Глава 3
ПРОДЕЛКИ ГОДУНОВА
Добрый месяц гостил Федор Никитич у дворянина Шестова. Говаривал:
- Хорошо у тебя, Иван Васильевич. Тихо, покойно. В Москве же - суета сует. Грызня. А здесь душа отдыхает.
- Глухомань, Федор Никитич. Залегли как медведи в берлогу, и ничего-то не видим и не слышим.
- Да то ж великое счастье. На Москве живут самые богатые люди, но покоя не ведают, ибо в богатстве сыто брюхо, но голодна душа. Худо на Москве, Иван Васильевич. Царь Федор, увы, скуден умом. Бояре то видят и рвутся к трону. Особенно алчет Борис Годунов.
- Кое о чем наслышан, но многого не ведаю.
- Полезно тебе изведать, Иван Васильевич. Теперь мы одной упряжкой связаны. Выслушай, что худородный Бориска вытворяет.
- Охотно выслушаю, Федор Никитич.
- На крещенский сочельник царь крепко занемог. Иноземные лекари с ног сбились, но государю было всё хуже и хуже. Вот тут-то и зашевелились бояре. Царица Ирина, сестра Бориски, бездетна, и, ежели Федор преставится, Годунову у трона не удержаться. Тяжкий недуг государя лишил покоя Бориску. Все могло в одночасье рухнуть. Власть ускользала из рук. Заметался, изрядно заметался Годунов. И такое надумал, что всю Москву привел в негодование. Дабы Ирине удержаться во дворце, ей надо заново обвенчаться. На престол после кончины Федора должен взойти не Рюрикович и не Гедиминович, а немецкий принц. Бориска отправил тайного посла в Вену, дабы попросить брата императора, эрцгерцога Максимилиана, занять трон московский.
- Не уразумел, Федор Никитич. Годунов, чу, сам к трону рвется.
- Худо знаешь Годунова, тестюшка. Он и сквозь жернов всё наперед видит. Принц немецкий, как потом выяснилось, человек недалекий, нравом смирный. Будет тихо сидеть на престоле, а царством править станет Годунов.
- Хитро придумал.
- О том и толкую. Бориска направился к начальнику Посольского приказа Андрею Щелкалову, своему доброхоту, коему помог подняться из грязи да в князи. Дед его промышлял скотом, был конским барышником.
- Ну и дела!
- Отец же Щелкалова, Яков, начинал свою службу с попов, а затем выбился в приказные дьяки, и сына к себе определил. Андрею же Господь умную голову дал. Тот быстро пошел в гору. Никто лучше его не ведал земских, судебных и посольских дел. Его еще Иван Грозный заприметил. К концу его царствования Щелкалов стал одним из влиятельнейших людей земщины. С тех пор Годунов многие свои дела устраивал через Андрея Щелкалова. Он и направил своих особо доверенных людей к австрийскому цесарю. Переговоры с Венским двором велись в строжайшей тайне, но тайна не сохранилась. Толмач Яков Заборовский за большую мзду поведал о скрытых сношениях Годунова полякам. Король Стефан Баторий был взбешен, ибо союз Москвы с Веной грозил подорвать и ослабить Речь Посполитую. На Русь спешно помчались королевские послы.
Царь же Федор поправился. На Москве разразился неслыханный скандал. Кощунство! Бориска при живом муже-государе Ирину немцам сватает. Гнать Годуна!
- Срам, Федор Никитич.
- Еще какой. Уж на что кроток царь Федор и тот осерчал. Огрел шурина посохом и повелел ему из дворца удалиться. Для Бориски наступили черные дни. Ожидая опалы, он направляет к аглицкой королеве своего поверенного Джерома Горсея, дабы Елизавета приняла его в свое подданство.
- Ну и ну! - не переставал удивляться Шестов. - И что же аглицкая королева?
- Она была удивлена просьбой шурина русского царя, но отнеслась к ней благосклонно. Но и второе сношение Годунова с иноземцами не осталось не замеченным: у царей и королей всюду глаза и уши. Слух о тайных переговорах просочился в Москву. И вновь Престольная вознегодовала: Годун от православный веры отшатнулся! Святотатство! Бориска же вкладывает свою казну в Сергиев-Троицкий монастырь и Соловецкую обитель, в надежде укрыться у монахов. Но он все еще медлит, на что-то уповает. Князья же Шуйские и Мстиславские просят государя удалить Бориску из Боярской думы. Федор колеблется: царица вовсю защищает брата. Тут и постельничий Дмитрий Годунов денно и нощно ублажает царя, выгораживая племянника, и дьяк Посольского приказа усердствует. И слабовольный царь уступает. Бориска остается при Дворе. Но князья и бояре не унялись.
- А сам-то ты как, Федор Никитич?
- Сам?.. Скажу начистоту, Иван Васильевич. Противен мне Борис Годунов, но я никогда не любил свары и козни.
- Прости, Федор Никитич. А дале что было? Я ведь только слухами пользовался.
- Бояре, повторяю, не унимались. Бориска - бельмо на глазу и видит Бог, пока "юродивый во Христе" царствует, быть Годунову у трона. Но терпеть его стало невмоготу. Надумали убить Бориску на пиру у князя Мстиславского. Знатнейшего князя, чью дочь надумали сосватать царю Федору. Пир наметили после Петрова поста, благо и князю Федору Ивановичу именины. Но заговор не удался. Один из холопов Мстиславского, подслушав разговор бояр, донес Годунову. Двор всколыхнулся. Андрей Щелкалов и Дмитрий Годунов начали стряпать великий сыск. Старый князь оробел, и под именем Ионы постригся в Кириллов монастырь.
- А что ж другие именитые бояре?
- В челе их знатный воевода, князь и боярин Иван Петрович Шуйский. Именно он придумал, как сломить Бориску. Тот был силен сестрой Ириной. У царицы державный ум, но она неплодная. Державе же надобен наследник. А посему - бить челом государю о разводе с царицей. Бить челом всенародно. Пусть Федор выберет себе новую царицу, а Ирину - в монастырь. Тут и Бориске конец. К челобитной руку приложили члены Боярской думы, митрополит Дионисий, архиепископ крутицкий Варлаам, купцы московские и многие торговые люди. Чуть ли не вся Москва печаловалась о бесчадном Федоре. Но царь души не чаял в Ирине. Она была ему и матерью, и ласковой женой, и доброй нянькой. Привязанность царя к Аринушке, так он ее зовет, была чрезмерной, он и думать не хотел о разводе.
Покойный отец Иван Васильевич норовил, было, разрушить брачный союз, но Федор горько заплакал и помышлял на глазах царя удавиться, привязав шелковый кушак к паникадилу. Государь напугался. Совсем недавно он смертельно зашиб сына Ивана, и вот теперь Федор в петлю кидается. Отступился, пожалел.
Прослышав о затее духовных пастырей и бояр - земцев, Федор Иоаннович страшно разгневался. Таким его во дворце еще не видели. Обычно тихий, набожный царь пришел в буйство.
Годунов и его доброхоты уговорили царя наказать обидчиков. Говорили ему: дело изменное, на саму матушку царицу поднялись. Будет еще у государыни наследник, и не один.
Шуйские подняли торговый посад на мятеж, но разгромить двор Годунова не удалось. Тот собрал внушительные силы. На бояр, князей церкви, московских гостей и торговых людей легла государева опала. Митрополит Дионисий был лишен архиерейского сана, пострижен в иноки и сослан в новгородский Хутынский монастырь. Крутицкий архиепископ Варлаам заточен в Антониев монастырь. Иван Шуйский пострижен в Кирилло-Белозерскую обитель и по тайному приказу Годунова задушен. Андрей Шуйский заточен в Буй-городок и умерщвлен в застенке. Василий Шуйский сослан в Галич. Изгнаны из Москвы Воротынские, Голицыны, Шереметевы, Колычевы, Бутурлины. Шестерым гостям московским на Красной площади отрубили головы. Сотни посадских людей были сосланы в Сибирь. Бориска стал полновластным правителем державы. Вот таков сказ, дорогой тесть.
- Да-а, - протянул Иван Васильевич. - Злодей, однако, Борис Годунов. - Страшновато мне за тебя, Федор Никитич. Как бы…
Не договорил, закрутил головой.
- От Бориски всего можно ожидать, но Романовы никогда в ногах у него валятся не будут.
На душе у Ивана Шестова потяжелело.
Глава 4
ОТЕЦ И АНТОНИДА
Антонида больше походила на отца, чем на мать - и лицом, слегка продолговатым, и глазами серыми, и русой головой, и нравом рассудливым. От матери же ей не передалось ни лукавой задоринки в глазах, ни игривости, ни легкокрылого веселья. Степенная, домовитая, отменная повариха.
Отец как-то высказал:
- Настена не была сноровистой хозяйкой, но то не в упрек. Мать ее берегла, к горшкам и печеву не допускала. Успеешь, сказывала, ухватами греметь. Тебе надо чадо беречь, лучше за прялкой сиди.
Мать свою Антонида так и не видела. Жалела, нередко расспрашивала отца, но тот отделывался немногими словами:
- Нрав у нее был золотой, дочка, но пожить с ней долго Господь не дал.
Антонида встала к печи чуть ли не с десяти лет. Жизнь заставила. Отцу быть дома недосуг, весь в хлопотах. Вотчинному старосте за всем пригляд надобен. Вот и сновала дочь по избе и двору, как пчелка в саду. Отец как-то посмотрел на Тонюшку виноватыми глазами и молвил:
- А что если я, дочка, работницу приведу? Нелегко тебе по дому крутиться.
- Ничего тяжелого, тятенька. Любо мне по дому управляться. Аль варево мое тебе не по нраву?
- По нраву, дочка. Дивлюсь даже. Вчера пироги с грибами ел. Вкуснятина. И как только наловчилась?
- У бабки Матрены когда-то высмотрела. Жива ли теперь?
- Едва ли, дочка.
- А Аленка? Уж так мне с ней было повадно.
- Аленку, надеюсь, Бог миловал.
Отец почему-то вздохнул, глаза его погрустнели, наполнились тоской. Что это с ним?