* * *
- Сичас узна-ашь у меня все-все-е-е!! - рычит Утюг и бежит за мной по бесконечно длинному коридору. Больно ухватив меня за ухо, Утюг волоком тащит меня вдоль коридора, чтобы приобщить к кошмарному познанию "всего-всего", которое таится в бесконечности, вылезающей из непроглядной тьмы в конце коридора. Становится страшно, и от этого я просыпаюсь. Открываю глаза - спальня. За окном - дождь. Как всегда. Все нормально. И нет Утюга… а какой гад за ухо тянет?!
- Вставай же!.. - теребит меня Мангуст, дергая за ухо.
- Дурак ты, Хорек! - говорю я несколько нервно. - Мангуста вонючая! И шутки у тебя крысиные! Особенно - по ночам… Звякну щас тебе по башке - враз оба уха отвалятся!! Ишь, придумал - ночью за ухо тянуть… а от этого мне Утюг снится… - бормочу я и засыпаю, защитив ухо ладошкой.
- Ну и сны у тебя! На Утюга за день не насмотрелся? - ворчит Мангуст и тянет меня за нос. - Просыпайся! Гад буду - пожалеешь, коль проспишь! Что твори-ится! Ой-ойе-оей!!
Читал я Киплинга: Мангуст - это Рики-Тики-Тави - прицепится - хрен оторвешь… сажусь на койке.
- Дуй за мной скорее! - нетерпеливо командует Мангуст.
- И-иди ты… раскомандовался!.. - ворчу я, но, наступая на шнурки, шкандыбаю за Мангустом в уборную потому, что писять хочу. Ни на какие зрелища смотреть я не расположен, так как по ночам все артерии у меня сонные. И смотреть мне нечем: глаза, как у новорожденного котенка, слиплись.
Странно… в сортире свет выключен, но светло от света, который падает через зарешеченное окно, с хоздвора… а ведь нет электричества на хоздворе! На подоконнике стоят огольцы: Мотор и Краб. Зырят во двор поверх закрашенной части окна. И Пузырь тут. Пристроился у их ног, гудок оттопырил и тоже что-то наблюдает… там, внизу окна, краска соскоблена.
- Пузырь, а Пузырь! - шепчет Мангуст. - А знаешь, что творится… Где-где! Не нарывайся на неприличную рифму! В дежурке! Не-а, не скажу! Жу-уть такая, что словами и не скажешь…
Хитрость Мангуста срабатывает. Любопытный и доверчивый Пузырь оставляет свой наблюдательный пост и убегает выяснять: что за жуть в дежурке? Я и Мангуст поочередно припадаем к дырочке. Три автомобиля вряд на хоздворе стоят. Яркие конусы света от автомобильных фар прорезают осязаемо плотную черноту ненастной ночи и упираются во флигель воспитателей. Сверху, из мрака, низко нависшего над хоздвором, как сквозь маленькие отверстия огромного черного сита, сыпятся серые капельки ко всему равнодушного дождя. Попадая в лучи света, капельки внезапно вспыхивают, превращаясь в бриллиантики, но тут же гаснут в маслянисто поблескивающей черноте луж под колесами автомашин. Мельтеша туда-сюда и обратно, как ночные мотыльки в лучах света, суетятся приехавшие из Владика бойцы НКВД. А временами лучи света гаснут, упираясь в степенно шествующее по двору начальство, которое выделяется среди бойцов большими выпуклостями, закругляющими их начальственные организмы.
- Видишь Мордоворота, - указывает Мангуст на самого опузенного, - его персонально на эмке сюда притаранили! А бойцов - на полуторке. А автозак для кого?? Секешь?! - Мангуст возбужден так, что не в силах стоять на месте и переступает с ноги на ногу, будто ему пописать приспичило.
- И-иди ты!! - От догадки у меня дух перехватывает. - Неужто - за Тараканом?!
- Три ха-ха! В таком шикарном авто всем воспитателям места хватит! - злорадно предполагает Мангуст. А по "Бульвару" топот слышен: это, почему-то не опасаясь дежурного, Пузырь мчит, топая, как африканский носорог.
- Пацаны-ы!! - от нетерпения еще в коридоре верещит Пузырь. - Сгорел Утюг, и дыма нет!! Тюк-тюк-тюк-тюк! Разгорелся наш утюг! Там в дежурке с винтарями сбралось полно бойцов!.. - Импровизирует Пузырь на мотив куплетов из кино "Веселые ребята". И радуется так - даже нимб сияет над головой Пузыря! - Тюк-тюк-тюк-тюк!..
- Ша, пацанва! Засохни! Устроили кино "Три поросенка"… - шикает на нас Краб. - Если от визга поросячьего еще кто-то проснется - всех повыгоняю!
Возбужденно сопя и толкаясь у дырочки, я, Мангуст и Пузырь поочередно зыркаем, как из флигеля выводят наших воспитателей и они исчезают в недрах пестрого кузова, на котором весело закручена надпись не без энкаведешного юмора: "Услуги на дому". Воспитателей шатает, мало кто из них понимает, куда их ведут. Кто-то пытается допеть песню недопетую… еще не зная, что это - последняя песня в его жизни! Лебединая…
Видно, допоздна киряли, а проспаться им не дали… Твердо прошагал солдатским шагом хмурый и трезвый Утюг, взятый с дежурства. Последним, топая тяжко, как статуя Командора, шлепает по лужам Таракан. Обвисший и оплывший, перепуганный и растерянный, глупый рыжий Тараканище…
- Спекся Таракан… - злорадно комментирует Мангуст.
Я молчу. Сколько раз мечтал я о страшных карах для Таракана, а сейчас стало жаль его. По сути - глупый он деревенский увалень, которого история втянула в страшную машину: ЧК, ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД…
Хлопнула за Тараканом дверь автозака. Завершились его чекистская карьера и нашей "Тараканиады" долгая эра! Натужно взвыв мотором и выдавив из берегов глубокую лужу в воротах, выехал со двора тяжело нагруженный автозак "Услуги на дому". Вслед за ним, разбрызгав ту же лужу, лихо громыхнула кузовом пустая полуторка: бойцы остались в ДПР. Осталось и начальство во главе с Мордоворотом, который среди остальных, как орангутанг в компании мартышек. Морда у Мордоворота агрессивная, как у гориллы в брачный период. А голосок хотя и тонкий, но повелительно барственный - начальственный. Орет он на всех, как шимпанзе, которого самка бортанула. Гнусаво пронзительные вопли его разносится по ДПР. Наблюдая в дырочку за ним, Мангуст задает риторический вопрос:
- Интересно, им чины по фигуре дают или они пузо отращивают, чтобы чину соответствовать?..
Бойцы собрались в дежурке, закурили. Едкий сизый дым пополз и вдоль "Бульвара". Шофер эмки устроился кемарить на сиденье и выключил фары. Хоздвор погрузился во тьму. И дождинкам уже не суждено хоть разочек бриллиантово сверкнуть перед тем, как упасть из непроглядного мрака ночного неба в зловещую черноту луж…
- Финита бля коммедиа… - по-французски выражается Краб. И, спрыгнув с подоконника, включает свет в уборной. Смотреть больше нечего. Но и спать уже не хочется. Обмениваемся предположениями о том, "что день грядущий нам готовит".
Вдруг - лязг запора! Быстрые шаги вдоль "Бульвара"!! Мы организованно выстраиваемся в ряд над ячейками, изображая большой культпоход по малой нужде. Дверь в уборную распахивается. На пороге - невысокий круглолицый энкаведешник с тремя кубарями в петличках. Молодой, но уже закругленный животиком.
- Вы чего тут делаете?
- Мы тут пи-и-исаем… - пискнул Пузырь.
- И давно… писаете? - интересуется старлей, покосившись на окно во двор. Мы молчим, сосредоточенно созерцая кругленькое, как у пчелки, брюшко старлея. Старлей почему-то поворачивается ко мне, и я, рефлекторно вжав голову в плечи, закрываюсь рукой от оплеухи. Старлей хмурится. Почему-то покраснев, рявкает начальственно:
- Мар-рш на место!
Мы разбегаемся по спальням, а вслед несется грозный рык:
- Р-р-распустились!!
Понятно - понарошку рычит. Уж такой у начальства ритуал общения… А молодые толстяки обычно добродушны и миролюбивы, потому что в детстве им было трудно драться, а убегать - тем более…
* * *
На рассвете просыпаемся от топота и громких команд в коридоре. За окнами серое ненастье. Но капли по подоконнику не стучат. Неужели дождь закончился? Двери в спальню заперты, и пацанов не выпускают. Кто-то ворчит из коридора:
- ПотЕрпите! Никуда ваш сортир не денется!
Проснувшиеся пацаны ерзают и ноги держат крестиком. А в коридоре матерятся конвойные - огольцов торопят. Во двор выводят.
- Прощайте, пацаны! - Это Вещий Олег мимо нашей двери прошагал.
- Ау! Чесики! Не поминайте лихом! - Это Америка весело топает… и сегодня, небось, улыбается… он такой: коль придется - он в гробу улыбнется!
- Гуд бай, аборигены! - Это мудрый Мотор…
А Макарон молча прошаркал… он застенчивый.
Вывели огольцов во двор. Выпустили нас из спальной. Мы прилепились к глазку в уборной с видом на хоздвор, оцепленный бойцами НКВД. Командует Мордоворот с тремя шпалами в петличках. Огольцов построили. Заезжают два автозака. На одном написано - "Фрукты", на другом - "Мясо". Выкликают огольцов по фамилиям, загоняют в фургоны. В "Мясо": Вещего Олега, Макарона, Мотора, Америку, Скифа, Хана и Кэпа. Им по шестнадцать. А огольцы, которым шестнадцати нет, по энкаведешной систематике дозрели до кондиции "Фрукты". Интересно, а как называют автозаки НКВД для перевозки тех, кому до двенадцати? "Цветочки"? Или уже "Ягодки"? Увезли огольцов. Печальная пустота заполнила ДПР: не стало у нас умных, добрых старших братьев.
- А к чему сортировочка по разным автозакам? - думает вслух Мангуст в спальной, куда вернулись досыпать. - Кича во Владике одна… А вдруг у авто со смачным названием "Мясо" маршрут на природу - на Вторую речку?
- Иди ты! Типун тебе на язык! - сержусь я и, отвернувшись от Мангуста, заворачиваюсь с головой в одеяло. А сам с тревогой думаю о том же. Конечно, Мангуст фантазер, но чекисты - твари его изобретательнее. Ни один нормальный человек до такого не додумается! И погружаюсь я в пучину размышлений на невеселую темочку: "Молодым везде у нас дорога". Про кичу, про зону, про забавы садистов, пьяных энкаведистов при умерщвлении людей. Обычно такие размышления постепенно переходят в радужные мечты о побеге из ДПР с помощью шапки невидимки, найденной среди хозтряпок, или же с помощью дара левитации, который внезапно открылся бы у меня. А мечты постепенно перемешиваются со сновидениями…
Конец репортажа 5