Воевода лишь пожал плечами.
- Зело пригожа, - снова прошептал Васька, во все глаза продолжая разглядывать молодую купальщицу.
А Варька обернулась задом, и вновь закинула руки за голову. Пусть, пусть воевода разглядит все её девичьи прелести. Святоша! И чего такой раскрасавец девок чурается? Пора его приголубить. Пусть наконец-то познает истинную усладу. И не даром: Грязной посулил три рубля. Но зачем ему это понадобилось? Могла бы и сама к воеводе в терем прийти. Чудной барин. И чего только не напридумывал!
- Ох, ладна, бестия, ох, ладна.
Васька даже издал тихий стон от возникшего вожделения. Если бы не воевода, он подскочил бы сейчас к Варьке и принялся бы ее яростно "нежить". Но нельзя срывать хитроумную ловушку.
- Не будем пугать. Пойдем в другое место, Василь Григорич.
Потихоньку выбрались из кустарника.
- Ну, как тебе девка, Третьяк Федорыч?
Воевода был и смущен и обольщен, а посему скрывать не стал:
- Прелесть!
- То-то! - залился Васька. - Ишь, какие у тебя ростовны, хо!
Пошли к всадникам.
- Что-то выстрела не слышали, Василь Григорич, - произнес один из опричников.
- Птицы, никак, в другое место перелетели, - ухмыльнулся Грязной. - Поищем.
Отъехали с полверсты и обнаружили новое доброе местечко, где все и выкупались.
Васька, глянув на оголенного Иванку, всё тело коего бугрилось мышцами, присвистнул:
- Здоров же ты, детина! Молотом что ли стучал, аль десяток лет избы рубил?
- Всякое было, барин, - уклончиво отозвался Иванка.
Когда все облачились и сели на коней, Васька показал рукой на видневшийся неподалеку небольшой теремок.
- Никак для охоты срублен, Третьяк Федорыч?
- Угадал, Василь Григорич. Люблю соколиной потехой позабавится.
- Жаль, не доведется. Но в теремок твой, коль не возражаешь, хотелось бы заглянуть. Мои молодцы вина и снедь прихватили. Пригубим по чарочке?
- Отчего ж не пригубить? Солнце над головой. Самое время перекусить.
Охотничий теремок оказался хоть и небольшим, но довольно уемистым: за столами можно рассадить до трех десятков человек.
Теремок не пустовал. В нем постоянно проживал для оберега один из сокольих повытчиков, воеводский слуга, Гришка, прозвищем "Кочет", сухотелый, приземистый мужик средних лет, с шапкой густых, огненно-рыжих волос, окладистой, курчавой бородой и с удлиненным, слегка крючковатым носом.
Когда шутники-охотники (на подгуле) просили Гришку согнуть руки в локтях, помахать ими и похлопать глазами, то Гришка и вовсе становился похожим на петуха. Но Кочет за "скоморошье действо" вымогал лишнюю чарку. А если уж его просили еще и прокукарекать, то он кочевряжился до тех пор, пока к его ногам не поставят полную корчагу с вином. "Пей, сколь душа запросит!".
Но был Гришка не таким уж и дурашным. Охотники ведали, что Кочет вполне обстоятельный мужик, кой не только в сокольем деле большой умелец, но и в любой другой работе. Чего не заставь Гришку - выполнит споро и ловко. И силенку имел, и теремок содержал в должном порядке, и лихих людей не опасался. Тем-то он и приглянулся Сеитову.
Завидев среди всадников воеводу, Гришка поспешно распахнул ворота тына, окружавшего теремок. Лицо его оживилось. Страсть любил Кочет, когда приезжали охотники!
- Доброго здоровья, воевода. А чего ж без птиц и сокольников?
- В другой раз, Гриша. В подклете вино осталось?
- Обижаешь, воевода. И чарки не пригубил.
Гришка был честен: никогда не дотрагивался до воеводских винных запасов. В одиночку ему не пилось.
- Верю, Гриша. Доставай ендовы.
Ступили к переметным сумам и опричники, вытягивая из них сулейки с добрыми хмельными напитками.
Один из опричников, ставя на стол сулейку, бросил выразительный взгляд на Грязнова. Тот кивнул.
После третьей чарки воевода расслабленно потянулся и протяжно зевнул.
- Что-то меня разморило, Василь Григорич. В сон клонит.
- Сон дороже лекаря, Третьяк Федорыч. Благое дело!
- Пойду, прилягу в опочиваленке, а вы пируйте.
Гришка проводил воеводу в повалушу, а Васька, мало погодя, произнес:
- А что, Гришка, не сходить ли нам на реку, дабы освежиться? Бредень на тыне видел. Покажи рыбный лов.
- Чего ж не показать, барин? Тут рыба непуганая, сапогом черпай.
- Добро, Гришка. Все на реку!.. Гришка, прихвати сулейки.
Пир продолжился на Ишне…
Варька сбросила с себя сарафан и прильнула к воеводе всем своим жарким, обольстительным телом.
Вскоре дверь распахнулась, и в повалушу вошел Васька с развеселой улыбкой:
- Вот тебе и скромник, хе-хе! Молодцом, Третьяк Федорыч! Эк разнаготились. Да с такой девахой сам царь бы тешился.
Варька натянула на себя одеяло, а воевода всё еще в каком-то необоримом, мутном полусне свесил с постели ноги.
- Дьявольщина, - выдохнул из себя воевода и с удивлением глянул на девицу. - Кто такая?.. Откуда свалилась?
- Да ты что, барин? Сам разоблачился и с меня сарафан скинул. Уж так меня ласкал!
- Лжешь!
Васька поманил в повалушу Гришку и опричников, а затем, с хохотом, сдернул с постели одеяло.
- Не запирайся. Третьяк Федорыч. Эко дело девку обабил.
- Не было того!
- Гришка? Ты воеводу до наготы раздевал?
Гришка развел руками.
- Зришь, Третьяк Федорыч? Да ты не сокрушайся. С кем не бывает. Бес попутал.
Глава 28
ПРИШЛА БЕДА - ОТВОРЯЙ ВОРОТА
Весь обратный путь Васька сыпал шутками и прибаутками, и до того развеселился, что Третьяк не выдержал и одернул:
- Да будет тебе, Василь Григорич!
- Помолчу, помолчу, Третьяк Федорыч.
Однако в Ростове Васька с воеводой не распрощался.
- Совсем запамятовал, Третьяк Федорыч. Голова, что решето. О дельце одном надо бы потолковать. Лучше в твоих хоромах.
- Как тебе будет угодно, - молвил воевода, но на душе его почему-то потяжелело.
Васька не стал заходить издалека: щука в мереже, в воду не уйдет.
- Понравилась тебе девка?
- Опять ты за свое, Василь Григорич. Я к себе ее не звал.
- Да будет хитрить, воевода. Узрел ты девку на купальне и слуге своему шепнул. Вот она, улуча час, и пожаловала. Кровь-то играет, хе. И ничего в том зазорного нет. Я бы сам такую девку не упустил.
- Ты меня о девке на разговор позвал, Василь Григорич? Не желаю больше о ней слушать!
- Не серчай, воевода. Дело не в девке… Попал ты, как сом в вершу.
- Это ты о чем?
- Да о том, Третьяк Федорыч, что царь тебя за ложь не пощадит.
"Ведает! - словно молнией поразило Третьяка. - Малюта Скуратов проговорился. Но то ж беда!"
- За какую ложь? - цепляясь, как утопающий за соломинку, переспросил Третьяк.
- А ты будто сам не ведаешь? Нешто запамятовал, о чем царю в спальне говорил?
Сеитов побледнел. Кончилось его воеводство. Да и не только воеводство. Царь жесток и злопамятен. Доказывать свою неповинность тщетно. Промеж сохи да бороны не сохранишься. Быть голове на плахе.
- Ишь, как тебя перевернуло. Да ты шибко не переживай, Третьяк Федорыч. Я ведь не злодей, как все обо мне думают. Агнец божий! Мне твоя смерть совсем не потребна. Посидим мирком да поговорим ладком, всё и утрясем.
- Чем буду обязан за твое молчание, Василь Григорич?
- К истине речь клонишь, Третьяк Федорыч… Сущий пустячок. О денежках потолкуем. Кому - Богу на свечу, царю - на подати, а мне на пропитание. Обнищал за последнее время, но много не запрошу.
- Моим годовым жалованьем, надеюсь, будешь доволен?
Васька поднялся из кресла и, сотворив плутоватую рожу, широко осклабился.
- Шутник же ты, Третьяк Федорыч. Совсем дешево свою жизнь оцениваешь. Такой-то молодой да видный, коему еще десятки лет на белый свет глядеть да девок ублажать. Шутник!.. Тыщу рубликов! Тыщу!
Воевода посмотрел на Грязнова ошарашенными глазами.
- В своем уме, Василь Григорич. Да мне таких сказочных денег и за десять лет не скопить.
- Не прибедняйся, Третьяк Федорыч. Коль жить захочешь, сыщешь.
- Да где, где?
- Ростов - город богатый. Купцов тряхни, людей приказных, у владыки Никандра одолжи.
- Да о чем ты говоришь, Василий?! - вскричал Сеитов. - Неужели воевода с сумой по миру пойдет? И как он будет людям истолковывать? Чушь несешь.
- А ты головой пораскинь. Своё добро продай, да поместье отцовское. Отец-то, чу, один черт, на ладан дышит. Скоро подохнет.
Последние слова Васьки привели воеводу в негодование: опричник высказался об отце, как о собаке.
- Замолчи! Замолчи, Васька. Не погань худыми словами моего родителя. И ступай прочь! Клевещи царю!
- Дурак ты, Сеитов. Вслед за отцом подохнешь!
- Прочь!
Васька громко хлопнул дверью и через час помчал в Москву.