафане, в легких чеботах красного бархата, тяжелую русую косу украшали алые ленты. Зардевшись, глянула на мужиков и низко поклонилась, коснувшись ладонью пола.
Мужики довольно заговорили:
- Добрая невеста!
- Цветень!
Но тут мужиков оборвала строгая Лукерья:
- С лица не воду пить. А ну-ка, голубушка, пройдись да покажи свою стать.
Антонида еще больше засмущалась, застыла будто вкопанная. Один из мужиков, оказавшийся обок с Улитой, заступился:
- Да полно девку смущать. Не хрома и не кривобока. Чай, видели, нет в ней порчи.
- Цыц! - прикрикнул Епишка. - Не встревай, коль обычая не ведаешь. Пройдись, Антонида.
И Антонида прошлась легкой поступью. Гибкая, рослая, с высокой грудью.
- И-эх! - сладко вздохнул дед Шишок. - Где мои младые годочки?
Улита же сидела с застывшим каменным лицом, а потом изрекла:
- Не хвались телом, а хвались делом. Красой сыт не будешь. Пекла ли нынче пироги, девонька?
- Пекла, Улита Власьевна. Пирог на столе.
Улита придирчиво оглядела пирог, понюхала и разрезала на куски.
- Испробуйте, гостюшки.
Гостюшки давно уже примеривались к румяному пирогу: почитай, и вовсе забыли запах пряженого. А пирог был на славу: из пшеничной муки, поджаренный на конопляном масле, с начинкой из курицы. Ели, похваливали да пальцы облизывали, хотя на коленях лежали рушники. Улита же отведала пирога самую малость.
- Сама ли пекла, девонька? Не чужие ли люди тесто месили, и не они ли в печь ставили?
- Сама Улита Власьевна.
- Ну, а коль сама, молви нам, что можно хозяйке из муки сготовить?
- Всякое, Улита Власьевна. Первым делом хлеб ржаной да пшеничный. Из муки крупитчатой выпеку калачи, из толченой - калачи братские, из пшеничной да ржаной - калачи смесные. Напеку пирогов, Улита Власьевна, подовых из квасного теста да пряженых. Начиню их говядиной с луком, творогом да с яйцами.
- Так, так, девонька. А сумеешь ли мазуньей супруга попотчевать?
- Сумею, Улита Власьевна! Тоненько нарежу редьки, вдену ломтики на спицы и в печи высушу. Потом толочь зачну, просею через сито и патоки добавлю, перчику да гвоздики. И все это в горшок да в печь.
- Любо! - закричали гостюшки, поглядывая на корчагу с вином, к коему еще не приступали: за главного козыря была Улита, и только после ее указания можно было пропустить по чарочке. Но та, знай, невесту тормошит:
- И как муку сеять и замесить тесто в квашне, как хлеб валять и печь, как варить и готовить всяку еду мясну и рыбну ты, девонька, ведаешь… Да вот по дому урядлива ли? Не зазорно ли будет к тебе в избу войти?
- Не зазорно, Улита Власьевна. Всё вымету, вымою и выскребу. В непогодье у нижнего крыльца или сено или солому переменю, у дверей же чистую рогожину или волок положу. Грязное же - прополоскаю и высушу. И все-то у меня будет чинно да пригоже, дабы супруг мой как в светлый храм приходил.
- Любо! - вновь гаркнули гости, и все глянули на Улиту: довольно-де невесту мурыжить.
Сдалась Улита Власьевна.
- Доброй женой будешь князю Богдану. За то и чару поднять не грех, гостюшки.
И подняли!
После малого застолья довольные сват, сваха и гости пошли к жениху. Иван же Осипович, оставшись с дочерью, умиротворенно молвил:
- Ну, Антонида, теперь дело за свадебкой.
Посаженным отцом Богдана согласился быть дед Шишок, а посаженной матерью - Улита Власьевна. Выкликнули и "тысяцкого" и меньших дружек. Наиболее степенные мужики были выбраны в "сидячие бояре"; молодые же угодили в "свечники" и "каравайники". "Ясельничим" выкликнули одного из крепких парней, кой должен оберегать свадьбу от всякого лиха и чародейства.
А в доме Ивана Осиповича хлопотали пуще прежнего. Досужие деревенские бабы, пришедшие на помощь, обряжали избу, варили, жарили, стряпали всякую снедь, готовили на столы пиво, меды, вина.
Вскоре пришел час и девичника. Антонида, собрав подружек, прощалась с порой девичьей. Закрыв лицо платком, сидела за столом и, пригорюнившись, пела печальные песни. Глянув на отца, заплакала обычаем: