А того, кто не способен постичь такую логику, ожидает судьба Рябчика. Был такой мировой пацан… жил бы с нами, если бы не его несгибаемая вера в непогрешимость советской власти и Сталина. Меня и Рябчика в один день в ДПР привели. Это Рябчика Гнус сразу направил в кондей. И до самой Присяги мы дружили, откровенно обо всем говорили, аж до разбитых сопаток. Но, увы… мог Рябчик возненавидеть кого угодно, даже меня, но не советскую власть и не Сталина. Был он воспитан как бетонная балка - несгибаемо. Но и родителей своих, коммунистов, не обвинял он ни в чем - верил им. Так попал Рябчик в логически неразрешимый тупик.
Когда отказался он от антисоветской Присяги, то стал изгоем среди нас - "врагов советского народа". Надеялись мы - одумается. Невозможно жить Робинзоном в таком коллективе, как наш, - изолированном со всех сторон надежнее, чем остров в океане… в коллективе, замкнутом во всех смыслах этого слова. Тут друзей выбирать не приходится: от них никуда не уйдешь! А Рябчик ушел… в мир иной. В умывалке повесился ночью. И не стало у него проблем ни с пацанами, ни с родителями, ни с советской властью. А для понтА, чтобы пацанов припугнуть, огольцы слух пустили: будто бы Рябчика осудила и казнила таинственная "правилка" за то, что он от Присяги отказался и согласился Гнусу стучать. И все в это поверили, кроме меня. Ведь никто с Рябчиком так откровенно не говорил, как я: замкнутым он был пацаном, никому не доверял, кроме меня. И заложить он мог только меня. Но слух этот я опровергать не стал. Понимаю, что против страха перед НКВД должен быть еще больший страх - страх перед таинственной "правилкой"… хотя ее и нет!
СТРАХ!!.. И днем, и ночью - страх. За себя, за пацанов, за родителей. За всех, за все, по поводу и без. Шестая часть суши планеты, закрашенная на карте красной краской, от страха пропитана клейкой слизью холодного пота. Чудовищный спрут страха душит СССР и миллионы его холодных щупалец, проникая в сердце каждого человека, сосут оттуда горячую кровь. Душный кошмар страха висит над страной. Страшно человеку поднять голову и встретить страх лицом к лицу. Страшно быть не бесформенной "капелькой", а несгибаемо твердым алмазиком - свободной, смелой личностью, подобно героям из любимых книг. Бдительно следит НКВД: не замаячила ли где-нибудь гордо поднятая голова?
И Гнус нагнетает атмосферу страха: с подробностями рассказывает нам, как он с друзьями чекистами потешались, пытая врагов советской власти в НКВД, а потом, сломив их волю, глумясь над ними, состязаясь в изобретательности, весело приканчивали их на Второй речке. Любил Гнус свою веселую, интересную работу, скучал по ней, вымещая на нас тоскливую звериную злобу чекиста, натасканного на людей, как сторожевой пес. Поэтому у первого НКВД, опричников Ивана Грозного, у седла был приторочен символ их профессии - оскаленная собачья голова!
* * *
Было у меня когда-то несколько друзей из еврейских семей. И часто обескураживал меня резкий контраст их поведения. То ли воспитание такое, то ли это от природы? Но робкие, деликатные еврейские пацаны, попав в серьезную переделку, вдруг становились дерзкими, несгибаемо гордыми, не ведающими страха. И если только что, в дружеской обстановке, они миролюбиво шли на компромиссы и добродушно реагировали на подначки, то, всерьез оскорбленные, перли они буром, не считаясь ни с кем, ни с чем. Таким был в ДПР грустный пацаненок - Изя Гохберг.
Грустные глаза у всех евреев. Говорят, в них застыла многовековая печаль об утерянной родине. Но глаза Изины были печальнее, чем у всех евреев от Авраама до Чарли Чаплина. Тосковал Изя не только по родителям, но и по музыке и своей скрипке, сделанной знаменитым мастером, которую конфисковали чекисты как орудие шпионажа. До ареста родителей был Изя победителем краевого детского конкурса скрипачей и готовился к конкурсу в Москве.
Кликуха к Изе не липла, и остался Израэль Изей. Наверное, потому, что странное имя его уже звучало как кличка. В пацанячьем гвалте выяснения отношений Изя предпочитал застенчиво отмолчаться, а если подбрасывал в разгоревшийся спор реплику, то пацаны либо от хохота покатывались, либо умолкали, с недоумением глядя на изысканно тонкое лицо Изи, осененное печальными, бездонно черными глазищами, - так остроумны и неожиданны были его короткие реплики. Однажды воспитатель по кликухе Конопатый не со зла, а по дурости природной захотел поизгаляться и спросил Изю:
- А ты че думашь, еврейчик, о русском лозунге "Бей жидов, спасай Россию!"?
- Думаю, это узе устагъело… надо узе пгизывать: "Бей жидов и конопатых!" - ответил Изя так серьезно, что Конопатый простодушно удивился:
- А за что - конопатых-то?
- А за то же… - вздохнул Изя, - их поменьше… значит, бить легче…
Поморгал Конопатый озадаченно и, мотнув головой, будто лошадь, отгоняющая слепня, заржал удивленно:
- Хы-ы-хы-хы-хы!.. хитер, жиденок!!. - но почему-то даже подзатыльника не дал Изе.
Намедни проводил Гнус политинформацию. Усыпляюще монотонно читал бредятину по журналу "Коммунист". А мы, как обычно, пребывали в лекционном офонарении с вытаращенными глазами и отключенными сообразиловками, чтобы на лабуду не расходовались. И чего Изе приспичило в окно смотреть?!
Хриплый голос Гнуса обрывается, тусклые зенки его фокусируются на Изе.
- Чо, еврейчик, заскучал? А-а?? - елейно ласково интересуется Гнус. - Не хотишь слушать про Карла Маркса?! - а это уже со злобой…
- Хочу! - как на пружинке подскакивает Изя. - Хочу, потому что Кагъл Магъс, как и я, - тоже евгъей!! - почти шепотом заканчивает Изя, побледнев, но упрямо глядя в пустоту гнусовых гляделок.
- Ах ты… выб… ублюдок!! Ишшо глазами язвит!! Ты што-о-о сказал?? А ну - повтори!!..
- Я - евгъей, как и Кагъл Магъкс! - чеканит Изя, а на побледневшем лице его в контрастно почерневших глазищах полыхает фанатичное пламя борца за идею. У нас как стон вырывается сочувственный выдох. Знаем, как звереет Гнус, если видит, что его не боятся, потому что весь смысл его гнусной жизни, заживо разлагающейся в тщедушном теле, в том, чтобы наводить страх на людей, попавших к нему в зависимость.
- Ты - жидовский выб… ублюдок! А Карл Маркс - немец и вождь мирового пролетариата! - Будто бы спокойно цедит Гнус. - Щас я помогу тебе это запомнить… Иди сюда!!
Изя подошел, и Гнус, профессиональный палач, двумя ударами, по голове и по ногам, сбивает Изю с ног и прыгает каблуком сапога на хрупкую кисть левой Изиной руки. Не столько ушами, сколько напрягшимся нутром своим чувствую я, как будто бы не у Изи, а у меня хрустят под кованым каблуком гебистского сапога тонкие косточки на пацанячьих пальцах. Резко всплескивается пронзительный крик Изи и обрывается в его беспамятстве…
- З-з-запомнит, ж-жиденок… Ишь, на скрипочке играть хотит… Не-е, кайлом будешь мантулить!.. - хрипит Гнус, скрипя вонючими гнилыми зубами. И рявкает: - Я научу вас свободу любить! Все вы, контра, лагерная пыль!!
Мы молчим. И угрюмо густеет над нашими остриженными головами унизительный животный страх. Тот страх, который день за днем и год за годом воспитывает партия в каждом жителе страны советской. Страх отупляющий, страх оглупляющий, страх, который нужен в стране страха для животной покорности народа, состоящего из запуганных скотов и злобного зверья. И все отчетливее ощущаю я, как катится страна советская в дикий беспредел черного рабства, где будут жить и властвовать злобная чернь и садисты уголовники.
Во Владивостоке преподавателей университета арестовали ВСЕХ, вместе с ректором, хозчастью и полненькой, но очень близорукой библиотекаршей Раисой Моисеевной Лурье, а университет закрыли. В огромное здание университета - самое большое здание Владивостока - въехало самое главное и самое большое учреждение - НКВД, которому стало мало других четырех больших зданий в городе. НКВД - самое авторитетное и самое загруженное работой учреждение! Оно создает то, что всего нужнее для рабства - страх! Зачем рабам науки? Им нужны лозунги, славящие Сталина, чтобы проникаться чувством своего ничтожества и "каплей литься с массою", как написал талантливый, но очень холуйствующий поэт.
Но! - среди дурацких плакатов, для безмозглых, попадаются и любопытные, над которыми можно думать. В прогулочном дворе висит плакат на фанере с изображением красного колеса, которое с крутизны катится. А человечки в буржуйской одежде на пути колеса стоят, остановить его пытаются. И хотя нарисованы эти человечки маленькими, щупленькими: царские генералы, казачьи атаманы, буржуины и капиталисты, попы и журналисты, - но видно, что безрассудно храбрые они, раз стоят на пути громадного красного колеса! А если бы они подумали, то поняли, что катится это колесо туда, куда надо, - в пропасть! И зачем ему мешать?
Этот плакат - иллюстрация к словам Сталина: "Колесо Истории невозможно повернуть вспять!" И все было бы по-советски заурядно, если бы на Колесе Истории не нарисовал художник символы СССР: серп и молот. И понятливые секут: это же Сесесерия в пропасть покатилась!!. А мы, чесы, - самые понятливые в СССР! И стало это Колесо для нас загадкой: не мудрое ли это пророчество смелого художника? А ведь этот плакат перерисован с обложки журнала "Крокодил"! - его же весь мир видел!! Но советские люди трусливы и тупы - без понятия о юморе. Кто-то сказал про таких: "Они смотрят и не видят, слушают и не слышат, потому что не люди, а скоты".